Часть 1
31 августа 2013 г. в 17:40
Тридцать первое августа… День, когда Артур Керкленд бросает все и отправляется в Париж. И нынешний год для него не исключение.
После часового перелета он поехал к мемориалу близ моста Альма. Как всегда в этот день он утопает в самых разных цветах: алые розы, белоснежные лилии, желтые нарциссы и простые полевые цветы. Люди еще помнят её. Даже спустя шестнадцать лет.
...А ему все кажется, что это было совсем недавно. Как будто несколько дней назад он находился в покоях замка Балморал и вместе с Елизаветой следил за каждым выпуском новостей. Артур помнил промелькнувшую боль во взгляде принца Чарльза и напускное равнодушие королевы. Он помнил крики детей и их слезы. Как заплакал сам. И как в тот момент Елизавета назвала его слишком мягкосердечным и совсем непохожим на самого себя. А он закричал, впервые за все время закричал на королеву. Он кричал о её бесчувственности, черствости. Даже обвинил её в том, что случилось с Дианой. Тогда пощечина королевы охладила его пыл. Елизавета покраснела от гнева, но в уголках глаз застыли слезы. Она незаметно смахнула их и вышла из комнаты, оставив Керкленда наедине с собой. А Артур, не придумав ничего другого, поехал в Париж. Да, эти события надолго врезались в его память.
Керкленд помнил и белые стены больницы Сальпетриер, куда и стремился попасть. Он ожидал известия от врачей с надеждой, он надеялся, что повреждения несерьезны. Но через двадцать минут его надежда умерла: врачи оповестили его о смерти принцессы. Керкленд, услышав эту новость, застыл на месте, а потом начал мотать головой, обхватив её руками. Он не плакал, только открывал рот в беззвучном крике. А врачи, бросив скупые соболезнования, покинули Артура, чтобы заняться другими пациентами. А он медленно оседал на пол, не видя и не слыша ничего вокруг. Он и не понял сначала, что его обнял Франциск, который тоже оказался здесь. Бонфуа гладил его по волосам и шептал слова утешения, но они еще больше отравляли приходившегося в себя Артура. Керкленд попросил тишины. Она бы привела мысли в порядок. И Бонфуа, понимающе кивнув, повел через толпу папарацци, собравшуюся у входа в больницу, к своей машине. Франциск отвез Керкленда к себе домой, где он и жил до шестого сентября, до похорон Дианы. За то время он ничего не говорил и не выходил из квартиры, не отвечал на звонки Елизаветы. А та не решалась приезжать в Париж к дому Бонфуа, но вот звонила часто, каждый раз оставаясь не удел.
В день похорон он приехал в Элторп, поместье семьи Дианы. Он стоял отдельно от всей процессии и ждал возможности попрощаться с ней лично. Время от времени он замечал укоризненные взгляды королевской семьи. Керкленд так и не подошел к ним.
А когда все было окончено, он, наконец, смог дать волю накопившимся эмоциям: опустившись на колени, он говорил о проведенных моментах вместе, о непринужденных беседах, которые так любил. Он говорил и говорил, как будто кто-то придет и оборвет его, а глаза покраснели от наворачивающихся слез. Керкленд вытер их и со смешком назвал себя тряпкой, ведь так он не плакал давно.
Керкленд просидел там до самого утра. Он пытался выговорить всю боль, а боль была огромна. Диана из всех людей была ближе к нему, он чувствовал в ней то, что утратил еще во времена Елизаветы Первой. И скорее всего, такого родного человека для него уже никогда не будет.
"Прощай, Королева сердец и моего сердца тоже", — произнес Керкленд. Он не знал, хватит ли у него сил вернуться сюда снова...
Артур постоял около мемориала, рассматривая её фотографии. Сейчас их было особенно много: от свадьбы до рокового дня в Париже, и на каждой Диана была неотразима. Кто-то сравнивал её с Мэрилин Монро, но Керкленд всегда недоумевал: это же небо и земля. И сейчас, вновь просматривая кадры её жизни, он все больше убеждался в этом.
Перед уходом, Артур, который не принес ни фотографии, ни цветов, вытащил из нагрудного кармана игральную карту и вложил её в лапы плюшевого медвежонка. Это была Королева Червей.
Когда солнце скрылось, и зажглась Эйфелева башня, Керкленд пришел в бар. Он сел рядом со стойкой и заказал стакан виски. Бармен, молодой мальчишка, тут же выполнил заказ, и, протирая бокалы, стал наблюдать за угрюмым посетителем.
— Может, поделитесь, что вас печалит? — спросил бармен. Он чувствовал, что этому англичанину, а он распознал его по английскому акценту, нужна помощь. Или хотя бы выслушать.
— Могу. Шестнадцать лет назад умерла женщина, которую я любил. — Он жестом попросил повторить заказ.
— Но вы же были тогда совсем маленьким, сейчас вам на вид лет двадцать пять, если я не ошибаюсь, — удивленно сказал слушатель, наливая виски.
В ответ на это Артур махнул рукой и потянулся к стакану. Осушив его, повернулся к столикам. Почти все были свободны. Хм, странно для такого приличного заведения. Керкленд всегда пил здесь, ведь не мог он вспоминать Диану в убогом месте. А рестораны… нет, не для него это. Надоели с 18 века все эти званые ужины, балы, а рестораны были их отголосками, чем наводили тоску на Керкленда.
Он повернулся обратно к бармену и заказал рома. Мальчишка покосился на него, но ничего не сказал. Юноша уже хотел было наливать, но Артур выхватил бутыль и начал пить с горла. От удовольствия, смешанное с чувством горечи и печали, он закрыл глаза. И тут же распахнул, услышав голос, совсем не принадлежавший бармену.
— Ай, Артур, неприлично пить из горла. — Рядом с Керклендом сидел Франциск Бонфуа собственной персоной. Он был одет в черный костюм, а петлице была белая роза.
«Хм, и лягушатник помнит эту дату и даже мое негласное правило», — подумал Керкленд, посмотрев на себя: одет он был точно так же. Это немного напрягло Артура, но он смолчал, поставив почти наполовину опустошенную бутылку на стойку.
— Чего ты пришел, Франция? — спросил Керкленд. — Тоже хочешь выпить за упокой Дианы? Или же поглумиться пришел?
— Ты плохо думаешь обо мне, мой милый, — огорченно ответил Франциск. От его обращения Артура передернуло.
— Бонфуа, твой милый проклинает тебя и твой долбанный Париж. — ухмылка искривила его рот. — Вы оба отняли у меня мою маленькую принцессу.
— Ты же знаешь, что это виноват водитель.
— Нет, виноват ты, ты, что существуешь. Не было бы Франции, и все было хорошо.
— Ты говоришь безумные вещи, Англия. — Бонфуа нахмурился и подозвал бармена, который ретировался с того момента, как Франциск подсел к Артуру. Юноша спешно подошел и тут же достал бутылку вина, как будто предвидел. Наполнив бокал, бармен опять куда-то исчез. А между Англией и Францией продолжилась бессмысленная беседа.
— Она могла столько еще сделать…
— Могла, — послушно согласился Франциск. — Но, Артур, — осторожно начал он, — не стоит так драматизировать. Ты сам знаешь, что люди не вечны. Они покинут нас, неважно когда, все равно неожиданно. Для них век, что для нас год. Они быстро стареют и, к сожалению, уходят от нас.
— Они уходят от нас, я не спорю, но Диану отобрал у меня ты!
— Ты слышишь себя?! — Бонфуа начал злиться. — Зачем мне делать это?
— Ты так мстил за Жанну, — тут же нашелся Артур, посмотрев на Франциска затуманенным взглядом.
— За мою бедную Жаннет? Мне не зачем мстить через столько веков. И Жаннет бы не одобрила мой поступок. — Франциск задумался, словно пытаясь что-то вспомнить.
— Да, она была слишком доброй. — Керкленд хотел выпить еще, но Бонфуа остановил его, отобрав бутылку. И Артур недовольно сморщился и подпер голову рукой.
— Франциск, я тут подумал: представляешь, мы с тобой все своё существование воевали только из-за прихоти какого-нибудь правителя. Какого-то человека, который все равно умрет. Так зачем воевать, жертвовать другими людьми? Мы, вот, с тобой и так можем подраться. Я, правда, не в настроении. А так... есть ли смысл?
— Смысл есть всегда. Но в каждом действии смысл разный. — Бонфуа сам отпил из отобранной бутылки.
— Возможно, - согласился Керкеленд, — я вот понял одну вещь.
— Какую?
— Как ни крути, мы с тобой останемся вдвоем.