Никто не забыт

Это неправда. Пульс набатом стучит где-то в висках, руки ледяные, дыхание выламывает трахею. Это все бег по заброшенному району и холодный воздух. Это не всерьез. Дрожащие руки касаются гладкого и холодного изгиба. Очень похожего на нос. Нет. Когами смутно видит два своих отражения. Нет, нет. . . — Номер два? — Сасаяма? . . В том, что раньше было глазами. Кажется, его кто-то зовет по имени, но Когами не отвечает. Кто-то тянет его за руки, но Когами не сдвигается с места. Стеклянные глазницы с веками без ресниц, раззявленный рот, проглядывающие сквозь лоскуты кожи и мышц кости – кто-то пытается оттащить его в сторону, но Когами с неожиданной силой вырывается из хватки. Кажется, что если он сейчас уйдет отсюда, то что-то безвозвратно потеряет – в ушах белый шум из чужих криков и собственного пульса, Когами растерянно смотрит через плечо, назад – почему они стоят и ничего не делают? Это же Сасаяма, он нашел его, ему просто нужно помочь, просто. . . — Кто-нибудь. . . «Помогите ему, неужели вы не видите, помогите, помогите, помогите!» — Пожалуйста! . . «Сохраняйте спокойствие» «Помогите. . .»

***

«Доброе утро» Глубокий женский голос ласково просверливает черепную коробку где-то в районе лобной доли и веки слабо вздрагивают – Когами щурится и открывает глаза. «Пора вставать» Вчера его коэффициент резко подскочил на семь пунктов, и в камеру пустили усыпляющий газ. Виски ломит тупой, нудной болью, руки дрожат как у распоследнего пропойцы – пальцы сминают покрывало. «Уважаемые латентные преступники» Такое же белое как и все вокруг. «Давайте сегодня вместе очистим ваш оттенок» Со скрипом. «. . . ваш оттенок» До боли. Когами упирается нетвердой ладонью в жесткий матрас и медленно садится – трет глаза, зевает и сонно смотрит прямо перед собой совсем бессонными глазами. Опять этот сон, и все по кругу – Когами сухо сглатывает и тянется за стаканом воды. Как будто он листает днями напролет папку с абсолютно одинаковыми фотографиями: копия, снятая с копии, снятая с еще одной копии. Вода отдает слабым привкусом железа. Самое сложное – подняться с кровати. Голые ступни опускаются на мягкий белый пол, и едва ощутимый ворс щекочет кожу – Когами упирается ладонями в колени, смотрит прямо перед собой: в белое и мягкое. Напротив расположена комната достопочтенного мецената Франклина Бордо. Жажда наживы, волнительные интрижки, женщины, банкротство – классический расклад. Подняться, сделать несколько махов руками вперед-назад, вдох-выдох, вдох-выдох. Сейчас Бордо лежит под простыней, весь напичканный транквилизаторами, а кровь со стен так и не оттерли до конца. Размять кисти, потянуть спину и шею. Вдох-выдох. «. . . очистим ваш оттенок» Вдох. Достопочтенный Франклин Бордо не смог подняться. Утренняя мантра идет на третий круг – Когами заводит назад взлохмаченные волосы. Невротический жест. Старая привычка, если угодно. Волосы падают обратно на лоб, тусклые и ломкие. Когами не обращает на это никакого внимания. Рядом с Бордо наблюдается Чо Мак Махон. Сканер отпечатка ладони для считывания коэффициента уже недовольно мерцает неоновым голубым – «пожалуйста, пройдите к считывателю оттенка». Милая Чо считает, что она – бабочка и должна опылять цветы. «Доброе утро. . .» Чо прикладывает согнутые руки к макушке, до безумия весело улыбается и издает приглушенный стеклом булькающий звук. «Вместе очистим. . .» Еще секунду Когами смотрит в широко распахнутые зеленые глаза с лопнувшим сосудом прямо около слезника. Смотрит и прикладывает ладонь к прозрачному квадратику сканера. Если бы только было можно, он бы помог ей – по позвоночнику ползут мерзкие мурашки – посоветовал лечащего специалиста, дал бы денег, они все равно ему больше не нужны. Чо изламывает руки под немыслимым углом и плющит нос об стекло, энергично машет всей кистью. Если бы только было можно – Когами выдавливает улыбку и машет левой рукой ей в ответ. Если бы.

***

Первое правило хорошего реабилитационного центра – будь вежлив даже с бабочками. «Шестьдесят три, шестьдесят четыре. . .» — счет вслух создает видимость чьего-то присутствия. «Как думаешь, что бы делала Мерилин Монро, если б была жива?» Второе правило хорошего реабилитационного центра – у нас пациенты разбивают голову о стены не чаще раза в пару месяцев, вам повезло. «Не знаю, а что?» Моцарт захлебывается секундной паузой и уступает место «Лунной сонате». «Скребла б облупленными ногтями по крышке гроба» «Шестьдесят пять. . .» Проезжающий мимо дрон-сиделка на мгновение приостанавливается перед стеклянной перегородкой, но практически сразу же едет дальше. Когами на дрожащих руках опускается на пол, еще пару секунд борется с собой, но сдается – кашляет с хрипом и часто-часто дышит, как загнанный в мыло доберман. Центр реабилитации латентных преступников – место, где вам непременно помогут и вернут к нормальной жизни без страхов. Еще немного Когами лежит вот так, на животе, уткнувшись носом в белый ворс ковролина, а потом переворачивается на спину и раскидывает руки по сторонам. Так он думал. Ровно до того момента, пока его в полуобморочном от наркоза состоянии не приволокли на белую кровать, чтобы уложить под белую простыню и переодеть в белый халат. Пальцы все еще дрожат – это от того, что он так и не поел вчера ни разу. Когами закрывает один глаз. Центр реабилитации – красивая ленточка в уголке рамки с твоим портретом, когда ты сыграешь, наконец, в ящик. В ящик. Взгляд бессмысленно скользит по потолку. Наверное, что-то такое сказал Сасаяма, когда оказался здесь. Точнее, Мицуру, конечно Мицуру. Потрескавшиеся от иссушенного кондиционером воздуха губы расползаются, совсем как трещина на потолке. Или это не трещина? Когами даже прищуривается, но от слепящего белого света люминесцентной лампы перед глазами все плывет и наползает друг на друга. «Так отчаялся, что с живых девушек на мертвых перешел?» «Всего-то слегка пополнил список» Да уж, Сасаяма бы сказал. Вот только он уже ничего не скажет. Что-то глубоко внутри болезненно натягивается, вот-вот грозясь вспороть брюшину – Когами со свистом втягивает сухой кондиционированный воздух. Сердце пережёвывает напряжённую глотку. Спокойно. Спокойно, спокойно, черт подери. Кулак с глухим стуком бьет по мягкому ковролину – пальцы скребут тонкий ворс. Спокойно. Датчик считывания индекса на секунду тревожно замирает, а потом продолжает мигать спокойным бирюзовым. Когами хорошо помнит, когда в первые дни индикатор разрывался оповещениями о скачках пунктов по нескольку раз на дню. Тогда он и поверить не мог, что все это взаправду: что это не пара часов в стационаре, что не придет Шион, не вколет по старой дружбе лошадиную дозу адреналина. Что с койки напротив не раздастся глубокомысленное: «А я уж думал, щас откинусь». Не раздалось. — Пожалуйста, успокойтесь, дышите ровнее. . . Не раздалось.

***

У австралийцев есть такое понятие — синдром высокого мака. Если какой-то мак вырастает слишком большим, его просто подрезают до нужного размера. Раз – и все по одной линии. В мире Когами Шиньи маки никогда не росли – ему не нравится красный цвет. Он пахнет кровью. — Ваш коэффициент преступности повысился на две единицы, пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Опять? Удивление толкается под ребра совсем слабо. Наверное, от вчерашней дозы успокоительного, которое, кажется, даже в воздухе витает – Когами с трудом заставляет себя открыть глаза, встречается глазами с диодами лампы и болезненно жмурится. Центр реабилитации – притон с белыми тапочками. Даже если ты зашел сюда по ошибке, так, перекантоваться, ты подсядешь на иглу, и дороги назад уже не будет. На обратной стороне воспаленных век появляется лицо Чо – моргает ввалившимися глазами, улыбается и издает истеричный вскрик, заглушаемый пошедшим на второй круг Моцартом и звукоизоляцией. Она всегда такая после усыпляющего газа. Бабочка Чо. Бордо конвульсивно вздрагивает пальцами – Когами хорошо видно, хоть и вверх ногами, как они сжимаются на тонком матрасе кушетки и скребут по простыне. Транквилизаторы всегда помогают. Кто-то сходит с ума и сдается, кто-то сдается и сходит с ума. Но исход один. Ноготь на указательном пальце Бордо все-таки ломается. Ты найдешь свою иглу. — . . . сохраняйте спокойствие. Да-да, конечно. Извините, товарищ офицер, больше такого не повторится. Может, договоримся? Абсурд какой. Только-только начавшая подживать трещинка на губе снова открывается. Да он не спокойствие сохранять должен – его вообще здесь быть не должно. Передние зубы прихватывают нижнюю губу рядом с еле заметным шрамиком. Невротический жест. Старая привычка, если угодно. Вниз по подбородку медленно стекает тонкая струйка крови. Наискось. Сохраняйте спокойствие, господин Когами, скоро вам станет лучше, вернетесь к нормальной жизни. Нормальной жизни. Когами катает эту фразу на языке и понимает – горчит. А он ведь правда думал, что все можно исправить. Ну там, знаете, поговорить по душам, выпить виски со льдом, научиться следить за руками не только в маджонге. Купить этот несчастный «Хром Ди-7000». Улыбка алеет в уголках губ – и тоже горчит. В одном он только просчитался. — Пожалуйста, успо. . . — Да замолчи уже. Отсюда нет дороги назад. Злые слова, брошенные в запале, иррационально успокаивают. Тоже горько. Когами прищуривает глаза на люминесцентную лампу и прижимает ладонь к солнышку, кольнувшему застарелой невралгией. Или, может, не совсем ей. Пульс снова толкается под язык, но Когами упрямо дышит. Сасаяма как-то сказал ему, дескать, добрый ты, и сердце у тебя доброе. Пальцы сминают ткань белой робы в кулаке. Как бы тебе это боком не вышло. Да уж. Как бы не вышло. Когами глубоко вздыхает и снова закрывает глаза. Судьба так стара, что злые шутки кажутся ей смешными. Теперь он лежит на белом ковролине, смотрит на белый диод, вмонтированный в потолок, и понимает, что он в полной безопасности. И в полном одиночестве. Даже Гино запретили с ним видеться из-за того, что он нестабилен. А ведь Когами понятия не имеет, по какой закономерности действует преступник, кто следующая жертва, ему, черт подери, нужно быть не здесь, а. . . Шумный выдох резонирует от стен. У австралийцев есть такое понятие — синдром высокого мака. Если какой-то мак вырастает слишком большим, его просто подрезают до нужного размера. Раз – и все по одной линии. Бабочка Чо как-то странно смотрит на Когами сквозь свое мутное от отпечатков пальцев стекло, а потом вдруг вприпрыжку бросается прочь. Когами провожает ее взглядом до самого санузла и упирается ладонями в пол. Пока он способен подниматься каждый раз, когда его подрезают. . . — Ваш коэффициент снова в норме, поздравляем. . . . он будет подниматься столько, сколько потребуется. Чтобы масляные картины стали ярче. Чтобы очки-половинки стали не нужны. Пальцы замирают над кнопкой «кухня» и уверенно жмут. Чтобы никто не был забыт.