مكتوب/Maktub/Так предначертано

В конфликте между жуликом и дураком симпатии человечества всегда на стороне жулика. Г. Л. Менкен

      Ночь для Любавы тянулась долгой чередой мрачных мыслей: «Как я здесь очутилась? Уж не чудится ли мне все это? Настоящая ли Хавронья и рынок, и османы? А Мустафа? Неужто всю жизнь он за мной по пятам ходить станет?»       Как только заря забрезжила на горизонте, девушка поднялась с постели и подошла к зеркалу, оглядывая свое новое тело. Некогда густые волосы, заплетенные в косу до самых колен, торчали седыми непослушными клочками в разные стороны, морщины расположились по всему лицу и телу, даже щеки избороздили глубокие следы старости, тело было как никогда худым, немощным и истощенным. К тому же ощущалась постоянная боль в спине, просто невыносимая, по временам такая тупая сверлящая боль сводила с ума и заставляла тело сгибаться в три погибели. Когда девушка перед падением с обрыва, просила Бога изменить ее облик «сделать птичкой или зверьком», не думала она, что высшие силы превратят ее в старуху, ну что ж, не все мечты исполняются, видно предначертана ей такая судьба. Жаль было утраченный облик, но все же она не проронила ни единой слезы разочарования. Любава пошла на звуки глиняной посуды, хозяйка уже собирала на стол.       Раздумывая всю ночь, она так ничего и не придумала, не знала как поступить, а так как кроме Хавроньи, никого в округе она не знала, то и решила искать поддержки и совета у доброй женщины — рассказала на духу всё как есть. — Хавроньюшка, век тебя не забуду, подсоби, коли сможешь, Господом Богом молю, совсем без тебя пропаду, — причитала Любашка. — Старая, да ты совсем из ума выжила! — всплеснула руками купчиха, — То ты молоденькая дева, то гадалка! Постоянно спрашиваешь какой год, говоришь, что из Русского царства за несколько мгновений добралась, странная ты, мать… — Что же мне делать? — к горлу подступил ком. — Что делать? Что делать? А я почём знаю?! Но к кадию я тебя не поведу, он здесь и защитник, и душеприказчик — все правосудие столицы в своих руках держит. Позора не оберешься, того гляди и меня в сумасшедшие запишут, — женщина неодобрительно покачала головой.       Любава, всхлипнула и поняла, что ни один человек не поверит в ее историю, а потому держаться им с Мустафой надобно вместе. — Ну, будет тебе, пойдем уж отведу к кадию, но зайдешь одна, а то лавка уже итак простаивает. Поторопись! — Хавронья сменила гнев на милость, а гостья тут же кинулась спасительнице на шею. ***       У ворот стамбульского кадия собралось множество людей. У каждого был либо вопрос, либо жалоба, кто-то просил совета и помощи. Когда подошла очередь Любавы, Хавронья подтолкнула ее вперед, дотронулась ладонью спины, как бы давая понять, что старуха может всегда надеяться на приют в ее доме, улыбнулась и была такова.       За все то время пока странница дожидалась своей очереди, она ни разу даже мельком не увидела Мустафу, теперь переступив порог и оказавшись лицом к лицу с кадием, она заволновалась, ведь языка османов она не понимала совсем, да и не знала как произнести околесицу о том, что она блаженная провидица. Помолчав продолжительное время, Любашка решилась держать слово, ей было удивительно, что ее никто не торопит и не подгоняет. — Барин, — обратилась и тут же осеклась, — господин, я…       В огромной зале зашептались, кадий жестом приказал всем замолчать. — Я… я — блаженная провидица из русских земель! — выпалила Любава, опустив голову. — Эфенди, кто из вас сможет растолковать, о чем говорит хатун? Кто знает её язык? — Кадий закрыл священный Коран, оглядев присутствующих. — Кадий-эфенди, я дам толкование, — из темного угла залы появился высокий человек. — Говори, что случилось у женщины, с чем она пришла? — Господин, эта хатун говорит, что она блаженная провидица из русских земель и может Вам это доказать, — переводя речи Любавы, он немного добавил от себя. — Колдовство — это страшный грех! — Стамбульский кадий был возмущен услышанным. — Повтори еще раз кто ты, — Мустафа повернулся к Любаве. — Я…я…я — блаженная старица, мне предначертано стать ангелом-хранителем османской династии, я вижу будущее! — «ведунья» уже вошла в образ и слова из груди вырывались все смелее, хотя она не вполне понимала, каким образом она увидит будущее. — Кадий-эфенди, старуха говорит, что колдовством не занимается, ей предначертано оберегать османов! Она видит будущее, убережет и народ и саму династию от невзгод, — сердце оратора бешено колотилось, волнение захватило все его существо и даже голос задрожал, никогда еще он не был в столь глупой ситуации, да еще и втянул несмышленую девку. — Есть ли у хатун доказательства, или может быть, у нее имеются свидетели сотворенных ею чудес? — вопрос судьи, вершащего правопорядок, оглушающим эхом пронесся над куполом каменных палат, сквозь притихшую толпу. — Есть ли у тебя доказательства, женщина? — Мустафа старался казаться как можно более убедительным перед народом и судьей в своей опасной игре. — Я знаю о законе Императора, он…э… — Любава забыла как в этом царстве величают Императора и какой закон он принял, как ни старалась она, больше ничего произнести не смогла.       Находчивый Мустафа смекнул причину заикания девушки и начал свой вольный перевод, добавляя от себя фразы: — О, справедливый Сунулла-эфенди, женщина желает, чтобы я только тебе привел ее доказательство. — О, Аллах, — мудрец закатил глаза, поднял руку и жестом разрешил Мустафе подойти к нему.       Шепот нескольких десятков людей превращался постепенно в гул, люди делились друг с другом своими предположениями относительно доказательств, которые скрывает вещунья, любопытство с головой накрывало присутствовавших. — Сунулла-эфенди, — Мустафа заблаговременно перед заседанием выяснил имя кадия, — хатун говорит, что знает о законе, который Повелитель собирается принять — запрет таверн и распитие вина. Благо принесет запрет и Повелителю, и рабам его. Изволь сообщить во дворец.       Кадий заметно занервничал, ведь об этом законе никто не мог знать. Намедни Мурад-хан просил совета у старца, тайком, переодевшись простолюдином, а вот уже сейчас объявляется эта провидица… Неужто в самом деле это знак Всевышнего? Главный кадий Стамбула всю ночь просидел в раздумьях над книгами. Казалось бы чего тут думать? Повсеместный запрет пьянства просто обязан принести благо, но с другой стороны в столице много неверных, у которых принято культурой общности употреблять вино, тем самым они смущают умы правоверных мусульман, того и гляди, опять вспыхнет восстание.       Поднявшись с подушек Сунулла-эфенди призвал всех к молитве: поднял руки на уровне лица, после того, как воцарилась полнейшая тишина, нараспев прочел суры из Корана.       После молитвы зала быстро опустела, так как все жители Стамбула знали, что кадий таким образом заканчивает дневные судейские дела. — Как тебя зовут хатун? — справедливый кадий обратился к женщине, при этом кинув беглый взгляд на толкователя. — Любава, — старуха по-девичьи опустила глаза в пол, щеки ее залились краской. — Славно, славно, — Сунулла закряхтел и возвращаясь на свои подушки, передал свиток аге, отправляя того во дворец.       Кадий прогрузился в чтение старинных книг, не обращая внимания ни на Любаву, ни на Мустафу. — Судья отправил весть во дворец Султана, Императора по-нашему, — Мустафа, воспользовавшись моментом решил заговорить с Любавой. — Что же теперь станется? — разинув рот, "провидица" тихонько зашептала. — Будем предсказателями судеб человеческих, — впервые за все время Мустафа усмехнулся, — я неплохо изучил культуру османов, вот бы сюда пару-тройку моих книг, знал бы, книги на смотрины прихватил. — Мы теперь всегда будем вместе, неотрывно следовать друг за другом?! — жалобно запричитала Любава. — Ну что ты, если нас возьмут во дворец, ты будешь жить в гареме, а я на придворцовых территориях. — Я не понимаю их речей, я не знаю ничего. Поймет семья Императора, что я крестьянка с двумя классами церковно-приходской школы, никакая не блаженная! Казнят меня, Мустафа, ещё до следующей нашей встречи! — кажется к мужчине она уже не испытывала откровенного омерзения и даже пыталась держаться рядом. Несколько раз проскользнула мысль о том, что иначе как горячкой её шаг в обрыв не назовёшь жила бы, да радовалась, ведь все равно волей судьбы оказались они вместе, предстоит им теперь идти по жизни рука об руку. — Не бойся, Любаша, я не оставлю тебя. Коли найдут толмача в гареме, говори загадками, околесицу неси, чтоб только я твои видения толковать мог. *** — Сунулла-эфенди, получив твоё послание, по приказу Султана Мурада, прибыл, дабы сопроводить провидицу на аудиенцию к Повелителем и Валиде-султан, — Силахтар-ага в сопровождении личной охраны прибыл к кадию.       Судья подозвал к себе верного оруженосца Султана. Через некоторое время, Силахтар приказал отвести старуху к карете. — Ага, позволь следовать за вами, даст Аллах, и от меня польза будет, — Мустафа не оставлял попыток поехать с Любавой во дворец, с одной стороны боязно за девчушку, а с другой блестящее будущее может и упорхнуть, нельзя упустить возможность. — Во дворце есть слуги, которые могут передать её слова, так что ступай эфенди по своим делам, — Силахтар-ага сухо произнёс фразу, ум его был занят своими мыслями.       Понимая, что первоначальный план рухнул, Мустафа решил помочь Любаве, дать ей чуть больше сведений, чтобы жители дворца наверняка поверили в её дар, шепнул ей на ухо: — Султан сам страдает, потому и думает над этим законом уже несколько месяцев, болен и духом, и телом, страдает от вина…       Любава услышала и запомнила каждое слово. Уходя обернулась на мгновение и обреченно зашагала прочь, сопровождаемая стражниками. Мустафу оставили у входа провожать взглядом удаляющуюся процессию.