Глинтвейн

Теплые разговоры за чашкой горячего шоколада с маршмеллоу – то, чего мне не хватало в этот морозный зимний вечер. Отопление еще не дали, и единственным спасением в заледеневшей квартире был большой махровый плед, который мы купили в прошлом году на распродаже. Ты тогда радовался, что в него можно закутаться вдвоем, и все равно останется место для третьего, шутливо играя бровями, якобы намекая на нашего будущего ребенка. Я лишь смеялась и отвечала, что все равно придется купить плед побольше, если детей будет несколько, а ты лишь беззаботно пожимал плечами и обещал купить целую сотню пледов, чтобы построить из них и диванных подушек огромный домик, в котором мы бы всей нашей будущей семьей прятались от сурового внешнего мира. Ты любил заглядывать в будущее, где мы уже женаты, где у нас есть дети, внуки, и я была согласна вслед за тобой окунаться в эти теплые и мягкие, словно сахарная вата, фантазии. Согласилась даже закопать с тобой капсулу времени, чтобы открыть ее лет через пять, а, может, десять, когда мы станем старше и сплочённей. Только вот сплочённей мы не стали. Поначалу я старалась не обращать внимания на мелкие недомолвки между нами. Каждая пара переживает кризис, и мы не могли стать исключением, но ссоры становились все серьезней, и недосказанность между нами росла, совсем скоро ты стал игнорировать меня днями и неделями. В те дни мне казалось, что сердце в груди сжимается в один маленький, крошечный шарик, едва заметную искорку, продолжавшую тлеть лишь в надежде вновь с тобой помириться, и когда мы разошлись навсегда, этот огонек потух безвозвратно. Когда ты сказал, что между нами все кончено, что ты устал, я не плакала. Просто не могла. Не могла поверить, что это правда происходит. Как бы очевидно это ни было, как бы я ни готовилась к этому, разрыв все равно оставил на моем сердце один огромный, глубокий шрам, который и сквозь время саднил в такие одинокие вечера, как сегодня. Плейлист в телефоне закончился, и я осталась сидеть в тишине. Первая наша серьезная ссора началась с пустяка. Я просто включила рождественский плейлист, тот самый, который только что закончила слушать, а ты, вымотанный на работе, не захотел разделять со мной моей радости. Все кричал на меня, а я даже слово боялась вставить, лишь про себя задаваясь вопросом «В чем же виновата музыка?». А музыка была виновата! Это она забрала тебя у меня, схватила за шиворот и утащила в свои цепкие объятия, оставляя меня с разбитым сердцем и пустым взглядом. Я всегда понимала. Понимала и принимала то, что ты айдол, что ты связан контрактом, связан компанией и фанатами. Для тебя я никогда не была на первом месте, но я и не пыталась его занять! Я всегда знала, что музыка для тебя дороже всего, и никогда не вставала между вами, даже тогда, когда видела тебя измученным или больным. Когда ты шел на работу с потухшим взглядом и поникшими плечами, когда ты, словно зомби, плелся туда просто по привычке, я все равно не возникала. Может, стоило?.. Может, именно этого ты от меня ждал?.. Мои вопросы навсегда останутся без ответа. В такие морозные вечера ты всегда готовил нам горячий шоколад с маршмеллоу… ах, кажется, я уже говорила об этом, повторяюсь… все потому что ты оставил мне так мало счастливых воспоминаний! Сколько мы встречались?.. Кажется, года два… это много. Но почему тогда мне так больно от того, что мы провели вместе так мало? Есть еще столько вещей, которые я хотела с тобой сделать. Вместе. А что теперь? Пустота. Одиночество. В особенно торжественные дни ты готовил не шоколад, а глинтвейн. Готовил так, как умел только ты. Немного странно, каждый раз забывая пропорции и кидая специи наугад, но я совру, если скажу, что он мне не нравился. Он был таким же, как и ты сам: теплым, сладким, терпким и совершенно непредсказуемым. Сходить за вином и попробовать самой приготовить? Я думала так уже не в первый раз, но всегда лишь пила купленный алкоголь прямо из горлышка, пока голова не отключится и не перестанет напоминать мне о тебе. Тебе, кто согревал меня, но и обжигал тоже. Сейчас я бы все отдала за то, чтобы еще раз почувствовать твое тепло, даже если это грозит мне быть сгоревшей заживо. Звонок в дверь. Кто это? Я никого не жду. Ступать по холодному паркету полупустой квартиры было невыносимо, но звонок повторился, и пришлось поторопиться открыть, чтобы соседи не жаловались на шум посреди ночи. - Привет. Ты… ты! Стоишь прямо передо мной, словно прекрасная фантазия моего воспаленного от одиночества сознания. Молчу. Боюсь спугнуть тебя, долгожданную иллюзию, своим охрипшим от зимы голосом. - Я скучал, - ты смотришь на меня так жалостливо, словно щенок, просящийся переждать дождь под козырьком. – Могу я войти? Все так же безмолвно отступаю, еще не до конца разбирая, сон ты или галлюцинация наяву. - Принес вино, - сообщаешь мне ты, оказавшись в квартире, и легкая, осторожная улыбка озаряет твое лицо, когда в твоих руках появляется бутылка. – Хочешь глинтвейна? Киваю, и ты улыбаешься шире, разуваясь и быстрыми шагами направляясь в кухню. Гремишь кастрюлями, выбирая подходящую, заставляя меня вздрогнуть от непривычно громких звуков в пустой квартире. - Теперь он у меня еще вкуснее получается, нашел новый рецепт, хочешь попробовать? – смотришь на меня, ждешь ответа, но я молчу. Просто не нахожу в себе сил сказать хоть что-нибудь. – Почему ты молчишь? Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! – подходишь ко мне, и в нос ударяют нотки твоего одеколона, такого же терпкого, как и глинтвейн, который ты собирался мне приготовить. - Хочу, - охрипшим не то от холода, не то от волнения голосом произношу я, заставляя тебя нахмурить брови в ожидании продолжения: - Тебя хочу. Ты в ответ молчишь, но тебе и не нужны слова. Твои объятия говорят намного больше и намного громче, чем какие-то там слова. Зачем они вообще нужны? Слова ранят, берут за живое, бьют туда, где болеть будет сильнее всего. Лучше бы все люди молчали, как сейчас мы, может, тогда бы ты и не подумал оставлять меня. Чувствую, как твои горячие пальцы забираются под плед, и все тело дрожит, отвечая на твои прикосновения. - Глинтвейн подождет? – спрашиваешь ты, и я едва сдерживаюсь, чтобы кивнуть лишь один раз. – Я так скучал по тебе, - твои губы на моих губах. Я так скучала по сладкому привкусу твоей гигиенички. Твои руки везде: на моих плечах, ключицах, бедрах и под домашней футболкой. Близость с тобой горячит как нельзя лучше, и даже отсутствие одежды больше не грозит тяжелой простудой на ближайшие дни. Кровать заскрипела от непривычной тяжести двух сплетенных тел. Наверно, завтра соседи все же пожалуются на шум. - Я люблю тебя, - шепчешь в губы. – Прости меня, я люблю тебя. Я такой дурак. - Я так скучала, - наверно, впервые с момента нашего разрыва, я искренне улыбаюсь. – Без тебя мне плохо. - Я больше тебя не оставлю. Клянусь, никогда в жизни не отойду от тебя ни на шаг. - Тебе придется, - грустно замечаю я, подмечая твой озадаченный взгляд. – Ты обещал мне глинтвейн. - Если обещал, то сделаю, - смеешься. – Прямо сейчас пойду и приготовлю. - Но сначала поцелуй меня, Шим Джеюн.