По закону подлости

Природа — это книга, которую надо прочитать и правильно понять, ошибочное понимание приносит большой вред. Взято из интернета…

В который раз за этот безумный денек время удивленно остановилось. Рваный занавес моих волос отсек внешний мир, остались только… морзяночный перестук сердец… теплое дыхание эльфа, щекочущее волосы… тяжелые руки на моей талии… А потом на нас обрушилась ревущая багровая волна, имя которой — Смущение. Издав серию нечленораздельных звуков, мы раскатились в разные стороны. Селендир вскочил на ноги и принялся ожесточенно стряхивать с себя налипшие листики-траву-пылинки-электроны-позитроны, старательно не глядя на меня. Из копны волос предательски выглядывали ярко-алые кончики ушек. — Ты, конечно, молодец, — изрекла я, великий и преКрасный вождь помидорок, — но распаковыв… тьфу, распутывать меня кто будет? Ушки покраснели еще на пару тонов. Эльф окинул поляну паническим взглядом: вдруг в траве распутыватели паутины сидят? Ну, вместо приснопамятного кузнечика… И увидел Голлума. Лупоглазик так убедительно притворялся грушей, что про него все забыли. Выхватив кинжал, Селендир решительно двинулся к дистрофику. Не поняла… эльфы ж вегетарианцы, и вообще, такое есть — себя не уважать: кости плюс кожа, и та не первой свежести. Хех, теперь вы понимаете, почему Голлум до сих пор жив? Итак, кинжал, картинно сверкнув (что поделать, это — закон жанра, а законам жанра плевать на законы физики), легко вспорол серебристый паучий шелк, и прекрасная бабочка Бражник Голлумовый покинула свой кокон. Шлепнулась на траву, ошалело захлопала большими голубыми глазами и затрясла головой. Полотнища прилепившейся паутины картинно затрепетали. — Зря. В подвешенном виде он лучше смотрелся. Лысик обнажил все шесть зубов в приторной улыбе (да-да, именно в «улыбе») и медовым голоском пропел Селендиру: — Грозссный эльф-с сспасс насс, голм, голм, — тварюшка, настороженно припадая к земле и подхалимисто сверкая глазищами, начала обходить ушастого по кругу. — Чем мы мож-шш-шем помочь эльфсссу, моя прелесссть? Предатель! Перебежчик! Этот, как его… хамелеон! — Распутай ее, — поморщился Селендир. Закивав китайским болванчиком, Голлум своей фирменной походочкой почапал ко мне. Белесо светящиеся глаза и паутина, трепещущая за спиной (а так же за ушами, локтями и коленками) создавали образ маленького злобного привидения с сумочкой. Подскочило ко мне это чудо расчудесное и попыталось порвать кокон руками. Облом. Еще попытка. Тот же результат… Дистрофик решил сменить стратегию: чего ногти-то портить почем зря. Перекусить паутину — и дело с концом! Голлум оскалил зубы. Кривые, острые, с роду не чищенные. Желто-коричневые! — Не-не-не! — попыталась шустро укатиться прочь — почти невыполнимая задача, если вы напоминаете гигантскую шаурму. — Ты чего это удумал? Не смей, слышишь?! Обязательно ведь меня цапнешь! Извиваясь, аки артритичная гусеница-переросток под электрошоком, перекатывалась прочь. Медленно. Слишком медленно! — Человекссса напрасно волнуетссся, голм, голм! — поковылял за мной и попытался преданно заглянуть в глаза. — Мы не укуссим человекссу, моя прелесссть. Злая человексса, оссстановиссь! Эти неуклюжие увещевания действия не возымели, ибо им сильно противоречили хищные метания протягивающего ко мне ручки и периодически клацающего зубами (и как не раскрошились?) недооратора. Я сосредоточенно уползала. Пока не врезалась в нечто, подозрительно напоминающее паучий труп. — Иииуу! Селендииир! У-убериии-и его! Таинственный «он» — это отнюдь не мирно истекающая остатками крови и слизью тушка, а раззявивший пасть Голлум. Даже не знаю, что он перекусывать собрался: паутину или мою глотку. От существа с раздвоением личности чего угодно ожидать можно. Эльф, невозмутимо выдергивающий стрелы из трупов поверженных врагов, задумчиво проследил, как лупоглазик испуганной блохой шарахнулся от меня (наверное, не стоило лязгать на него зубами), сделал укоряющее лицо и отправился спасать… Непонятно только, меня или Голлума. Однако со стопроцентной точностью можно утверждать: еще немного, и быть одному из нас покусанным. — Если вы не перестанете шуметь, — предостерег Селендир, вспарывая мою «смирительную рубашку», — сюда сбегутся все хищники Лихолесья. Мне не по силам справиться с ними. Свобода! Я снова могу шевелить конечностями! — Зачем с ними «справляться»? — опираясь на Селендира, я встала, — лучше мы им Голлума отдадим. А пока твои хищники возмущаются и делят его, смотаемся. Ты согласен, лупоглазый? Голлум пробурчал что-то обиженно-неразборчивое и удалился в кусты, демонстративно хрустнув ветками. Селендир, аккуратно высвободившись из моей цепкой хватки, вернулся к прерванному занятию. Бестолково потопталась на месте. Внимательно изучила ближайший паучий труп: рассмотрела ножки, заценила жвала (по-умному — хелицеры), осторожно потрогала жесткий, колючий ворс на головогруди и, наконец, смутившись под осуждающим взглядом восьми подернувшихся тонкой белесой пленкой глаз, отошла в сторону. Поняла, что хочу общаться. Так как приставать к горюющему Голлуму (он вновь вспомнил про прелесссть, хоббитсссов и прискорбное отсутствие рыбки) было стыдно, я направилась к эльфу, с грацией пьяной цапли перешагивая лужицы паучьей крови. — Селендир, а Селендир! – я, стоя на одной ножке, остервенело трясла другой, таким нехитрым способом избавляясь от прилипшего ошметка пауканских внутренностей. — Что мы будем делать дальше? Ушастый странно покосился на меня и убрал в колчан последнюю из освобожденных стрел: — Нам следует покинуть поляну, ибо скоро прилетят мухи. Ух ты, а он, оказывается, шутить умеет! Ну, пытается шутить… — А если серьезно? Селендир устало вздохнул: — Прислушайся. Я честно напрягла слух, аж зажмурилась от усердия. Так, что тут у нас… Бормочет Голлум, ветер шуршит листвой, похрустывают, пощелкивают ветви, тоскливо воет влюбленный варг, гудят вертолеты, перекаркиваются вороны… Стоп. Вертолеты? Какие нахрен вертолеты в Средиземье?! Глаза мои открылись и приняли форму круга. А звук, которому было начхать на мое изумление, стремительно приближался… И вот на поляну, сияя багряно-алыми глазами и блестя черным хитином, влетела эскадрилья мух — его источник. Огромные, с болонку размером насекомые совершили посадку на разбросанные по траве туши. Хрупкие, льдисто-стеклянные крылья то складывались, то распахивались вновь, мохнатые лапки суетливо мелькали, длинные хоботки ныряли в раны, скребли по паучьим панцирям. Воздух наполнился влажным пощелкиванием, скрипом, причмокиванием. Фу! Я бросилась за Голлумом и Селендиром, маячившими впереди двумя светлыми пятнышками. Которые беспардонно быстро удалялись. Нет, вы это видели?! Меня опять бросили! Догнав-таки шустрых предателей, я получила в награду бесплатный симулятор ада: остроухий параноик никак не мог выбрать подходящую поляну. Ни сопение, достойное смертельно обиженного ежика, ни ругань, ни высококачественные притворные рыдания (позор на мою лохматую голову) на него не действовали. Окончательно вымотавшись, я шлепнулась наземь и категорически отказалась куда-либо тащиться. По законам жанра, этикета и милосердия эльф должен был взять меня на ручки и с комфортом доставить… эммм… куда-нибудь. И в этом где-нибудь непременно должная быть еда (много) и вода (горяченькая). Селендир с видом великомученика (За какие прегрешения ты свалилась на мою голову, о, бедствие из бедствий?) … пошел прочь. Без меня. О законах жанра он, похоже, не слышал. Или это со мной что-то не так? Но всё кончается, кончилась и эта изматывающая, высасывающая все жизненные силы прогулочка. Меня усадили под деревце, накормили лепешкой и жесткими сухофруктами. В качестве бонуса от милосердной матери-природы я получила бодрящий душ из холодного дождика. А-ба-жаю Средиземье! Проваливаясь в крепкий сон, характерный для загнанных насмерть ленивых колбасок, получивших кислородное и адреналиновое отравление, я мимоходом удивилась отсутствию Льва Николаевича. И подозрительному поведению местных ворон, неубедительно косивших под белочек, камешки и фрагменты деревьев (Поясняю: сама пичуга лежит на спине. Типа часть ствола. А лапки вверх торчат. Типа веточки…) и шнырявших туда-сюда с видом «а-я-что-я-ниче-так-мимо-пролетаю». А переворачиваясь на другой бок, я заметила дрожащий восьмиглазый куст. Что эти коварные эльфы добавляют в выпечку?