Страх

— Я боюсь. Ты продолжал тормошить подол своего ядовито-красного плаща, цвет которого так и норовил выжечь глаза своему хозяину. Как и абсолютно всё на этом проклятом свете. Казалось, что всё в твоей жизни всегда вставало против тебя же, и не было возможности этого избежать. Как только ты, отплевываясь кровью, справлялся с одним недоразумением, тебе в руки сразу же давали новый картонный меч (прошлый сломался ещё в начале битвы) и бросали прямо навстречу новым опасностям, заставляя сражаться на потеху публике. И нет конца у этого замкнутого круга. И вся судьба обратилась против тебя сейчас, абсолютно всё в этом грёбаном мире посылает тебя далеко и надолго. Начиная противной зелёной атмосферой этой планеты, на которой ты сейчас находишься, заканчивая человеком, который сидит бок о бок с тобой. И даже противогаз, который рекомендовалось надевать здесь, чтобы не схватить азотное отравление (какая жалость, что сбурб не даёт тебе никак средств защиты перед началом сеанса), не избавил бы тебя от ощущения напряжения в воздухе. А так хотелось бы от этого скрыться. — Я очень боюсь. Криво улыбаясь, ты закрыл лицо руками, начав протирать уставшие глаза. Ужасно хотелось спать. Но иногда даже у Рыцаря Времени может катастрофически не хватать даже одного единственого часа. Иронично, не правда ли? Оказывается, мир может быть намного светлее, чем ты привык его считать. Ты не привык снимать очки, а потому без них казалось, что некто Всевышний, не умеющий работать со цветокоррекцией, случайно выкрутил её на максимум, ослепив этим всё живое. Но ты был рад этому. Временная боль в глазах всё лучше извечного напоминания о человеке, который тебе всю жизнь отравил. Да и это напоминание весело у тебя перед глазами каждый ёбаный день, в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. И этот человек сидит около тебя, несмело похлопывая тебя по плечу в попытках поддержать, если не словами, так хотя бы действиями. И тебе не неприятно и не противно видеть его, вовсе нет. Тебе страшно. Ты слишком часто стал бояться в последнее время, Страйдер. Ты боишься его, ты боишься своего будущего, боишься сделать неправильное движение, боишься ошибиться. Боишься себя. Тебе страшно брать на себя ответственность. Привыкнув к полной зависимости от кого-то, сложно начать двигаться самостоятельно. И ты хочешь спросить у него: «Хей, Бро, что я должен сделать теперь?», надеясь, что тебе укажут путь, каким бы опасным и неправильным он ни был. Но ответа не последует. — Что будет дальше? — В смысле? — После битвы с Инглишем. И молчание. Опять оно. Несколько минут Дирк сидит, не проронив ни слова. — Новая жизнь, очевидно. Тебе бы со старой разобраться. — Воу. Звучит действительно здорово. Ты убираешь руки от лица, заставляя себя смотреть на небо. На это противно-зелёное небо. Больно, но как же, чёрт возьми, красиво. Ты так редко видел что-либо красивое. Твоя жизнь проходила в четырёх стенах твоей комнаты, о каких красивых видах тут можно вообще говорить. — А ты не боишься? Впервые ты позволяешь себе повернуть голову к Дирку, заглядывая в его красного цвета глаза. Даже сквозь очки ты можешь их видеть. Без своих же ты чувствуешь себя незащищенным. Инстинкт самосохранения кричит тебе защищаться или же бежать, пока не стало совсем поздно, но разум оказывается сильнее секундной слабости, чему ты несомненно рад. — Чего я должен бояться? Дирк спокоен. Он всегда такой спокойный. — Неизвестности. Или, если быть точнее, того, что будет в дальнейшем. Той ответственности, которую придется возложить на себя. — Боюсь. Все боятся. Но идти вперёд нужно в любом случае, верно? Мы прошли так много, так неужели остановимся сейчас, когда всё подходит к своему логическому завершению? Ты отрицательно мотаешь головой. — Вот и я так не думаю. Тихая усмешка. И молчание. Невыносимые минуты ожидания заставляют твоё сердце биться всё чаще с каждым его ударом… …Или у тебя действительно тахикардия, которую тебе диагностировали лет пять назад. Бро сказал тебе, чтобы ты не выдумывал. И ты не выдумываешь больше. Только сердце продолжает предательски вырываться из груди каждый день. Молчание. — Я помню, как однажды захотел себе аквариумных рыбок. Маленьких таких, — начал ты, — жёлтых. Это было самой обычной мечтой десятилетнего мальчика — иметь кого-то, о ком можно было бы заботиться. И я так загорелся этим глупым желанием, что не побоялся спросить у своего Бро насчёт этого. Кажется, у него когда-то была собака, если память не обманывает. Он сам мне говорил о ней. Было ожидаемо, что он откажет, но я решил хотя бы попытаться… — И что он ответил? — Он отказал. Неудивительно, конечно, но я был так расстроен, так огорчён этим… Маленького меня поставили перед фактом, что никаких живых существ, кроме нас с ним, в доме никогда не будет. Он сказал, что я слишком мал для этого. Что я не смогу стать хорошим хозяином, и всё закончится тем, что мои рыбки умрут от моей же халатности. Я испугался. Мне не привыкать видеть смерть, но я так испугался одной только мысли, что кто-то может умереть из-за меня. Существо, которые находится под моей опекой, под моим надёжным крылом… Погибнет. Я так не хотел обрекать невинное живое существо на ту участь, которая постигла меня самого. Дирк продолжает смотреть на тебя, пока тебе самому хочется провалиться под землю. Дирк был похож на твоего Бро лишь внешне. Это была лишь та самая отвратительная оболочка, которая скрывала то, что таится за ней. Неужели твой, именно твой Бро мог быть таким же? Неужели он мог смотреть на тебя не только холодным, отчужденным взглядом? — Хочешь, я куплю тебе аквариумных рыбок, когда это всё прекратится? — наконец-то начал он. Ты невольно улыбнулся. — Хочу. Жёлтых.