«Не падай»

Рваная завеса прозрачных капель. Истерические всхлипы ливня, бьющего наотмашь по иссохшей земле — нежно, беспощадно, единственно возможно… Она шепчет ему: «Не падай»… Тэгун не знает, почему каждый шаг вперед дается с таким трудом. Он не помнит, как было раньше. Понимает, что всегда шел вперед, но хотел остановиться: с тех пор, как стал певцом, как попал в группу, превратившую его жизнь в сладкий кошмар, в мучительную эйфорию, его мечтой было остановиться. А может, и вовсе упасть?.. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем ничего не менялось: всё те же выступления, записи, встречи с фанатами, съемки, попытки убежать от папарацци — никакой личной жизни, ни минуты свободного времени, ни единой возможности отдохнуть. Бешеная гонка. Он чувствовал себя белкой в колесе, зная, что выхода нет и никогда не будет… если он сам не сойдет с дистанции. Бросить всё и уехать — так заманчиво! Так невозможно… «Нервный срыв», «депрессия» — банальные слова на клочке бумаги, выданном врачом вместе с рецептом. Горькие таблетки, сладкая надежда — может, лекарства вернут радость жизни?.. Но колесо крутилось, не переставая, заставляло белку бежать, и та знала: смазанное пятно мира не превратится в яркую картину, пока он не остановится. Она шептала ему: «Не падай…» Друзья, раздача автографов, встречи с фанатами, всегда изматывающие, но такие веселые — силы еще было откуда брать. Он шел вперед. Мчался на полной скорости, раз за разом ускоряя бег колеса, пусть и понимал, что оно стоит на месте. А потом в его колесе распустились розы. Он споткнулся, она поддержала — незнакомка, не слушавшая к-поп, не знавшая его в лицо, но улыбавшаяся чужому человеку от всего сердца. Она попросила его не падать, что было сил цепляться за эту грешную землю, и он ответил, что будет держаться до последнего. Сжал ее руку, словно спасательный круг. Улыбнулся. Дал обещание, а может, вызвал проклятие? Или получил благословение? Мир сделал вид, будто замер, а затем вновь сорвался в галоп, но незнакомка шла к тому же самому врачу, что и он, а зал ожидания — отличное место для задушевных бесед. И они говорили, говорили, говорили… а время мчалось вперед, не зная, что оно внезапно стало лишним. Тэгун всегда подгонял его, мечтая приблизить финал, но не сейчас — сейчас он просил часы притормозить бег, как и всегда на встречах с друзьями, на праздниках в кругу семьи, на мирных веселых встречах с фанатами… Время не слышало молитв. Оно просто было. Почему жизнь никогда не слушает мольбы, почему предпочитает вспарывать плоть ржавым ножом безразличия?.. Она шептала ему: «Не падай…» Странные встречи, мимолетные звонки: он никогда не предлагал пересечься, как будет свободное время — в редкие свободные часы спрашивал, где она, и приезжал, просто чтобы поболтать о ерунде, поговорить о чем-то бесконечно важном, узнать, помогают ли ей те антидепрессанты, что пьет и он, спросить, снова ли кошка этим утром будила ее настойчивым криком. Цветастые грани калейдоскопа складывались в изящный узор. Бег вперед — бег на месте, но уже не в смазанном пятне недоступного мира, а с яркими сполохами исключительно положительных эмоций, не отравленных минором. Друзья — это тоже коллеги, глядя на них, вспоминаешь график, мечтающий задушить в своих объятиях. Одни фанаты дарят силы, другие их отбирают — навязчивыми преследованиями, странными письмами, бредовыми просьбами надеть на встрече смущающий костюм принцессы, от которого хочется бежать на край света. Родные всегда рядом, светлое пятно в вечном миноре — улыбки племянников, смех родителей, мягкий вкус эспрессо в компании всей семьи. Но почему же тогда с родными встретиться было даже сложнее, чем с посторонней женщиной?.. Он мог приехать к ней на работу, в дизайнерский отдел, и она говорила с ним, говорила долго, даже продолжая верстать макет — не глядя в глаза, но улыбаясь и не прося прийти в следующий раз, хотя работы было слишком много. Она пила с ним эспрессо и просто молчала, глядя на серое небо парка, ощущавшееся пронзительно синим, и ему казалось, что время замирает. Она смеялась неловким шуткам, рассказывала интересные истории об искусстве и правителях прошлого, молчала, когда хотелось тишины. Она не спрашивала о группе, пока он сам не начинал рассказ. Дикий график оставался где-то там, на задворках сознания, и казалось, время не приблизит расставание, но, когда оно всё же наступало, Тэгун точно знал: в душе найдутся силы, чтобы дождаться следующей встречи. Новой дозы успокоительного, энергетика, наркотика, от которого не хотелось отказываться. Он падал в пропасть, название которой знал совершенно точно, но боялся произнести вслух. Она шептала ему: «Не падай…» Рваный пульс дождя, бьющий по изрытому кратерами времени асфальту. Серый калейдоскоп безжизненного стекла на бордюре. Белые росчерки пьяных молний на черном равнодушном небосводе. Сломанный светофор. И тонкие струйки алой краски… Она просила его: «Не падай!» Истошный крик, сорванное горло, ни единой мысли о будущих концертах. Сегодня он хотел ей признаться — назвать имя пропасти, в которую летел, не желая менять курс… Курс изменился. Истерзанными тучами, бутылкой виски на сидении дорогого «Хёндай», взволнованными вскриками прохожих, делающих селфи на фоне покалеченного ветрового стекла. Перейти дорогу вечером, в дождь, под мглой неработающего светофора — какая глупость! Какая обыденность… Она спешила к нему. Спешила на ту сторону. Спешила к кафе, где он должен был сказать ей нечто важное, ведь он обещал, запинаясь на каждом слове, впервые в жизни по телефону ее куда-то позвав… Она спешила с улыбкой в душе, успокаивая его, умоляя не переживать, ведь что бы он ей ни сказал, всё будет хорошо… «Хорошо» уже ничего не будет. Багряные разводы, размытые ливнем, уносили всё хорошее в сток. Он держал ее за руку, хрипел, не в силах больше кричать — ветер забрал последний звук, когда он перебегал дорогу к этому чертову фонарю… к «Хёндаю», почти встретившемуся с ним капотом. К разводам кармина на серых полях безмолвия. Он держал ее за руку, а искусанные губы в последний раз что-то произнесли. Что-то страшное. Что-то светлое. Что-то, рвущее ткань бытия на сотни бесформенных лоскутов. «Не падай». Дождь рваными каплями ложился на исчерченные темными волосами щеки. Просачивался в тонкую летнюю кофту, стекал вниз, убегал в сток. Дождь не верил в чудеса. Лишь в неотвратимость законов судьбы. Она просила его: «Не падай»… Тэгун смотрел в никуда и ничего не видел. Ни смазанного мира за пределами колеса, ни увядших роз, и лишь острые шипы раз за разом вонзались в ступни. Почему он не замечал их прежде? Отчего? Как вообще можно было поверить в розы? Те всегда манят красивыми лепестками, а затем срывают плоть с костей!.. Сжимая еще теплую руку так сильно, что мог бы ее сломать, он зажмурился. Темнота поглотила с головой. Сердце замерло. Оно должно было перестать биться… «Не падай!» Шумный выдох. Проклятие или благословение? Медленно открыть глаза, посмотреть в никуда и увидеть ничто… А затем в черном безмолвии появляются очертания ее глаз. Она всё еще смотрит на него, будто ждет ответа. Зачем? Ведь тот давно уже дан. Тэгун склоняется над ней, дыхание застывает на влажной коже. Еще теплой. Он улыбается. Так же, как она в первую встречу. А затем его губы едва различимо касаются губ, мокрых от дождя, и время вновь застывает — в последний раз. А где-то кричат сирены, рыдает плакальщица небес, избивая соглядатаев хлёсткими кнутами ледяной ненависти, стонет водитель, прижатый к сидению подушкой безопасности… Ее губы теплые и мягкие. Совсем такие, как он представлял. Он закрывает глаза и проваливается в пропасть, а затем достигает ее дна. Губы не отвечают. Темнота захватывает с головой, дно расселины крошится, где-то внизу пылает магма вечной агонии. Достичь последнего дна и сгореть в вихре невыносимо ярких чувств — так заманчиво, так притягательно… «Не падай…» Он открывает глаза, снова улыбается, но на этот раз взгляд пуст. И крики, щелчки фотокамер, шум проезжающих мимо машин вновь расчерчивают реальность, привычно не проникая в мир бешено вращающегося колеса одинокой белки. Мчаться вперед — вот всё, что остается тем, кто уже не может застыть. Где-то вдалеке магма оборачивается бездной вечной ночи. Дождливой ночи. У настоящей пропасти ведь нет дна — ты будешь лететь в ней вечно… «Не падай!» День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем — концерты, гастроли, встречи с фанатами, где надо красиво улыбаться, безвкусный эспрессо в компании заботливых друзей, антидепрессанты пачками, скандал с родными, которые слишком настойчиво пытаются убедить, что «всё будет хорошо». Ничего уже не будет — ни «хорошо», ни как-то иначе. Лишь бездна имеет значение. А еще одна старая просьба… Зачем она просила его об этом? Почему не позволила всё закончить? Почему не дала упасть вместе с ней? Почему не он переходил тогда дорогу?.. А может, всё верно? Ведь иначе кофе потерял бы вкус для нее. Концерты, съемки, фальшивые улыбки. Посты в интернете от фанатов, пытающихся подбодрить кумира, и наблюдателей, смеющихся над чужой смертью, не пытаясь даже вызвать «скорую», поскольку сделать фото на месте аварии важнее. Скрип колес, звон осыпающегося крошкой стекла, заунывная песня дождя — вечная музыка, вырвавшаяся из оков семи нот. Песни, веселые шоу, зажигательные танцы. Таблетки, бессонные ночи на кухне, скользящие по лезвию ножа пальцы, скованные с пластырем в неразлучный тандем. Мяуканье кота по утрам, настойчивое, неотвратимое — напоминающее о хозяйке, которую этот кот уже не сможет пробудить ото сна, а потому станет будить нового владельца, к которому так и не сможет до конца привыкнуть. Желание выйти на крышу и закричать, чтобы, возможно, вновь услышать свой голос, вспомнить, как он звучал, и камнем помчаться вниз следом за ним, за памятью дождя… «Не падай». Шум дождя, вихри танцующих в лужах звезд. Теперь ему кажется, что за колесом обезумевшей белки всегда бушует ливень. И ему плевать, что тот скрывает. Когда-нибудь колесо остановится, но если раньше хотелось остановить его, выйти в мир и наконец рассмотреть, что означают яркие смазанные пятна, теперь мечта лишь одна — шагнуть из колеса в бездну. Навечно. Но ведь… Она просила его: «Не падай». И он не упадет. Просто не сможет. Будет парить над пропастью, ожидая, когда дно само его настигнет, ведь он дал ей слово. Дрожащими, обагренными дождем губами, давним спасенным от падения голосом — он обещал ей держаться…