Адъютант

Что я — рыжий? Не хочу! Людмила Гурченко, Куплеты шансоньтеки.

Ей было лет семь, а Армитажу скоро должно было исполниться девять. Девочка со стрижкой каре, чёлкой на пол лица и очень серьёзным, даже можно сказать, постоянно хмурым, взглядом. Она, кажется, совсем не умела улыбаться. Иоланта Мадьяри — дочь одного из сослуживцев Брендола Хакса, ныне покойного. Не сирота, но матери категорически некогда заниматься ребёнком. «У меня тут секретный эксперимент отрастил ножки и убегает из пробирки — воспитайте как-нибудь сами в память о совместной службе Империи», — так звучал краткий пересказ слов доктора Мадьяри, когда она исчезла из жизни дочери, оставляя ту на попечение коменданта Академии Арканиса. Тётушки, дядюшки, бабушки, дедушки и прочие родственники оставались где-то на просторах широко известной части галактики, не желая следовать за остатками Империи в Неизведанные регионы. Так что пересылать ребёнка было не к кому, да к тому же Хакс как раз таки выводил на принципиально новый уровень программу подготовки солдат Империи: предполагалась тренировка чуть ли не с пелёнок. Словом, Брендолу Хаксу новый податливый материал для лепки истинного патриота Империи оказался как раз кстати. Раз уж собственный сын оказался жалким, ни на что не способным хлюпиком. Отец не давал Армитажу спуску. Был неоправданно строг и даже жесток. От того было несколько странным поведение Хакса старшего по отношению к Мадьяри: он был также строг к ней, но всё же справедлив. Девчонка оказалась и вправду смышленой, почти идеальный маленький солдат, справляющийся с поставленными перед ней задачами гораздо лучше, чем Армитаж. Вышестоящие начальники также включились в игру, намеренно делая поблажки и одаряя Иоланту различного рода привилегиями. Ей позволялось сидеть вместе взрослыми за столом во время торжественных обедов и ужинов, позволялось слушать их полуночные беседы. Ей доставалась своеобразная роль «почётной гости», в то время как Армитражу отводили роль слуги, к тому же нерадивого, с руками, явно растущими не оттуда, откуда положено. Иоланта вела себя очень хорошо и получала за это поблажки и награды. Ей даже разрешили рисовать — бессмысленное, не нужное для солдата Империи занятие — единственное, к которому по-настоящему лежала её душа. Ей даже почти разрешили мечтать… не о славе и возрождении Империи, но о чём-то своём, сокровенном, что, впрочем, она быстро научилась скрывать глубоко-глубоко внутри. Чтобы не отняли. Армитаж боялся и ненавидел отца, в то же время, обнаруживая в себе это странное, неведомое доселе чувство: ревность. Хакс-старший был нарочито добр с девчонкой, что выводило Хакса-младшего из, и без того хрупкого, равновесия. Армитаж ненавидел Иоланту. Робкие попытки подружиться, инициированные девочкой, не нашли поддержки ни у одной из сторон: ни у взрослых, ну самого мальчика — и потому вскоре прекратились. Иоланта предпочла просто не замечать Армитажа и по возможности избегала его. Со временем ненависть Армитажа слегка поостыла и маленький хвостик по имени Иоланта, вечно следующий за его отцом, перестал раздражать. Ну, или Хакс-младший смекнул, что своей бурной реакцией только провоцирует взрослых ещё больше дразнить его. Старые трюки перестали работать, но Иоланта продолжала по временам составлять компанию военным за трапезой, с каждым прошедшим годом всё ближе подходя к опасной черте, за который понятие «составить компанию» сильно расширяло рамки и диапазон действий. Предвестником будущего были, разве что пока ещё невинные, поцелуи в щеку. — Поцелуй дядюшку Хакса перед сном, деточка, — как-то в первый раз произнёс комендант, а потом это превратилось в своего рода ежедневную обязанность девочки, которая с каждым годом всё дальше удалялась от определения «маленькая». Однажды к поцелую дядюшки Хакса она самовольно добавила и поцелуй дядюшки Прайда, по случаю оказавшегося в Академии и оставшегося на ужин в его честь. Хакс потом задал ей изрядную трепку за проявленную инициативу. Не то чтобы генералу совсем уж не понравилось — такого развития событий Прайд просто не ожидал, но после первых секунд шока, лишь неодобрительно фыркнул, где-то в глубине души коротко усмехнувшись: всё же это его даже слегка позабавило, хоть и порядком возмутило подобное бесцеремонное отношение со стороны сопливой девчонки — но Мадьяри стоило напомнить о её месте. И о том, кто здесь главный. *** Старые трюки перестали работать и теперь Хакс подстрекал Иоланту к соперничеству с Армитажем в учёбе. Мальчишка, стоило отдать ему должное, с головой окунулся в учёбу, стараясь в каждой дисциплине стать первым, лелея амбициозные мечты стать повелителем галактики, прорвавшись из безвестного ниоткуда на самый верх подобно самому Палпатину. С той только разницей, что к Силе способностей у Армитажа не наблюдалось от слова совсем. Он свои вершины брал упорным трудом и упрямством. Без помощи мистических сил. Иоланте приходилось прилагать большие усилия, чтобы держаться уровня Хакса-младшего, да к тому же иногда обходить его, как того требовал от неё Хакс-старший. Упорства, как и Армитажу, ей было не занимать, но принципиальная разница между ними состояла в том, что Хакс-младший жаждал власти, стремился быть первым, во что бы то ни стало. Мадьяри этого огня в своей душе не имела, добиваясь высоких оценок исключительно по необходимости, чтобы выжить в суровом мире Хаксов: отца и сына. По-настоящему она любила лишь рисовать. Это была какая-то злая насмешка судьбы: родиться в семье имперского военного и учёного художнице, с трепетной душой полной волшебных, несбыточных в реальном мире, мечтаний. Разноцветные искры сверкали в её сознании; яркие краски образов, мало имеющих общего с настоящим, будоражили Иоланту. А вокруг были серые, белые, чёрные краски Империи. Муштра и жестокость. Она отдавала много сил учёбе в Академии, сначала в безуспешных попытках догнать и перегнать Армитажа, а потом, зарабатывая себе право распоряжаться редко выпадающим свободным временем по своему усмотрению: что значило, рисовать, рисовать, рисовать. В скором времени Хаску-старшему пришлось смириться с тем, что Иоланта Мадьяри возложенных на неё надежд не оправдала. И вместе с тем Брендол испытывал нечто отдалённо напоминающее гордость, когда дело заходило об успехах сына в Академии, хотя Армитаж никогда и не узнал об этих чувствах своего отца, по-прежнему получая в свой адрес лишь упреки и заверения в своей бездарности. Что же до Иоланты, то Хакс позволил ей рисовать и дальше, увидев, что именно девчонка рисовала. А она решила притвориться хитрой лисичкой, рисуя яркие замысловатые картинки из своих грёз только в воображении, зная, что когда-нибудь, не сейчас и не здесь, сможет позволить себе рисовать их по-настоящему. Сейчас для своего творчества они выбирала более подходящие мотивы: вовсю эксплуатирую тему патриотизма и верности Империи. Уж если не можешь победить — присоединяйся. Она рисовала верных солдат Империи: её адмиралов, генералов, капитанов и далее по списку, вдохновляясь изображениями в голонете и рассказами самого Хакса и его гостей. Рисовала и современников, уже по памяти, восстанавливая в голове их лица. Засидевшись допоздна и перебрав лишку, они громко смеялись, вспоминая дни своей молодости, славные, старые деньки, когда всё, кажется, было лучше, чем сейчас. Времена расцвета Империи. Мадьяри благоразумно изображала их на своих портретах лучше и доблестнее, чем старые вояки были на деле, погружённые в думы о былом, опьянённые мыслями о том, что блеск былых дней Империи вернётся, и восстановят мир и порядок в галактике ни кто-нибудь, а они. Иоланта нарисовала пару портретов и Энрика Прайда, спрятав свой особенный интерес к генералу, среди остальных изображений, в бессчетном количестве других портретов. Среди которых были, конечно же, и изображения Хакса-старшего. Тот лишь презрительно улыбался, считая, что Иоланта попусту тратит время. — Думаешь, ты такая умная? — говорил Брендол Хакс. — Думаешь, я не понимаю, что эти картинки — обманки. А я понимаю, деточка, понимаю, что ты хочешь казаться хорошей, хочешь, чтобы я утратил бдительность и выпустил тебя на волю. А я тебя не отпущу, ты навсегда останешься со мной здесь, моя милая. Поцелуи в щеку потеряли свою невинность. Брендол Хакс теперь заставлял целовать себя всерьёз. А потом и делать всё остальное, что ему нравилось… — Никто не спасёт тебя, Иоланта, — шептал он, прижимая её к себе. Чувствуя себя победителем, ощущая, как юная девушка плавится в его руках. Податливая, нежная, она не делала пустых и бессмысленных попыток избежать его ласк. Также интуитивно понимая, что безжизненная, безучастная к происходящему, кукла быстро ему надоест. И тогда, вместо того, чтобы бесстыже ласкать её, он начнёт причинять ей боль. И потому она примирилась с отведённой ей ролью, со временем и сама научившись получить удовольствие, приятно удивив Хакса-старшего. — Никакой принц не придёт за тобой, Иоланта, — прерывисто выдыхал мужчина, сжимая девичью грудь, не знавшую других мужским рук, кроме его. — Я не мечтаю о принцах, — выдыхала она со стоном, отдаваясь во власть Брендола. — Врёшь, мерзавка, — произносит он, сжимая её сильнее, чем требуется для ласки. Кажется, ещё чуть-чуть и захрустят тонкие косточки. — Ты грезишь о том, что какой-нибудь адмирал или генерал украдёт тебя. Но нет, ты останешься со мной. Он целует её торопливо, жадно. Затем ставит на колени, заставляя ласкать свой член. Такие поцелуи ей нравятся больше, ведь тогда комендант перестает говорить и ранить её словами. Ведь тогда у неё появляется призрачная иллюзия контроля. И тогда можно безнаказанно плакать, выпусти на волю скупые, одинокие слёзы, которые есть вовсе не проявление эмоций, но исключительно физиологическая реакция тела… *** Крепкая цепь связывает её с Хаксом-старшим и тонкая ниточка — с Хаксом-младшим. Странная вражда-дружба: не произнесённые вслух слова, не пронзительные взгляды. Они, в общем-то, чем-то похожи. Армитаж и Иоланта. Дети, лишённые ласки, принятия и понимая со стороны родителей. Дети, которых стравили между собой взрослые. Дети, которые рано научились играть в эти опасные игры, чтобы выжить. Дети Империи, у которых было украдено их беззаботное детство. Дети, превращённые в солдат. Сломанные, но не сломленные. Они понимали друг друга, кажется и вовсе без слов. Каждый со своей болью. Каждый со своей несбыточной мечтой. Такие разные и такие похожие. Он не знал свою мать, а она — своего отца. И у обоих был разве что мучавший их на разный манер Брендол Хакс… Ей было шестнадцать, а ему почти восемнадцать, когда Армитаж поцеловал Иоланту. Короткий, неумелый поцелуй, длившийся всего-то пару секунд. Так, нечего и вспоминать. Ей было шестнадцать, когда оба решили сделать её своей. Но Хакс-старший успел-таки первым. Короткий, невесомый поцелуй продлился недолго. Она отступила на пару шагов назад, Армитаж протянул было руку, но она ушла, стремительно и резко. Буря разразилась через пару дней. Отец вызвал сына к себе. Армитаж явился в назначенный час, минута в минуту. Маленькая приёмная перед кабинетом коменданта Академии была пуста, а дверь в кабинет — чуть приоткрыта: с умыслом, намеренно. В кабинете явно что-то происходит, слышится какой-то шорох, движение, тяжелое дыхание. Очевидно, что Брендол Хакс там не один, кто-то составляет ему компанию. Армитаж осторожно приоткрывает дверь, замечает что происходит: отец насилует Иоланту, грубо прижав её к широкой столешнице — и почему-то остаётся на месте, досматривая спектакль до самой развязки. Замечая, что первоначальное заключение относительно происходящего, оказалось ошибочным. Иоланта — вовсе не беспомощная жертва обстоятельств, ей нравится, что с ней делает комендант. Нравится подчиняться ему, она подстраивается под ритм, двигаясь вместе с мужчиной. Разве только не шепчет его имя, едва сдерживая рвущиеся наружу стоны. На лице её явственно сияет блаженное выражение удовольствия. В глазах какой-то туман, сладкий, липкий. Большие ладони Хакса-старшего лежат на бёдрах Мадьяри, крепко прижимая к себе. *** Резкий «вжик» — Брендол застегивает молнию на брюках. Иоланта отталкивается руками от столешницы, принимая вертикальное положение. Сладострастно облизывается, глядя на коменданта, делая вид, что не замечает так и стоящего в дверях Армитажа. Подтягивает вверх приспущенные брюки, в такие моменты отчаянно мечтая о том, чтобы женский вариант формы всё же предполагал возможность заменить брюки на юбку. Небрежным взмахом кисти мужчина отпускает Иоланту. Девушка, а точнее всё же, молодая женщина, берёт со стола не удержавшуюся на голове кепи и водружает её на законное место, на ходу запахивает расстегнутый китель. Проходя мимо Армитажа с наигранно невинным выражением на лице: простите, извините, дайте пройти — и исчезает, претворяя за собой дверь. Оставляя отца и сына наедине, продолжать свои игры дальше. Уже без неё. Она свою роль на сегодня исполнила. *** Иоланта Мадьяри заканчивает Академию не с отличием, но достаточно прилично, достойно. Назначения во флот ждать не приходится — Брендол Хакс оставляет её себе, как и обещал. Она смиряется, не предпринимая ни малейшей попытки сбежать от своего жестокого покровителя. Она становится его тенью, верной помощницей, пусть не талантливо, но весьма добросовестно справляясь со своими обязанностями. Выполнять приказы она умеет — это получается у неё лучше всего. Она остаётся его любовницей, умудряясь не изранить душу, становясь циничной, улыбчивой стервой. Подстраиваясь под желания своего хозяина. Она не страдает, она не вздыхает, не смотрит на звёзды. Она просто выполняет свою работу и наслаждается физической стороной любви, кажется, вовсе не мечтая о духовной близости с кем бы то ни было. Она рисует пропагандистские плакаты, славящие сначала Империю, а потом и Первый Порядок. Или Орден? Какая, собственно разница? Для Иоланты Мадьяри нет никакой. Она принимает смерть Брендола Хакса как должное, нечто само собой разумеющееся. Казалось бы, она должна почувствовать хоть что-то: ненависть, боль от потери человека, жизнью которого она жила фактически, вместо того, чтобы жить своей. На пару мгновений она почти чувствует опьяняющее чувство свободы, но и оно быстро проходит. Брендола Хакса больше нет. И она вольна делать со своей жизнью всё, что ей вздумается. Ну, или почти всё. Но она слишком долго жила в его тени, следуя по проторенной им дорожке. Помощница коменданта Академии, а затем и члена Теневого Совета.