Три секрета мистера Хаггеда

Миссис Сольберг по привычке проснулась рано, по привычке сунула босые ноги в мягкие войлочные тапки – единственную вольность в образе строгой пожилой экономки, убрала изрядно поредевшие с возрастом волосы в строгий пучок и… застыла перед зеркалом. Впервые за пятнадцать лет работы она не знала, чем заняться. Со дня смерти хозяина, мистера Хаггеда, прошла неделя, а жизнь теперь уже единственной обитательницы дома всё не входила в привычную колею. Надо думать, что и не войдет никогда. Женщина вышла из комнаты, тихо шаркая тапочками по истершейся ковровой дорожке, спустилась в столовую. Бывало, они с мистером Хаггедом, немногословным, можно даже сказать, необщительным человеком, вместе пили здесь кофе. Миссис Сольберг обвела глазами пространство, невольно вспоминая покойного: утром он обыкновенно завтракал напротив окна: ему необычайно нравился вид, открывающийся отсюда на растущие в саду яблони, особенно весной, когда деревья зацветали; а вот в этом кресле он любил сидеть вечером, развернув ноги к камину, и завороженно смотрел на огонь, пока она, ответственная и хозяйственная Дебра, ворчала на мужчину за нещадно испорченную каминным жаром обувь, за расточительство, безответственное отношение к домашнему добру. Мистер Хаггед молча переносил все нападки, в ответ лишь по – детски открыто улыбался, и миссис Сольберг знала, что завтра ей придется вместе с ним идти в ближайший обувной магазин за новой парой ботинок. Во время завтрака, где – то между овсянкой и чаем с печеньем, женщина вспомнила, что планировала сегодня разобрать бумаги хозяина. Несказанно обрадовавшись подвернувшемуся делу, миссис Сольберг прямо – таки побежала в кабинет Хаггеда. Она, привыкшая всю жизнь работать, не любила праздно шататься по дому, а тем более предаваться воспоминаниям, от которых в горле появлялся комок, странно зудело в носу и хотелось не то чихнуть, не то разреветься. Нет, не такая это была женщина! За годы трудов душа ее высохла, уступив место здравому, холодному рассудку и неодолимой жажде деятельности, странно сочетающимися с редкой суеверностью и многочисленными страхами. Миссис Сольберг в свои «без трехсот шестидесяти пяти дней шестьдесят» боялась ведьм, вампиров, фей и прочей нечисти, а также собак, пауков, лошадей, гроз и пятниц тринадцатого. Чем острее она ощущала слабость, стоящую за обоснованными и не очень фобиями, тем сильнее становилось её желание превратиться в непоколебимого кремниевого исполина, которому не страшны ни гром, ни молнии. Кабинет Хаггеда небезосновательно считался самым загадочным местом в доме. Никому не позволялось входить туда, даже горничной, посему глупо было ожидать, что в комнате будет чистота и хоть какой – то порядок. Миссис Сольберг, на дух не переносившей неорганизованности в мельчайших ее проявлениях, долго пришлось уговаривать себя войти внутрь. Она чувствовала, что там, за пределами массивной двери из мореного дуба, оставшейся от былой роскоши, у нее нет власти. Прикоснувшись к латунной ручке, женщина почувствовала трепет, ощутимый и неприятный. «Будто хозяин здесь и не хочет, чтобы его беспокоили», - подумалось ей. - Что за чушь? – сердясь на саму себя, она резко толкнула дверь. Конечно же, там никого не было. Кабинет был обставлен просто, даже строго. Вдоль стен тянулись стройные стеллажи с книгами – трудами по истории, философии и праву; около окна помещался просторный письменный стол светлого дерева, на котором в беспорядке лежали разнообразные свертки и документы. Толстобокая зеленая чернильница подпирала небольшую картинку в деревянной раме – репродукцию «Поля маков» Моне. Всё кругом покрывал толстый слой мягкой бурой пыли, которая бывает только в жилых домах (миссис Сольберг, вопреки своей чистоплотной натуре, не стала вытирать ее, оригинально выражая уважение к памяти покойного). Первым делом она принялась копаться в ящиках стола и совершенно неожиданно сделала открытие. Среди недописанных завещаний, копий актов купли – продажи и других рабочих бумаг хозяина (старый Хаггед служил нотариусом в небольшой частной конторке), она обнаружила два десятка пожелтевших, исписанных мелким почерком вдоль и поперек листов – рукописи. Под конец жизни мужчина увлекся сочинением сказок для детей, которых, к слову, у него самого никогда не было, как и жены. Вначале цепкий взгляд женщины выхватывал лишь отдельные слова, потом – целые предложения, но история щенка, который не мог найти друзей, увлекла Сольберг настолько, что она прочла ее на одном дыхании. «Кто знал, что у замкнутого человека, который не мог поддержать элементарную беседу про погоду, такой дар слова», - размышляла она, бережно убирая листы на место. Затем, будто бы в продолжение истории, обнаружилась кипа писем. На первый взгляд, в них не было ничего необычного: просто прямоугольные белые конверты. Вот только в графе «От кого» чернели названия известных литературных газет и журналов. Немного поколебавшись, Дебра взяла одно письмо, за ним другое, третье. Бедняга Фрэнк Хаггед на протяжении пяти лет собирал и хранил отказы разных изданий в публикации своих произведений. Но самая интересная находка поджидала любопытную и вконец ошеломленную экономку в последнем ящике. Дневник покойного являл собой толстую, потрепанную, как ее хозяин, тетрадь в кожаном переплете. Велся он, как видно, давно и грозил вот – вот развалиться от старости. Дебра взяла тетрадь в руки, и в ту же секунду на пол упала фотография: черно – белые мальчик и девочка улыбаются на фоне цветущих яблонь. В кудрявом, худом ребенке миссис Сольберг с огромным трудом узнала Фрэнка. Она бегло пролистала дневник. Мистер Хаггед год от года подробно описывал в нем свои чудесные, умопомрачительные сны, которые могут сниться разве что детям, мечты, исполнить которые было невозможно, жизненные неурядицы, преследовавшие его. На полях обнаружились выполненные чернилами рисунки драконов и необыкновенных крылатых существ, населявших воображение старого нотариуса. Последняя запись датировалась двадцать седьмым ноября. «За три дня до…», - быстро подсчитала женщина. В то время мистер Хаггед уже был слаб, руки у него беспрестанно дрожали, поэтому разобрать и без того непонятный почерк было сложно вдвойне: «Забывая то, что происходило пару часов назад, я начинаю постепенно вспоминать события полувековой давности. Это одновременно радует и пугает меня. Знать, близок мой час. Вчера нашел эту фотографию в «Трех мушкетерах» А. Дюма, и меня внезапно посетило новое старое воспоминание, больше похожее на сон…» Миссис Сольберг читала, читала, читала, а ее воображение, очнувшись от многолетней спячки, рисовало перед глазами картину. Тихий, пьянящий майский вечер. В доме, прячущемся от серого и скучного мира среди обширного сада, горят приветливым светом окна. На лавочке под сенью старой яблони сидят дети. Не черно – белые – цветные, живые мальчик и девочка, с веселыми глазами и яркими улыбками. - Скоро спать позовут, – с притворным сожалением вздыхает светловолосая девчушка, умильно вытягивая губки на букве «у». - Я не сплю ночью, - задумчиво отвечает ее кудрявый рыжеволосый друг, - кошмары всякие снятся. - Мама говорит, что нужно перед сном думать о чем – нибудь приятном, вроде сливового пирога или клубничного мороженного, тогда всё будет хорошо, – девочка облизнулась, представив вкусности. - А о чем мне думать? - Да о чем угодно. Но только не о воздушных шариках – это моя тема! Помолчали. - Можно… Можно я буду думать о тебе? – внезапно выпалил он, зачем – то зажмурившись. Его собеседница слегка порозовела. - Наверное, можно. Но, может, ты лучше выберешь мороженое? Или пирог? - Первое не люблю, а от второго толстеют. Через секунду зазвенел, полетел к небу счастливый детский смех. Стук заставил Дебру очнуться. В окно кабинета, словно костлявая рука, билась иссохшая ветка растущего неподалеку дерева. К обеду погода испортилась, и над горизонтом темно – серыми кусками ваты повисли дождевые тучи. Ветер, налетавший порывами, неумолимо гнал их в сторону города. Сколько она ни старалась, вернуться к блаженному забытью не удалось. Картинка исчезла, остались лишь чернила – жалкие следы непроизнесенных слов: «… Я так и не вспомнил ее имя. Девочка из прошлого, если ты когда – нибудь прочитаешь это, знай: я до сих пор думаю о тебе, и за эти годы мне не приснился ни один кошмар». Миссис Сольберг вернулась к себе в комнату и прилегла на диван. В голове начинал шевелиться, скреб когтями зверек – верный признак подступающей мигрени. Пожилую женщину мучил вопрос: как она могла столького не знать, прожив с Фрэнком Хаггедом бок о бок пятнадцать лет? «Как я, такая наблюдательная, не заметила драмы?» Впервые в слово «драма» она вкладывала не пренебрежительное, а иное, ей самой не до конца понятное значение. В который раз за день она совершила открытие: оказывается, чтобы понять другого человека, помимо зорких глаз нужно иметь особую, душевную чуткость. Ту самую, которая вытравилась из ее сердца за долгие годы внутренней работы. Мысли медленно формировались в голове, расплывчатые, будто клубы дыма. Дебра вспомнила своего мужа Неда, тоже покойного, то, как он был нежен с ней на людях, поколачивая дома за недостаточно проглаженный, по его мнению, костюм. Побои, грубое отношение, тяга супруга к выпивке сносились молча ради единственного сына Чарли - позднего, болезненного счастья. «Пройдут годы, и малыш скажет «спасибо» за то, что не лишила его отца», - утешала себя миссис Сольберг, убирая со стола опустошенные бутылки бренди. Но Чарли вырос, а жертва матери так и не была оценена по достоинству. Глаза слипались. Женщина перевернулась на бок, поджала босые ноги. Внезапно у нее появилось желание купить в пригороде уютный домик и коротать там долгие зимние вечера за вязанием теплых шерстяных свитеров. «Совсем стара стала», - прошептала она перед тем, как задремать. Прошло не более получаса, и тишину квартиры разорвало чириканье дверного звонка. Гости в этом доме были явлением до того редким, что миссис Сольберг не помнила, когда слышала его в последний раз. Злая на весь свет, она поплелась открывать. На пороге переминалась с ноги на ногу женщина лет пятидесяти восьми в элегантном черном брючном костюме. Экономка не без зависти отметила про себя прекрасно сохранившуюся фигуру посетительницы, но потом успокоилась, увидев, что время все же поработало: глубокие морщины тут и там пересекали бледное лицо, показавшееся Дебре смутно знакомым. Глаза гостьи излучали печаль и скорбь. - Что Вам нужно? - Я приехала попрощаться с Ф… С мистером Хаггедом, – голос у незнакомки оказался на редкость приятным, но звучал тихо и устало. - Вы опоздали, мэм – его уже четыре дня как схоронили, - экономка постаралась вложить во фразу всю вежливость мира, но высказывание вышло сухим. - Правда? Простите, я не знала. Мы не общались много лет, о произошедшем мне рассказали знакомые. Я хотела приехать, честно, но меня задержали дела, а он… Он был моим другом, другом детства, понимаете? Мы с ним вместе выросли, а потом началась война, и многие люди потеряли связь друг с другом, мы в том числе. Я впоследствии пыталась разыскать его… Тут самообладание изменило женщине, и она заплакала, подергивая плечами. Злость за потревоженный покой бесследно испарилась. Миссис Сольберг очень хотелось сказать что – то ободряющее, но слова, как назло, стерлись из памяти. - Может, войдете внутрь, выпьете чаю? – наконец выдавила из себя она. - Нет – нет, спасибо, боюсь, у меня нет времени злоупотреблять Вашим гостеприимством. К вечеру я должна быть в Лондоне, у меня важная встреча. Я, понимаете ли, издатель, - гостья виновато улыбнулась, промокнув влажные глаза платком. – Нет времени даже побаловать себя кусочком сливового пирога, а жаль – я его обожаю! Сольберг будто обухом ударили по голове. Где опять пропадала ее наблюдательность? Все ведь говорило об этом: и овал лица, и улыбка, и рассказанная история, наконец! «Но возможно ли? Через пятьдесят лет, вот так? Ничего не понимаю и понимать, если честно, не хочу. Будь, что будет». - Подождите, пожалуйста, минуту. Кажется, у меня кое – что есть для Вас. Дебра со всех ног бросилась в кабинет, своротив по дороге напольную вазу, и через минуту вручила изумленной женщине толстую кожаную тетрадку и два десятка исписанных листов. - Ничего не спрашивайте, - бормотала она, - просто прочитайте. Думаю, это Вас заинтересует. Всего хорошего, - и, прежде чем гостья успела хоть что – то ответить, закрыла дверь. Больше ей говорить ни с кем не хотелось. Через маленькое окно спальни она следила, как постаревшая светловолосая малышка с черно – белой фотографии, та самая «девочка из прошлого», побрела к калитке, бережно прижимая к груди драгоценный подарок. На ослабевшую миссис Сольберг горой навалилась усталость. Слишком многое произошло сегодня – слишком многое, что не поддавалось логическому объяснению, ставило в тупик, выбивало из колеи. Ей срочно нужен отпуск. Долгий отпуск. Но не суждено было отдохнуть в этот день. Едва за знакомой незнакомкой закрылась калитка, как пришел почтальон, и уже через час помолодевшая на десять лет Дебра собирала чемоданы: ее дорогой Чарли узнал о горе, посетившем этот маленький старый домик, и предложил матери перебраться жить к нему. Навсегда.