Каролин

Этот рассказ навеян песней CORALINE (Måneskin). То, что в рассказе описано — то, что увидел автор в песне. Передо мной сидела моя сестра Коралин, на её теле были фиолетовые огромные синяки после избения пьяной матерью. Отца у нас нет, я — её старший брат, старше неё на целых два года... Она была маленькая, худая, ранимая, её волосы казались алыми, когда на неё падали лучи, она светилась. Дитя прижалось ко мне, плача. Я гладил по её волосам. Они мягкие, родные... Я так ненавижу себя за то, что не могу её защитить, но когда вырасту — обязательно стану знаменем и щитом для моей Коралин. Наступило завтра, вот я ступил на порог „дома”, у меня двойка... Меня бить, скорее всего, ремнём не будут, но психологически снова уничтожат. Почему меня не бьют? Не знаю... Наверно, я быстрее бегаю, чем Коралин... Я зашёл в кухню... Там сидела мама, опять возле неё была рюмка и полупустая бутылка, и она по одному моему взгляду поняла про двойку... Начала кричать, говорить обидные вещи. — Дурак! Лучше бы я не рожала тебя! — кричала она пьяным своим голосом, а в её глазах читалась агрессия. Я испугался и быстро забежал в свою комнату, закрыл дверь, сел на кровать, закрывая уши, чтобы не слышать крики неадекватной матери... Тут ко мне вошла маленькая Коралин. Она тёрла глаза и всхлипывала. Малышка села рядом, посмотрела на меня, вытерла слёзы. Мне стало легче, я улыбнулся, она будто забрала мою боль, я снова прижал её и погладил по волосам. «Слыша звон колокольчиков, можно увидеть плачущую Коралин. Она берёт чужую боль и носит её в себе» — пронеслось у меня в голове . Прошло четыре года. Вот Коралин уже двенадцать, а мне четырнадцать. Мы опять в её комнате, я гляжу на неё. Она стоит у окна, перед мольбертом. Берёт кисточку, вырисовая на бумаге прекрасный рисунок, хотя её руки опять были в синяках. Она знает истину — идти вперёд — это не для всех. Она повернулась ко мне со своей улыбкой, но её глаза были полны боли и отчаяния. С сердцем, расколотым пополам. Уже холодно. К нам пришли родственники. Нас позвали за стол, я сел рядом с дядей, а Коралин рядом с мамой. По взгляду этой женщины можно было сразу понять: если что-то пойдёт не так — Коралин получит. Атмосфера была очень напряжённая, и на Коралин она давила сильнее всего. Она — ребёнок, но ощущает подобие груза, и, рано или поздно, она сломается. Через какое-то время мама встала и сказала: — Коралин, уноси со стола всю ненужную посуду. Коралин послушно встала, собрала все ненужные тарелки, ложки, вилки и стаканы. Понесла к маме, но тут вся посуда с её рук падает и разбивается о пол. Мама ужасно разозлилась, схватила железную линейку, которая всегда была при ней и крикнула: — Коралин, руки! Коралин выставила трясущиеся руки, мама замахнулась и со всей силы удариала по девочка вскликнула. «Она же рисовать не сможет, это для неё важно!» — соскачил я со своего места с этой мыслью. Но сразу тяжёлая мужская рука дяди усадила меня обратно. Коралин стоя всхлипывала, я ничего не мог сделать, это убивало меня. Весь стол воскликнул Коралин в унисон: — Она ничего не стоит! Коралина побежала к выходу, мать за ней, я скочил с места, не дав брату моей матери схватить меня. Я застал такую картину: мама стоит, замахнувшись линейкой на мою сестру, а маленькая девочка с алыми волосами прикрывала голову, но не тряслась. Ей не удаётся даже просто выйти за порог, но однажды, в один прекрасный день у неё получится. Только мама замахнулась на Коралин, я кинулся к ней, схватив за запястье, вырвав из-под линейки матери, мы вбежали в мою комнат. Я закрыл дверь, подошёл вместе с сестрой к кравати, откинул одеяло, лёг на кровать, рядом уложив её. Мы укрылись одеялом, чтобы чувствовать большую защищённость, я прижал её к себе, гладя по её мягким волосам. — Ты можешь вырасти, собрать вещи и уйти. Несмотря на то, что ты чувствуешь, что монстры держат тебя в клетке, превращая твою тропу в минное поле, — прошептал я ей. Коралин не хочет есть, нет, это видно по её худому хрупкому тельцу. Коралин хотела бы исчезнуть, это читалось в её глазах, которые она иногда подним ала на меня, и тому, с какой силой она сжала мою рубашку. Я обнял её сильнее. Коралин плачет, Коралин тревожится, Коралин хочет море, но боится воды, а, возможно, море есть внутри неё. И каждое слово — это удар топора, порез на спине, словно плот, плывущий по разлившейся реке, а, возможно, река есть внутри неё. «Я буду огнём и холодом, прибежищем зимой» — подумал я, уткнувшись в её макушку, она уже успокаивалась, также, как и стуки в дверь, которые были всё это время. Вот прошло два года, мне уже шестнадцать, а Коралин четырнадцать. Я поступил в колледж в Риме и играю с уличными музыкантами. И начал снимать квартиру: там две кровати, шкаф, ещё одна кухня и ванная, и туалет, естественно. Именно сюда я заберу Коралин из этого ада. Я набрал номер сестры и сказал: — Коралин, ты можешь сейчас собрать свои вещи и уйти, и эти монстры не удержат тебя. И твоя тропа больше не будит минным полем. Собирай вещи, я еду! — Угу, — послышалось из трубки вместе со всхлипами, и она повесла трубку. После услышанного у меня в голову пришли такие мысли: «Коралин плачет. Коралин тревожится. Коралин хочет море, но боится воды, а, возможно, море есть внутри неё. И всё ещё каждое слово — это удар топора, порез на спине, словно плот, плывущий, по разлившейся реке, а, возможно, река есть внутри неё.» Я вызвал такси, собрался быстро, спустился. Машина уже ждала меня. Я сел, уставился в окно, машина двинулась, а в моей голове пронеслось: «Коралин, я буду тем, чем ты дышишь. Я пойму, что внутри тебя. И буду питьевой водой. Смыслом добра. Я буду и солдатом, или светом в ночи, и я не прошу ни о чём взамен, лишь... — я закрыл глаза, представил то, как моя маленькая сестра по-детски улыбалась. — об улыбке.» Мои веки всё так же сомкнуты, передо мной встала плачущая Коралин. Моё сердце снова сжалось, а в голове отдалось: «Каждая твоя слезинка — это океан на моём лице. И я не прошу ни о чём взамен. Мне нужно немного времени.» Пока я был в своих думах, мы приехали, я выскочил из машины, крикнув водителию «подожди меня». Я вбежал в дом, в комнату сестрёнки, передо мной развернулась такая сцена: Коралин собирает вещи. Об этом говорит чемодан, что лежал на кровати, а перед ней мама с ремнём, моя кроха Коралин напугана. Только мать замахнулась на неё, я кинулся к ним, встав перед хрупкой тревожной девочкой. Подхватил руку матери, защитив так свою кроху, а в мозгу пронеслось: «Я буду знаменем, щитом...» — толкнул мать так, что она упала и ударилась и не смогла встать, потому что была пьяна. Как же моя мать постарела из-за водки... Её лицо в морщинах... Она стала монстром. «...Или твоим серебрянным мечём». Глядя на мать, я не ощущал к ней жалость,только удовольствие за то, что смог отмстить за мою маленькую Коралин и спасти её. Она собрала вещи. Мы сели в машину, я смотрел на неё. Её алые волосы снова светились. Коралин прекрасна, как солнце. Она потеряла плод чрева своего, она никогда не знала любви, лишь мать, которая матерью вовсе и не была. Но я везу её в замок с крепкими стенами, где ничто не сможет её ранить. Гладил я её по волосам. Мы приехали в квартиру. Коралин была в приятном шоке. Она начала разбирать вещи, а я сел на кровать, наблюдая за ней. Она начала плакать, видимо, от радости. Я пригласил её сеть ко мне, она так и сделала, я прижал её к себе, гладя по голове, также, как в детстве, и прошептал: — Больше ничто тебя не сможет ранить. — Правда? — с недоверием спросила она. — Да, — улыбнулся я. Вот так в наших душах воцарил наконец-то покой. Коралин стала известным художником, а я более-менее знаменитым рок-музыкантом.