Рождественский турнир

      Вкрадчивые улыбки, томный взгляд из-под ресниц, звонкое щебетанье. Отчего-то юные девушки считают, что рождены богинями флирта и каждым движением, на их взгляд весьма грациозным, они распыляют на окружающих волшебные флюиды. Обронённый пергамент — ах, я такая неловкая! — и все особи мужского пола у её ног наклоняются, толкают друг друга, чтобы стать именно тем, кто подаст ей исписанный черновик с перечнем закупок колдкосметики. Разумеется, только об этом они и мечтают!       Гермиона раздражённо покачала головой. Все эти девчачьи уловки казались ей такими нелепыми и неестественными! Вот «новоявленная Афродита» стреляет глазками в широкоплечего семикурсника, трескаюшего за обе щеки свой цельнозерновой завтрак. Она вся из себя: приподнимет брови, посмотрит на него будто бы нехотя, «неслышно» захихикает так, что у окружающих в ушах звенит. А он продолжает жевать свои хлебцы, хмурится и жмётся в сторону, потому что все его друзья уже начали отпускать плоские шуточки в его сторону. От таких «попыток соблазнения» Гермионе иногда становится самой стыдно, будто это она сидит и корчит из себя не пойми что. Какой же идиотизм!       Она считала, что за почти семь лет в Хогвартсе уже повидала предел недалёкости горе-обольстительниц, пока однажды не вернулась в спальню раньше обычного: почти каждый день она приходила после отбоя, позволяя себе, как староста факультета, под предлогом обхода задержаться в библиотеке или на Астрономической башне. Теперь её угораздило попасть в самый разгар женского собрания, на котором присутствовала добрая часть старшекурсниц. Разговоры у них всегда были об одном: сплетни, свежий выпуск «Спеллы», новые заклинания для завивки волос и, конечно же, мальчишки. Гермиона зашла в комнату, приветливо улыбнулась, преодолевая внутренние предубеждения, и молча скользнула на свою кровать с книгой в руках. Годы тренировок выработали у неё навык читать среди любого шума, поэтому болтовня её совсем не отвлекала. До тех пор, пока она не услышала совершенно неожиданно всплывшее в беседе имя.       — Ох, как легко ты порвала с Томасом, Лаванда! — потянула Парвати с ехидной улыбкой. — Ты ведь утверждала, что никогда не будешь встречаться с парнем младше тебя. А он был последним, кто подходил по твоим параметрам. Остальных ты уже отвергла. Переключишься на шестикурсников?       — Ну уж нет! — Лаванда театрально закатила глаза. — Никаких малолеток. К тому же, в Хогвартсе есть объекты поинтереснее. За другим столом. Наш декан, например.       — Люпин?! — ахнуло сразу несколько изумлённых голосов.       Гермиона едва удержалась от того, чтобы к ним присоединиться. Взгляд замер на одной строчке. Лаванда совсем спятила? Пришлось приложить немало усилий, чтобы внешне сохранять спокойствие и поддерживать иллюзию незаинтересованности, хотя слух был напряжён как никогда.       — А он не староват? — хмыкнула Демельза Робинс с шестого курса.       — Ну, разве что самую малость, — Лаванда окинула собеседниц взглядом чуть свысока. — В этом даже есть своеобразный шарм. Да и какая разница, сколько ему лет? Вчера на практической по серийным атакам он был так хорош! Такие страстные движения, расстёгнутый воротник… а его руки! Они такие сексуальные!       Комок шерсти будто застрял у Гермионы в горле, и она с трудом подавила кашель. Ей же послышалось, да? Лаванда никогда не отличалась выдающимися умственными способностями, но для того, чтобы произнести это, нужно было быть по-настоящему почётным донором мозгов. И как ей в голову могло прийти такое?       — Ох, это верно! — внезапно подхватила Фэй Данбар. — У него ещё такой приятный голос. Когда у меня возникли трудности с протеевыми чарами, он шепнул на ухо «сконцентрируйся на объекте, Фэй» и это было так горячо!       Улюлюканье в унисон едва не спровоцировало у Гермионы рвотные позывы. Мерлин, да с таким гормональным всплеском уж точно ни о какой учёбе думать не сможешь! Обсуждать неумелые слюнявые поцелуи с однокурсниками — это одно, но делиться своими пошлыми фантазиями об учителе — просто нонсенс! Ремус всегда был образцовым преподавателем, чутким, внимательным, тактичным, ни на дюйм не переходящий границы дозволенного. После войны профессор МакГонагалл с большой благодарностью отнеслась к его предложению помочь в школе и была довольна возвращению одного из лучших преподавателей ЗОТИ за последние несколько десятков лет. Ничего удивительного, что она сразу определила его в деканы. Его авторитет ни у кого не вызывал сомнений. А эти дурочки, они бы ещё…       — И задница у него просто класс!       Резко захлопнувшаяся книжка рассекла воздух. Там, где ещё секунду назад, звенели смешливые голоса, повисла пауза. Девочки одновременно оглянулись на Гермиону. Та с пылавшими от гнева щеками приподнялась на кровати. Воинственная Афина без меча и стрел готова была обрушить гнев на несчастных землян.       — Вы что, совсем рехнулись? — сказала она тоном профессора МакГонагалл. — Это же наш декан, школьный преподаватель! Кэти, как у тебя язык повернулся о нём так сказать?       — Но это же правда, — пожала плечами Кэти Белл. — Без мантии и пиджака брюки так хорошо подчёркивают…       — О, Мерлин!       Глупость, граничащая с безумством, не поддавалась никакой логике. И откуда у этих куриц столько непристойных мыслей? Отчего они так хорошо фокусируются на своих фантазиях, но при этом не в состоянии на экзамене вспомнить элементарные темы? Какие же пустые у них головы, раз в них помещается столько ненужного барахла! Напитавшись нужной пропорцией возмущения, Гермиона готова была продолжить свою тираду, но её опередила Лаванда.       — Как ты завелась! — нахально усмехнулась она. — Девочки, да она сама к нему неровно дышит! А, Гермиона? У образцовых старост тоже есть свои тёмные секретики?       Спрыгнув с кровати, Гермиона даже не ощутила холодного пола под босыми ногами. Ещё одно подобное возмутительно замечание, и она уже за себя не отвечает. Старшеклассницы, сидевшие кругом, замерли в ожидании развязки.       — Мои секретики тебя не касаются, Лаванда, — сурово осекла однокурсницу Гермиона. — Но что до профессора Люпина, я, так и быть, не стану скрывать, что отношусь к нему крайне уважительно и высоко ценю его профессионализм, человеческие качества, а также достоинство, которое никаким образом не коррелируется с вашими совершенно надуманными и пустыми фантазиями. Вы бы ещё соревнование затеяли, кто быстрее его соблазнит!       Стоило этой фразе соскользнуть с языка, она осознала её фатальность. По округлившимся глазам нескольких девочек стало понятно, что сарказм был воспринят не иначе, как хорошая идея. Полнейшее фиаско!       — А ты можешь удивить, — довольно произнесла Лаванда и переглянулась с Парвати. — А что, наша староста ерунды не предложит. Кто в деле?       На зов главного индейца откликнулось едва ли не всё племя. Девочки наперебой сыпали предложениями о предстоящем турнире за сердце декана, на ходу придумывая потенциальные уловки и воображая их последствия. Гул продолжался несколько минут, пока поражённая Гермиона молча наблюдала за ними. Она не могла поверить в происходящее. Может, Волдеморт напоследок наслал на них заклятье отупения? Или проклял целое поколение юных волшебниц на абсурдную сексуализацию случайно попавших под раздачу мужчин?       — Подождите, — наконец вмешалась Гермиона. — Вы ведь шутите, да?       — Не в этот раз, солнышко, — равнодушно отозвалась Лаванда, не отрываясь от блокнота, куда записывала всех «участниц», а затем подняла глаза. — Тебя записывать?       — Вот ещё!       Схватив с кровати книгу, Гермиона ринулась в гостиную. Находиться в психушке у неё не было ни малейшего желания! Первым делом ей хотелось дойти до кабинета Люпина и выложить ему, как на духу, в какие игры вздумали играть студентки его факультета. Пусть вмешается! Впрочем, очень быстро стало понятно, что этот вариант — так себе: что он мог предпринять? Провести профилактическую беседу с каждой? Едва ли разговоры способны их вразумить. Можно было сказать профессору МакГонагалл. Но она слишком тактична, чтобы влезать в подобные разбирательства, особенно, если при этом не нарушаются никакие школьные правила. Нет, ситуацию необходимо исправить самостоятельно, не привлекая лишних глаз и ушей, ибо столь деликатная тема могла бы серьёзно сказаться на репутации факультета и даже всей школы. Лихорадочно подбирая решение возникшей проблемы, Гермиона не придумала ничего лучше, чем оставаться в эпицентре событий. По крайней мере, так получится хотя бы что-то контролировать.       Немного успокоившись, она вернулась в комнату, где продолжалось буйное обсуждение.       — И много набралось соблазнительниц? — холодно поинтересовалась Гермиона.       — Одиннадцать, — ответила ей Фэй.       — Бедняга. Вы его разорвёте.       С королевской выправкой, не глядя ни на кого из присутствующих, староста Гриффиндора степенно приблизилась к главной зачинщице амурных игр. Лаванда пожёвывала карандаш в заинтригованном ожидании. В отличие от остальных она верно предчувствовала, что Гермиона не останется в стороне, и в её взгляде читалась насмешка. Однако по щелчку пальцев карандаш выпрыгнул у неё из рук и убористым почерком внёс в список участницу под номером 12.       — Хочу посмотреть на ваши кислые мины, когда вы все проиграете, — Гермиона прозвучала как образцовая стерва. — Я это делаю исключительно для того, чтобы вы наконец уяснили: ваши жалкие фокусы не сработают. Профессор Люпин — не Дин Томас и не Кормак Маклагген. Крашеными губами и короткими юбками вы заработаете себе лишь соответствующую репутацию, а не его расположение. Насколько я знаю, прежде всего, в людях он ценит интеллект.       Лаванда на ходу поймала свой падающий карандаш и объявила новый вызов.       — Жаль, что ты не знаешь, что больше всего он ценит в женщинах. Боюсь, этот нюанс ты не учла.       Жребий был брошен. С того вечера Гермиона уже не могла отступиться. Выигрывать она, конечно, не собиралась: у неё не было никаких сомнений, что Люпин не поддастся подобным соблазнам. Её целью было лишь показать идиотичность и несостоятельность самой идеи этого идиотского соревнования. К сожалению, ежедневно оно давало о себе знать в виде многочисленных попыток её однокурсниц преобразиться аккурат к уроку ЗОТИ. Сезонный приступ испанского стыда начался с понедельника.       Плоды не самых оригинальный подкатов созревали как по часам. Гермиона даже начала вести записи. Элоиза Миджен позволила укусить себя демону из проклятого артефакта, после чего рухнула в обморок, и Люпину пришлось прервать занятие, чтобы перенести студентку в больничное крыло. В другой раз Ромильда Вейн наварила такое крепкое приворотное зелье, что в кубке декана его почувствовал даже Слизнорт и добавил пять баллов сварившему за хорошее качество напитка. А кроме того, женская часть седьмого курса Гриффиндора резко стала так отставать по ЗОТИ и напрашиваться на дополнительные занятия, что в какой-то момент очередная заминка со стороны студентки начала вызывать у мальчиков в классе гомерический хохот.       В первое время Гермиона взяла продолжительную паузу, позволяя своим соперницам позориться от души и до конца. Пока они делали вид, что не знают ответов на заданные им вопросы (или ничего не учили специально), она преспокойно сидела за своей партой, вопреки обычаю не тянула руку и не стремилась дать правильный ответ вне очереди. В этом проявлялась суть её тактики: Люпин наверняка заметит её молчание, и на этом фоне интеллект соперниц будет казаться ещё скуднее. Гермиона отвечала лишь в том случае, когда профессор спрашивал непосредственно её. И, надо сказать, уловка сработала буквально с первого занятия.       Уже через неделю Люпин выглядел полностью сбитым с толку от непробиваемости своих, прежде смышлёных студенток. Он искренне недоумевал, что произошло, обвинял в происходящем, судя по всему, самого себя. Наблюдать за его заблуждением было несколько стыдно, но план требовал стойкой выдержки и больше времени. Приходилось молчать.       Однажды во время тихого блеяния Келлы Андерсон Гермиона случайно подняла глаза на учительский стол и столкнулась взглядом с Люпином. Он смотрел на неё умоляющим вопросом, будто надеялся, что хотя бы она спасёт его от безумия и наконец положит конец этому мучительному монологу. Действительно, слушать Келлу было невыносимо. Гермиона осторожно приподняла брови, мол, мне помочь? В ответ Люпин прикрыл глаза и медленно кивнул: пожалуйста, сделай одолжение. И она наконец сжалилась.       Подняв руку, Гермиона обратила на себя внимание целого класса. Люпин охотно дал ей слово и с нескрываемым облегчением выслушал её чёткий, полноценный ответ, в котором она изложила суть десятиминутного мычания однокурсницы за полторы минуты. Вкус удовлетворённости тут же ощутился на губах — она скучала по этим немного тщеславным моментам. Когда она села на место, Люпин наградил её благодарным взглядом и десятью очками. С тех пор всё и началось.       Их переглядки быстро вошли в привычку. Отчего-то они так легко понимали друг друга, что им не требовалось никакой легименции. «Какая чушь!» — его лицо приобретало мученический вид. «Ну, она хотя бы пытается» — ироничный ответ в опущенных уголках её губ. «Давай ты, я больше не могу», — едва заметный кивок в сторону и прикрытый ладонью правый висок. «Даже не знаю, есть ли у меня настроение», — игриво-задумчивый, блуждающий по верхнему веку взгляд. Но, конечно, она всегда спасала его от мучительной скуки и он был ей за это жутко признателен.       В начале декабря Люпин придумал новую методику, основанную на работе в парах. Он бегло рассказывал об основах заклинания, показывал движения, а затем быстро формировал что-то наподобие дуэльного клуба, где главным принципом была взаимопомощь партнёрам: тот, кто справлялся лучше, помогал тому, кто отставал, и всё это происходило при минимальном вмешательстве преподавателя. Девочкам пришлось отбросить свои приёмы с ошибками ради привлечения внимания — успеваемость снова возросла. Свои отработки он стал назначать реже и принимали их другие преподаватели. Однако никаких разборок по-прежнему не намечалось: лишь МакГонагалл как-то заглянула к ним в гостиную и очень завуалировано напомнила о благоразумном поведении в стенах школы.       Так продолжалось до самой последней недели перед каникулами. Близился день икс: гриффиндорки ходили недовольные, чернее тучи. Ни у одной из них, естественно, ничего не получалось, и соревнования оказались под угрозой срыва. Некоторые предпочли официально сойти с дистанции под предлогом отъезда домой. Гермиона же не подавала виду, что её тоже беспокоит предстоящая развязка, впрочем, решила-таки остаться в Хогвартсе до Рождества.       Тест по ЗОТИ на последнем занятии был для многих неожиданностью. Люпин объявил, что устный опрос оставил на следующий семестр, и попросил соблюдать тишину. Перехватив его взгляд, Гермиона поняла, что нервы у него уже на исходе: он понимал, что предпраздничные уроки будут обречены, так что решил спастись готовыми ответами. Тест был простым, но длинным, рассчитанным так, чтобы раньше закончили только самые подготовленные. Гермиона как раз оказалась среди них.       — Вы проверите после каникул? — поинтересовалась она, отдавая пергамент Люпину в руки.       — Нет, постараюсь сообщить вам результаты до отъезда, — он оторвался от своих записей всего на долю секунды, но успел коротко ей улыбнуться.       Гермиона уже развернулась было, чтобы вернуться на место и забрать вещи, когда услышала, что Люпин снова к ней обратился.       — Мисс Грейнджер, зайдите, пожалуйста, ко мне после занятий, — посмотрев на неё поверх очков, он ей подмигнул. Это было, конечно, зря.       Чудом Гермионе удалось улизнуть с последнего занятия пораньше, избегая косых взглядов и провокационных вопросов. Просьба Люпина привлекла внимание многих, посвящённых в тему «соревнований», и для них звучала весьма интригующе. Гермионе самой стало интересно, о чём будет предстоящий разговор. Вообще-то они частенько общались: всегда обменивались тёплыми приветствиями в коридорах, сталкивались в библиотеке, где между ними внезапно могла вспыхнуть жаркая полемика об очередной книге, да и почти еженедельно, как декан и староста, они обсуждали факультетские дела. Преимущественно беседы были делового характера, пусть не лишённые шуток и умеренно-приятельских вопросов о родителях, самочувствии и всякой бытовой ерунде. Но что-то ей подсказывало, что в это раз Люпин собирался поговорить с ней совсем не об успеваемости Гриффиндора или планах на Рождественские каникулы.       В таком немного смущённом настроении она явилась на порог его кабинета перед ужином. Она коротко, но звонко постучала в дубовую дверь, подождала ответа и, услышав приглашение, зашла внутрь. Люпин сидел за своим рабочим столом, заваленном пергаментом — вполне возможно их утренними тестами. Верхние пуговицы рубашки расстёгнуты, рукава подвёрнуты. Мантия и пиджак аккуратно устроились на спинке стула. Волосы растормошились под натиском мысли.       — Гермиона, хорошо, что ты пришла, — Люпин приветствовал её очаровательной улыбкой. — Садись сюда. Чаю?       Веерообразным движением он взмахнул рукой, и в камине раздалось шипение вскипевшего чайника. Гермиона невольно замерла, рассматривая лозу длинных аристократически бледных пальцев — удивительно, как Люпину со всеми его тяжёлыми скитаниями удалось сохранить настолько трогательные музыкальные руки. Что ж, отрицать их привлекательность было бы просто глупо!       Поборов мечтательный ступор, Гермиона опомнилась и поспешила сесть на стул напротив учительского стола. Она не удержалась от соблазна поправить разлетевшиеся в разные стороны листы и сделать из них ровную стопку, на чём тут же была поймана. Люпин добродушно пошутил, что только она способна привести его дела в порядок, и Гермиона даже не сразу уловила подтекст этой фразы. Пока диалог наконец не вывернул на шероховатую колею.       — Я не хотел заводить этот разговор раньше, надеявшись, что всё уляжется само собой, — вкрадчиво заговорил Люпин. — Но ситуация тупиковая, и я боюсь, она не исправится даже после каникул. Гермиона, мне нужна твоя помощь.       С этими словами он протянул руку по столу и деликатно коснулся её локтя, лежащего на столе.       — На факультете что-то происходит, — утвердительно продолжал он с немым вопросом в глазах. — Я не могу понять, в чём дело. Старшеклассницы ведут себя подозрительно, и я начинаю опасаться, что делаю что-то не так. Скажи, ты что-нибудь знаешь об этом?       Гермиона ощутила, как у неё пересохло в горле. Стоило ожидать, что рано или поздно Люпин обратится за разъяснениями именно к старосте, поэтому свой ответ нужно было хорошенько продумать заранее. Она не чувствовала уверенной необходимости рассказывать о возникшем соревновании, особенно из-за его стыдных подробностей, однако вид Люпина, загнанного в угол неразрешимой дилеммой, пробуждал в ней совесть. Если открыть ему правду, он не бросится на разборки и попытается решить всё мирно, но… Глупая тщеславная надежда всё-таки обставить соперниц заставляла Гермиону молчать.       — Насколько я знаю, никаких нарушений в последнее время зафиксировано не было, — немного чопорно ответила она. — А что вас… беспокоит?       Люпин обречённо вздохнул. Глубокие переживания, терзавшие его наверняка уже не первый день, выступили морщинами на лбу. Он откинулся на спинку стула, расправил плечи и скрестил руки на груди. Гермиона насторожилась.       — Меня беспокоит, что мои студенты затевают протест, — произнёс Люпин спокойно, но с созревающим волнением. — Резкое падение успеваемости, провокации, двусмысленные намёки. Я не идиот, понимаю, что это за штучки, ведь мои студенческие годы остались не так далеко позади, чтобы я успел их забыть. Только вот, зачем девочки это затеяли?       У Гермионы от испуга округлились глаза. Неужели он обо всём догадался? Да ведь она с самого начала знала, что карикатурные попытки соблазнения обречены на провал. А если он догадался и об её участии…       — Я всегда старался быть с вами помягче, уважать личность в каждом ученике, делать занятия познавательными, но не скучными, — продолжал рассуждать вслух Люпин. — Не могу понять, где я ошибся, что было не так. Если вам не нравится преподаватель, об этом нужно честно сказать, а не пытаться выставить его дураком ради шутки!       Сорвав с себя очки, он бросил их поверх пергамента и стиснул пальцами виски. Звук удара привёл Гермиону в чувство. О, нет! Он понял всё совершенно иначе! Испугано взглянув на Люпина, она не могла поверить услышанному. Он решил, что они пытаются его подставить, потому что их не устраивает, как он преподаёт?! Какая нелепость! И как ему только в голову пришло?! Ему — одному из лучших преподавателей Хогвартса, сумевшему выбрать удачную методику, дававшему уникальные знания, объяснявшему так понятно и доступно, что любой студент улавливал суть, такому вежливому, честному и благородному… Кто в здравом уме вздумал бы на него жаловаться или подставлять?       — Боюсь, в следующем семестре я не смогу вернуться к работе, — Люпин разочарованно развёл руками. — Хотя, если честно, мне бы очень хотелось знать…       — Вы всё неправильно поняли!       Восклицание само вырвалось у неё из груди. Перепуганная перспективой его увольнения, Гермиона послала к чёрту все грифы «секретно». Ситуация приобрела слишком серьёзный поворот, чтобы продолжать глупую и опасную игру. Молчать дальше было абсолютно неправильно.       Рассказ вышел коротким, стыдливым и в высшей степени нелепым. Ей приходилось на ходу придумывать наиболее щадящие формулировки, чтобы отшлифовать затею от пошлого контекста. Не из жалости к старшекурсницам — лишь потому, что самой было крайне неудобно обсуждать столь непристойные вещи с преподавателем. Люпин внимательно слушал, не прерывая Гермиону, пока в её словах не прозвучала завершающая интонация.       — Что ж, это… — потянул он, мысленно ещё подбирая подходящее определение. — Мда. Джеймс и Сириус были бы в восторге.       Неоднозначность его интонации немного пугала. В ней отчётливо слышался скепсис: разумеется, как декан он был далеко не в восторге от подобной игры на своём факультете. Как человека его наверняка коробило то, какое место он в ней занимает. Ну и, наконец, как мужчина он наверняка растерялся: и что теперь делать с этой неожиданной армией поклонниц? Но Гермиона услышала не только удивление с опасением. В полутоне она уловила мародёра, который, как известно, бывшим не бывает. Эта часть Люпина была не озадачена, а заинтригована.       Прежде, чем Гермиона успела задуматься об этом плотнее, профессор поднялся со своего места и двинулся в сторону камина. Он был без мантии, в рубашке с расстёгнутым воротом, жилете с шёлковой спиной и твидовых брюках. Приглушённый свет лампы и яркое пламя камина обрисовывали его силуэт тенями подобно кисти Боттичелли — стройное длинное тело, несколько непропорциональное, но под волнами струящейся по плечам рубашки казавшееся подобным античным героям. А когда он наклонился за чайником…       Гермиона зарделась ярче углей в камине, чуть не зашипев на саму себя. Может, у неё жар? Не хватало ещё уподобиться своим глупым однокурсницам и исподтишка рассматривать Люпина, как объект тайного желания. Ведь у неё были совсем другие цели в этом чёртовом соревновании!       Тем временем Люпин вернулся и уже принялся разливать горячий чай по чашкам. Наполнив одну, он придвинул её поближе к Гермионе. А затем посмотрел на неё как-то странно, будто вдруг сам смутился своих предположений.       — А ты… — он неловко кашлянул, но всё же продолжил, разглядывая, как темнеет от чая белый фарфор. — Ты в этом соревновании не участвуешь?       Как бы естественно он ни попытался это произнести, у него не получилось сохранить достаточного уровня равнодушия, из чего Гермиона тут же вынула подтверждение его искренней заинтересованности в вопросе. Он спросил совсем не ради уточнения, мол, ну ты же не такая глупая, чтобы участвовать в подобном. Люпин точно не знал, как она могла поступить. И был неожиданно заинтересован в этом.       Гермиона едва не выронила чашку. Ложь спасла бы её от позора, однако на язык она никак не ложилась. Соврать Люпину было не просто стыдно — неприемлемо. Пусть он никогда бы не узнал правду, а если бы и узнал — пусть Лаванда первая заявила бы, что староста тоже в деле — он не осудил бы её. Ведь не осудил же?       — Я… нет, я не совсем… — Гермиона гипнотизировала дно своей чашки, только бы оттянуть момент, когда ей придётся взглянуть ему в глаза. — Я собиралась…       — Так ты тоже пыталась меня очаровать?       Вслух это прозвучало ещё хуже, чем в её мыслях, хотя Люпин выбрал наиболее безобидную формулировку для того, что на самом деле было целью гриффиндорских игрищ. Пусть на его губах была улыбка и смотрел он на неё с милым снисхождением, Гермиона проклинала тот момент, когда подписалась на самую идиотскую авантюру в своей жизни.       Ценой танталовых мук ей удалось поднять глаза, чтобы принять заслуженное осуждение. В её случае речь шла скорее о насмешке, что для неё в сущности было эквивалентным понятием. И ведь зачем она это сделала? С самого начала Гермиона прекрасно знала, что у её однокурсниц ничего не выйдет. Все аргументы по полочкам были разложены ещё в тот злополучный вечер. Что изменилось бы, если бы она просто их проигнорировала? Девочки тужились бы пару недель, досаждали Люпину глупыми вопросами, строили из себя роковых красоток — собственно, этим они и занимались. А Гермиона, она зачем записалась в этот абсурдный список? Её участие ровным счётом никак не повлияло на ход игры, разве что, ей самой хотелось в ней участвовать. И противный голосок внутри неприятно нашёптывал, что дело было совсем не в тщеславии или обострённом чувстве необходимого вмешательства ради наведения порядка.       Люпин смотрел на неё совсем иначе, чем она ожидала: никаких шуток или мягких назиданий с покровительственной иронией. Нет, он не выказал ни тени разочарования от услышанного, будто его совсем не смешило участие Гермионы в этом фарсе. Книжный червь, зануда и блистательный ходячий свод правил вдруг решилась привлечь внимание своего преподавателя? Даже звучит анекдотично! А он не смеялся. Тогда он должен был быть раздражён этой глупостью! Но нет, Люпин и не злился на неё. Лишь наблюдал за ней, чуть склонив голову вперёд в ожидании чего-то.       Гермионе пришлось продолжать свою мысль, хотя она с большой радостью бы теперь провалилась сквозь землю.       — Я не собиралась в этом участвовать, — она сделала глубокий вдох и поджала губы. — Я хотела доказать им, что вы не купитесь на все эти девчачьи штучки и вообще вы…       — Ни на кого из вас не обращу внимания? — закончил за неё Люпин и всё-таки усмехнулся.       — А я ошибаюсь? — Гермиона робко вскинула брови. — Вам… вам кто-то из них понравился?       В любой другой ситуации она бы стукнула себя по лбу всеми томами истории магии за такую по-детски глупую фразу. Как ей в голову пришло спросить у него такое?! Но точащее изнутри её чувство страха сорвало замок со рта. Гермиона ненавидела ошибаться. Неужели в этот раз она недооценила соперниц? Ей казалось, что она твёрдо расставила приоритеты и достаточно хорошо знала Люпина, чтобы делать предположения о его интересах. Неужели осечка? Мерлин, как горько будет осознание правдивости слов Лаванды: она видимо на самом деле не знает, что он больше всего ценит в женщинах.       Люпин, всё ещё таинственно улыбаясь, выдвинул первый ящик своего стола и извлёк оттуда шоколад.       — Вы все мне нравитесь, — ответил он, разламывая плитку на дольки, не вынув из обёртки. — Но в разумных рамках. В том смысле, что я совсем не отрицаю, что у нас на факультете учатся красивые девушки. Я этим очень даже горжусь, между прочим, — он хмыкнул. — Но мы всё-таки в школе…       С этими словами Люпин положил шоколад на стол рядом с чашкой Гермионы и развернул фольгу. Разумно, деликатно и руки чистые, подумала она не только о шоколаде.       — И я хотел тебя поблагодарить, что ты во всём этом безобразии была мне такой поддержкой, — добавил Люпин. — Без тебя мне было бы непросто.       Ей вдруг захотелось ему возразить. Разве она помогала ему? Тут уж он польстил ей совершенно незаслуженно! Гермиона никак не разряжала обстановку, не пыталась переубедить девочек, чтобы те перестали заниматься глупостями и взялись наконец за голову, не предупредила Люпина в конце концов. Она лишь насмехалась над однокурсницами, будучи участницей охоты на местного волка. Чести в этом немного. Да, она по-прежнему училась и всегда была готова ответить, в короткой юбке не поднимала с пола листы и использовала исключительно бесцветный бальзам для губ. Так в чём же помощь? В том, что она просто оставалась сама собой?       Эти вопросы так и не пришлось задать Люпину. Часы пробили семь, обратив их внимание на приближающийся ужин. Разговор свернулся сам собой, как будто и нечего было больше обсуждать. Люпин одним глотком допил свой чай.       — Пойдём, — сказал он, поднявшись со стула и накидывая на плечи мантию. — Минерва собиралась сделать сегодня важное заявление.       По дороге до Большого зала Люпин больше не возвращался к теме, которую они обсуждали в его кабинете. Пока они шли на ужин, он успел рассказать ей парочку историй из своего студенчества. Одна из них была о том, как Сириус решил подшутить над ним и заколдовал книгу о пространственном значении временных рун. Каждый раз когда Люпин открывал её, пытаясь сфокусироваться на сложной теме, требующей вдумчивого чтения, на страницах появлялись невыносимо смешные шутки, озвученные пищащим голосом, которые было просто невозможно игнорировать. Так пришлось мучиться две недели, пока наконец книга не была дочитана с большим трудом. Люпин не удержался от ответного шага. Он подсунул Сириусу стопку зачарованного пергамента, пафосно флиртующего с тем, кто на нём пишет.       — Только представь, — рассказывал Люпин, смеясь над собственными воспоминаниями. — Он сосредоточенно своим аристократическим почерком выписывает вензеля, пытаясь переписать своими словами моё эссе о свойствах зубастой герани, а ему в ответ: о, твои шёлковые непослушные кудри так вдохновенно ниспадают по плечам и пахнут горьким шоколадом…       Гермиона залилась смехом, представляя себе краснеющего Сириуса, отчаянно пытающегося подготовиться к уроку. Остроумный розыгрыш, ничего не скажешь! Она и не заметила, что в этот момент они были уже в зале и приблизились к её обычному месту за столом Гриффиндора.       — Это было впечатляюще, — заявила она с улыбкой. — Такое не забудешь!       — На это я и надеялся, — ответил Люпин и коротко усмехнулся. — Что ж… приятного аппетита.       — И вам.       Развеселившаяся Гермиона села на лавку, не удержавшись, бросила быстрый взгляд вслед удаляющемуся декану и наконец обернулась к столу, где на неё уже посматривали с любопытством несколько пар глаз. Интерес? Интрига? Разумеется, она тут же заметила резко вспыхнувшее внимание к своей персоне.       — Что? — непонимающе спросила она у Джинни, сидевшей рядом.       Та ей ответить не успела. Лаванда театрально подпёрла щёки кулаками и приторным тоном потянула:       — Ого, какие страсти! Похоже, у нас есть победитель!       — О чём ты? — Гермиона невозмутимо потянулась за хлебом. До неё всё ещё не дошло, что именно случилось на глазах у всей школы.       — Посмотрите на неё, сама невинность! — Лаванда всплеснула руками и заговорщицки шепнула. — Прекрасно играешь, красотка, мы почти поверили. С нами можешь не притворяться, мы не выдадим вашего маленького грязного секрета.       Она повернулась к Парвати, прижала руку к груди и, понизив голос, процитировала:       — «О, твои шёлковые непослушные кудри ниспадают по плечам и пахнут шоколадом…». Немного старомодно, но сделаем скидку на возраст: в его время, может, так с девушками и общались. Но это даже мило!       Подружки затянули приторный вздох умиления. Гермиону от него чуть не стошнило. Вот чёрт, как вырванная из контекста фраза может всё извернуть! Подумать страшно, чего они там ещё успели понапридумывать!       — Подождите, я не… — попыталась было возразить Гермиона.       — Ничего не говори, всё было ясно с самого начала! — вмешалась Фэй. — Все эти ваши взгляды, скрытые улыбки, подмигивания. Понимаю, почему вы скрываете ваш тайный роман, но это так романтично!       — Да-да, теперь понятно, отчего ты была так возмущена, когда мы его обсуждали, — прощебетала Парвати. — Прости, мы не знали, что кавалер занят.       — Я думала, ты тайно в него втрескалась, но то, что вы оба… — хищно оскалилась Лаванда. — А ведь я была права, оказывается: профессор не такой тихоня, каким пытается казаться!       Все шепотки слились в одно противное шипение, от которого у Гермионы вмиг закружилась голова. Какой вздор! Позорище! И она теперь в центре этой комедии абсурда, где всё рассмотрено под микроскопом. Ни одного живого места! Охваченная ужасом и злостью, Гермиона выскочила из-за стола и скрылась из Большого зала.       В комнату она вернулась лишь под утро, когда все её соседки крепко спали. Гермиона так и не смогла сомкнуть глаз: из головы не выходила ужасная сцена, где её якобы «поймали с поличным». Тайный роман с Люпином? Игра приобрела непредсказуемый поворот. Хорошо лишь то, что Рождество было уже завтра и утром большинство её бывших «соперниц» разъедутся по домам. Может, за время каникул их возбуждённый интерес немного утихнет? Перспектива доучиваться в атмосфере насмешек и косых взглядов Гермиону совсем не прельщала. Особенно та её часть, которая подчёркивала, что произведённый вау-эффект был совершенной ложью.       Весь день она старалась не попадаться никому на глаза, прикинувшись больной. Джинни добродушно вызвалась подменить её во время отъезда младших курсов, исполняя обязанности старосты. Гермиона же почти до самого вечера торчала в туалете с плаксой Миртл — еле-еле упросила её не выдавать своего местоположения никому из студентов. Позорное бегство, которое она даже не отрицала, казалось единственной спасительной возможностью от пересудов и раздражающего хихиканья за спиной. С этим надо научиться справляться. Можно, конечно, попытаться исправить ситуацию с помощью влияния директора, но тогда придётся рассказать историю с самого начала, а это было уже выше её сил. Попробовать переубедить однокурсниц — тоже провальная идея: любые попытки сопротивления будут восприняты как подтверждение «тайного романа». Правда никому не интересна, особенно когда она скучнее придуманного.       Вся в раздумьях Гермиона покинула туалет и надеялась добраться до спальни незамеченной. Не тут-то было! Как назло, прямо из-за угла ей навстречу явился Люпин.       — О, милая, а я как раз тебя искал, — благодушно сказал он. — Джинни сказала, тебе нездоровится. Что случилось? Ты в порядке?       Люпин бегло осмотрел её с ног до головы и от него не укрылись красноватые белки заплаканных глаз. Объяснений не требовалось. Даже если бы она соврала, что с ней всё хорошо, отвертеться от его заботы у неё бы уже не вышло. С настойчивой деликатностью он подхватил её под руку и развернул в обратную сторону.       — Поговорим у меня с глазу на глаз, ладно? — спросил Люпин, не дав ей опомниться.       Он был как большой уютный плед у камина с рождественскими носками: всего за пару минут ему удалось окутать её теплом и спокойствием. Большая кружка горячего какао, песочное печенье, негромко шуршащий в углу комнаты патефон — старые записи Фрэнка Синатры и Перри Комо, обещавших снег, волшебные моменты и согревающие объятия. И сам Люпин непривычно домашний, успевший, наверное, пока она моргнула, сменить привычную мантию на широкий вязаный кардиган. Он сел рядом с ней, возможно, непозволительно близко, принявшись мягко пытать о том, что до слёз потревожило её в этот предпраздничный день.       Сначала Гермиона твёрдо настаивала, что расстроилась из-за всякой чепухи, о которой и рассказывать нечего. Однако врать Люпину ей решительно не удавалось: выходило неубедительно, жеманно и в итоге совестно. Своей искренностью он завоёвывал последние бастионы её доверия, не оставляя никаких шансов. Этот убаюкивающий голос, нежный взгляд. Мальчишеская восторженность и юношеский азарт. Проводить с ним время всегда было так хорошо…       Осечка случилась внезапно. Гермиона, может быть, и удержала бы рот на замке. Но Люпин вдруг, сам не подозревая шаткости положения, заговорил о внезапном пробуждении сознательности старшекурсниц. Он говорил об этом с воодушевлением, довольный и искренний в своём лёгком недоумении. Как внезапно прекратились провокации — приятный подарок ему на Рождество! И тогда Гермиона не выдержала.       — Если бы вы только знали, чёрт возьми! — она вскочила на ноги и принялась мерить комнату шагами. — Я хотела доказать им, что они не правы! Что с вами ничего не провернуть! Ведь вы — не глупый мальчишка! Не всё сводится к инстинктам, не физиология должна быть во главе угла. Сначала я пыталась просто не допустить каких-то излишне откровенных эксцессов, затем просто смеялась над их глупостью и торжествовала, когда вы дали мне понять, что я была права на ваш счёт. Мне казалось, я знаю, чего хочу добиться, но потом… Ваша просьба зайти после занятий и наше совместное появление на ужине сложилось в такую идиотскую теорию! Они решили, что я «выиграла», что вы и я…       Люпин изумлённо наблюдал за её колыханиями. Пару раз он пытался вставить свои пять копеек, но тирада Гермионы не поддавалась даже малейшей паузе. Возмущённый шторм разыгрывался от стены до стены. Злость, негодование, досада. Всё смешалось в безумном коктейле прорывавшейся истины. Она выплеснула каждую мелочь: болезненные шпильки, оскорбительные намёки, потаённые страхи, а главное — то, что до чего сама боялась добраться в глубине души.       — Но я же знаю, что это неправда! — отчаянно воскликнула Гермиона, стирая горячие слёзы со щёк. — Что на самом деле я вам совсем не интересна! Вы просто слишком добры ко мне! И ни о каких чувствах на самом деле речи нет!       Вот и оно. Первопричина, толкнувшая её на нелепый спор, обжёгшая сознательность. Не самодовольное упрямство, не стремление к превосходству. Только эта ласковая улыбка, ради которой ей хотелось быть лучшей. Всегда она.       Гадкие слова Лаванды и компании были болезненными совсем не из-за поверхностной оскорбительности. Картинка выглядела пошловатой, это верно. Но как обидно было от того, что она не имела ничего общего с реальностью! Если бы Гермионе и вправду удалось выиграть! Если бы Люпин вдруг заметил её привлекательность, разглядел в ней не только образцовую ученицу и позволил себе чуть больше! Она никому бы не призналась, что уже который месяц смакует его имя на своих губах, бережно вспоминает упоительные сны, где он поправляет её сползший вниз гольф, гладит внутреннюю сторону колена и шепчет на ухо всякие сладкие глупости. Если бы это было правдой, по крайней мере, толки о тайном романе были бы не такими обидными!       Скрипнула пружина в опустевшем диване. Нарисованный камином силуэт, заслонил танцующий жар пламени. Она почувствовала прикосновение давно ждавших рук.       — Гермиона, милая, — Люпин развёл в стороны её ладони и открыл лицо. — Посмотри на меня. Во влюблённости нет ничего дурного.       — Конечно есть, — всхлипнула она в ответ. — Я справлюсь со своими чувствами. Не беспокойтесь. Но вы, Ремус, не подумайте, что я стала бы вам досаждать так же, как девочки. Мне просто хотелось...       Стыдливо потупившись, Гермиона замолчала. Всё самое ужасное, что можно было сказать, она уже озвучила. Надо было найти в себе силы извиниться перед ним и поскорее покончить со всем этим. Сбежать от него, пока не стало ещё хуже.       — Так дело всё-таки не в соревнованиях, — хмыкнул Люпин и заправил ей за ухо мягкую прядь. — Какое облегчение!       Его неторопливое великодушие сковало её по рукам и ногам. Отчего он не злится? Почему до сих пор не взял менторский старт, чтобы образумить запутавшуюся в собственных чувствах? Неужели её признание не показалось ему неразумным?        — Гермиона, послушай, — произнёс он и деликатно приподнял её подбородок, чтобы утвердить зрительный контакт. — Мне ужасно льстит с каким рвением ты бросилась отстаивать мой авторитет, хотя он того совсем не стоил. Твоё доверие мне очень дорого. И то, что всё это время ты выручала меня на уроках в моменты отчаяния. Что бы я делал, если бы тебя не было в классе? Клянусь, к шестому курсу я боялся выходить из кабинета!         Уголки его губ дрогнули в улыбке.       — С ужином, конечно, вышло курьёзно, — Люпин на мгновение задумчиво прищурился, но тут же вернулся в прежнее весёлое настроение. — А впрочем, не так уж далеко от истины. Ведь ты действительно победила. Вынужден признать, что с некоторых пор я испытываю совершенно непрофессиональный интерес и непреодолимое волнение в отношении самой блестящей волшебницы своих лет из всех, кого я когда-либо встречал.       Гермиона совершенно потеряла дар речи, не веря собственным ушам. В самом смелом сне ей не приснилось бы такое! Люпин, действительно он, самый настоящий профессор Ремус Люпин, только что признался ей, что разделяет её чувства?! Немыслимо!       Еле слышное стрекотание где-то наверху вдруг привлекло их внимание. Люпин и Гермиона одновременно взглянули на потолок.       — Хотелось бы мне знать, откуда в моём кабинете взялась омела, — с усмешкой заявил он и снова посмотрел ей в глаза. — Но ведь в этом нет ничего криминального. Просто традиция, верно?       Его рука скользнула вниз по её плечу, осторожно проникнув на линию талии, чтобы сократить расстояние между ними, а вторая — ласково поглаживала разрумянившуюся щеку. Гермиона, едва дыша, привстала на носочки и всем телом потянулась к нему. Ощущение сказки её не покидало. Слишком волшебно даже для мира магии.       — Хорошая традиция, — прошептала она в его полураскрытые губы.       — Верно, — подтвердил Люпин. — Моя любимая.