Это был очень странный благородный

Это был очень странный благородный. Рождённый в почтенной семье Кравей, он был совершенно не похож на свой род ни нравом, ни внешностью, что доказывали его бурный несносный характер и волнистые блондинистые волосы, которые он превратил в непослушную гриву. Даже цвет глаз — отличительная черта благородных — были не однородного алого цвета: радужка была красной только по краю, а возле зрачка же она приобрела небесно-голубой оттенок, чем вводила в недоумение всех каджу и даже Лорда, имя которого всё реже срывалось с уст его подданных. Тот благородный... "Что же с ним делать?" — спрашивали друг друга каджу и в ответ пожимали плечами. Даже отец никак не мог повлиять на своего отпрыска, что уж говорить о других главах? "Он даже своего имени не признаёт, не то что отца!" "А как он себя называет?" "Ошибкой природы." "А Лорду он представился как злыдень." "Ходят слухи, что он пытался покончить с жизнью!" "Так благородные не могут этого сделать!" "То-то же." "Хорошо хоть, что с недавних пор, после очередной попытки побега, он больше не порывался покинуть Лукедонию." "Что же с него вырастет?.." "А чем он в последнее время занимается, и вспомнить страшно!" "Про тот лес и вспоминать не стоит." "Туда ему и дорога." Всем известный, всеми обсуждаемый, многими избегаемый, он в каком-то бреду бродил по Забытому лесу на краю острова. Он был готов был выть от несправедливости, от осознания безысходности. От того, что остался один. О боже, за что ему такое наказание? Хотя причин для подобной пытки было более чем достаточно. Но память! Память о тех днях ему зачем? Найти то место благородный мог без труда. Тяжело было заставить себя туда пойти. Сердце неприятно кольнуло: огромная, безжизненная поляна, заросшая сором и травой. И ни намёка на то, что должно было здесь находиться. Теперь ему будет, чем заняться. Следующие полтора века (как раз до совершеннолетия) его можно было найти только в том лесу. За этот срок благородный построил особняк, причём таких размеров, каких в Лукедонии, наверно, и не будет. Что снаружи, что внутри — всё было идеальным, от планировки до интерьера, от архитектуры до сервиза в шкафу. Но такой работой благородный только выедал себя изнутри. Загонял себя в угол. Его разум, его душа... Кажется, что уже ничто не сможет до них достучаться. И на свою церемонию совершеннолетия он предстал как живой скелет. Тусклые глаза не скрывали отражения души, что так отчаянно желает только упокоения, забвения, смерти. Лорд ему так и сказал: "Злыдень, а не помер ли ты часом в том лесу?" Лорду нравилось это прозвище, коим нарёк себя этот благородный. Но в этот раз благородный то ли слишком нервничал, то ли слишком глубоко погрузился в свои мысли. Вздрогнув как от пощёчины, он взглянул на Лорда, будто увидев в первый раз. Правитель же, откинув свою маску весёлости, строго посмотрел на юного благородного, собираясь что-то сказать. Его уже давно беспокоила эта "ошибка природы" и его поведение. Но двери зала распахнулись, впуская нескольких каджу, и потому было негласно принято решение отложить разговор на другое, более подходящее время. Церемония прошла так же, как и сотни до неё: не спеша, спокойно и до удушения уныло. Лорд читал это в неправильных ало-голубых глазах. Благородный не устраивал сцен, не пытался что-то сделать не так. Просто ждал, когда этот фарс закончится. А вот и последний аккорд: клятва Лорду в верности. Благородный становится на колено, с повиновением слушая вопрос Лорда: "Идгир Кравей, клянёшься ли ты мне в верности? Готов ли служить мне верой и правдой?" "Я, Идгир Кравей, клянусь своему Лорду быть верным ему до конца своих дней". — и поднял глаза. Холодные, полные решимости. И для Лорда не было секретом, что хотел сказать благородный. "Я не признаю себя из клана Кравей, и клятва эта ничего не значит". Вокруг раздавались тихие хлопки и поздравления каджу. Что ж, раз считают, что достойно вырастили юного благородного, флаг им в руки. Как Лорд, так и благородный это отлично понимали. Уже совершеннолетний благородный получил доступ к библиотеке Лорда, чем в тот же вечер и воспользовался. Долго не было от него ни слуху ни духу. Стражники доложили Лорду догадку о том, что благородный что-то ищет: сначала была перерыта история Лукедонии, затем родословная каждого клана, затем былины, легенды, мифы, сказки... На восьмой день запыхавшийся стражник, вбежав в тронный зал без стука, сказал Лорду только одно слово: "Нашёл". Благородного правитель Лукедонии застал в библиотеке. Сидя на полу посреди книг, он положил голову на согнутые колени, держа в вытянутой руке сборник страшных историй для детей. — Злыдень, ты... — Лорд. — не поднимая головы, холодно прервал благородный. — Ты веришь в это? Лорд решил было подойти к нему, но на середине пути в него полетела книжка. — Двадцать восьмая страница. Лорд послушно открыл, мельком просматривая знакомый сюжет. Это был небольшой рассказ; один из тысячи тех, которыми пугали непослушных детей благородные. Всемогущий палач, управляющий кровью, устраняет главу клана, что забыл про гордость и честь. Лорд закрыл книгу и посмотрел на благородного. — А ты? Тот не ответил. Лишь встал и, по пути забрав из чужих рук сборник, вышел. Лорд молча пошёл следом. Остановившись прямо посреди одного из этих бесконечных коридоров, благородный положил руки на перила и пустым взглядом посмотрел на сад; Лорд осел рядом. И дураку понятно, что этот рассказ для благородного значит нечто большее, чем просто сказка на ночь. Простой разговор вряд ли что-то даст, но дальше продолжаться это не может. — Злыдень... Что же ты такое? — О Лорд... — совершенно по-человечески вздохнул тот, — Даже если сказать вам — самому известному фантазёру во всей Лукедонии, сомневаюсь, что вы мне поверите. — А если попытаться? В ответ благородный измученно улыбнулся. — Знаете, я лучше вам расскажу одну историю. — сказал он. Немного помолчав, он собрался с мыслями и начал. — Один человек очень интересовался наукой. Ему удалось собрать тысячи страдающих душ, преобразовав их в оружие, похожее на ваше оружие духа. Затаив обиду на не знающих страха перед законом благородных, человек ворвался в Лукедонию и сразился с двумя каджу. Да, Лорд, этот человек был способен драться с главами кланов. Однако раны человека были серьёзны, и в итоге пришлось отступить и укрыться в лесу. И вот он выходит к особняку. Огромному, величественному и совершенно пустому. И находит в нём... Истинного Ноблесс. — рассказчик с горькой усмешкой помахал томиком. — Ноблесс принял и защитил от разъярённых каджу необычного человека. В итоге они заключили контракт, и человек прожил с тем величественным и молчаливым существом много, много лет. Пока однажды... Ноблесс не исчез. Просто не вернулся. Конечно, велись поиски: за дело взялся и центральный аппарат, и главы кланов, и человек. Но результатов не было. И человек покинул Лукедонию; упорно, но безрезультатно искал его. Каждый век, каждый год человек чувствовал себя опустошённым, потерянным, забытым. Истинный Ноблесс — Мастер, как человек его называл, — был для него всем миром, которого теперь он в одночасье лишился. А потом Мастер нашёлся. Пришёл сам, сказал, что всё это время спал и только недавно проснулся. А потом всё пошло, как снежный ком: дети, Союз, предатели, оборотни... Мастер всё чаще вступал в бой, теряя свою жизненную силу. Пока в один день он не стал человеком. Без каких-либо сил Ноблесс. Прожил ещё шестьдесят лет в человеческом мире, а потом... Умер. Рука рассказчика дрогнула, едва не сжавшись в кулак и не уничтожив ценные рукописи. Лорд слушал серьёзно, всё так же оперевшись на перила, не уточняя и не отвлекая. Когда благородный замолк, Лорд спросил, не меняя позы: — А тот человек? — Все эти шестьдесят бесценных лет был рядом с ним. — А потом? — Уладив всё, свёл счёты с жизнью. Они замолчали, погрузившись в собственные мысли; каждому было о чём подумать. Ответ на первый вопрос так и не был озвучен, но легко читался между строк. — А как звали того человека? — прервал молчание Лорд. — Я не хочу называть это имя. Оно слишком много для меня значит. И благородный (а благородный ли?) повернулся и ушёл, направляясь обратно, в библиотеку, оставляя Лорда наедине с его мыслями и догадками. Благородный опять погрузился в то состояние, в котором был накануне церемонии. Читая книги, он не запоминал ровным счётом ничего. Ало-голубые глаза расфокусировано бегали по строкам; пальцы неслышно переворачивали страницы, а мозг меланхолично перебирал в памяти, всё ли сделано в особняке? ничего ли он не забыл?.. В таком состоянии и нашёл его Лорд спустя несколько дней, чуть ли не пинками заставив злыдня проветриться.

***

Почему его стопы направились в больницу, для него самого остаётся загадкой. Может, тут сыграло свою роль желание немного отвлечься? Или, быть может, в благородном проснулась тяга к ностальгии? Всё-таки профессия доктора — Его и не только, — оставила какой-то след в его душе. Повинуясь пинкам жучары, он ходил от палаты к палате, оглядывая пациентов. Но медицина в Лукедонии не зря считалась лучшей, какой бы ни был на дворе век. Быть может, именно поэтому даже здесь он чувствовал себя чужим. Тепло попрощавшись со старым рыбаком, благородный вышел из палаты, за секунду убирая с лица маску вежливой любезности и учтивости. — Злыдень, а с чего такие перепады настроения? В ответ благородный только невесело хмыкнул, открывая дверь следующей палаты, одновременно включая доброго доктора. В этой комнате был только один маленький пациент. Мальчонка сидел на кровати с идеальной осанкой и смотрел в окно, так что лица было не разглядеть. Лишь чёрные, слегка волнистые волосы мягко спадали на плечи. При звуке открывающейся двери мальчик повернул голову, смотря на вошедших алыми, слишком алыми для человека глазами. Казалось, будто он и не человек — такое сильное было чувство его нереальности и хрупкости. — И не скажешь, что ему восемь лет? — Лорд заглянул в палату через плечо впереди застывшего благородного. — Мы его подобрали на берегу. Мальчик лежал без сознания, а сейчас его уже... Благородный поднял руку, прерывая поток ненужной информации. Действительно, зачем, если в глазах, с неестественно красной для человека радужкой, читалось удивление и узнавание? В наступившей тишине раздался мягкий детский голосок. На грани слышимости мальчик спросил, до конца не веря в происходящее: — Франкенштейн? Дальше произошло всё то, что и двести шестьдесят лет назад: покосившиеся ноги легко спрятались в уважительном поклоне, счастливое, готовое расплакаться лицо скрылось за кудрями. — Да, Мастер. Рад, что с Вами всё в порядке. — Извини. — виновато улыбнулся мальчик. Улыбка его совсем не походила на ту солнечную улыбку, которой обычно радовали дети всех вокруг. Она была сдержанной, еле заметной. Тихая радость и отеческое облегчение были в этой взрослой улыбке. — Кажется, я опять заставил тебя волноваться. Франкенштейн не ответил. Одно дело — искать и надеяться на встречу, и совсем другое — отчаяться и плыть по течению мёртвым грузом. И вот Он здесь... Лишь подойди — и коснёшься его рук. Таких же худых и хрупких, как раньше... — Помнишь, мы смотрели фильм про богов? — ненавязчиво вывел из размышлений тихий тон. — Герой войны очнулся в теле деревенского паренька. И пришлось тогда жить под другим именем, скрывая знания и силу... Помнишь? Светлая голова, не поднимая глаз, рвано кивнула. — Вот и у нас, видно, похожий случай... И знаешь, Франкенштейн... — добавил он совсем другим тоном, заставив контактора поднять голову. Пред его взором предстал готовый разреветься мальчик. — Это тело очень плохо контролирует эмоции. Подорвавшись, Франкенштейн обнял мальца, который тут же разрыдался ему в рубашку. Франкенштейн тоже проронил слезу, вдыхая запах его волос, обнимая его спину, чувствуя его слёзы. Он здесь, в этом мире, и Франкенштейн его уже никуда не отпустит. — Я так скучал... — проскулил мальчик в рубашку. — Эти восемь лет для меня прошли как восемьдесят. — А я ждал Вас восемьсот... И ещё двести здесь. — С совершеннолетием. — Спасибо. В больших объятиях Франкенштейна мальчик казался маленьким, почти игрушечным. Немного успокоившись, мальчик отпустил контрактора с просьбой заварить чай. И только теперь заметил Лорда, проводящего задумчивым взглядом стремительно удаляющегося по коридору блондина. — Он всегда был очень странным благородным. — Лорд сказал это, будто бы ни к кому конкретно не обращаясь. — Не унаследовал отличительные черты своего клана. Не принимал ни своего имени, ни титула. Называл себя "ошибкой природы", а мне представился как Злыдень. За полтора века он построил в прибрежном лесу огромный особняк, да какой... Даже мой дворец не сможет составить ему конкуренцию... После совершеннолетия этот "строитель" заперся в библиотеке, ища детскую сказку. А потом рассказал про человека, что всю свою жизнь провёл рядом с Истинным Ноблесс... — Похоже, что не одну. — прервал его входящий благородный, неся поднос с чайником, чашками и сахарницей. За эти пару минут отсутствия он буквально преобразился. Вечное уныние, охватившее его в далёком детстве, теперь же исчезло без следа. Сияющий облегчением и счастьем, он легко миновав преграду у дверей в виде Лорда и легко прошествовал к своему неожиданному счастью. — Мастер, ваш чай. — Спасибо, Франкенштейн.