«Когда смогу — скажу»

      Гордая и сильная, но всё же по-женски слабая Махидевран изо всех сил старалась сдержать слёзы, не зная даже, как дальше жить в этом дворце, что превратился для неё в настоящую тюрьму, в которой она осталась практически одна. А всё из-за этой Хюррем, этой ведьмы Хюррем! Что только уже не сделали с ней, а ей всё нипочём! В огне не горит, от яда не дохнет, в лесу не теряется, кажется, что стоит отрубить ей голову и у неё вырастет новая! Теперь эта змея и вовсе стала женой султана… Теперь её уже мало что сможет остановить… да что уж там — она уже ведёт себя как хозяйка всего гарема!       Едва дойдя до своих покоев, Махидевран тут же опустилась на тахту, зайдясь в безудержных рыданиях и извергая проклятия в адрес Хюррем. Ненависть окончательно переполнила её. Пора признать: пока эта змея жива — никому покоя не будет, да только эту тварь никак не удастся убить…

***

      Хатидже сидела в покоях своей матери, пока сама Валиде хмуро стояла у выхода на балкон и вглядывалась вдаль. Подумать только! Сулейман уже совершенно ничего не замечает! Эта женщина не стоит того, чтобы оказывать ей подобное почтение. Но их практически вынуждают! И ладно бы эта Хюррем что-то из себя представляла кроме своих амбиций! И ведь мало того, что она женила на себе Сулеймана, так она ещё и никого к его покоям не подпускает, хотя, Сулейман и сам их отсылает; чем вообще эта хатун отличается от остальных женщин гарема? Родила пятерых детей? Да роди она хоть десять шехзаде, что это, в сущности, меняет?!

***

      Пока враги желали Хюррем навсегда покинуть гарем, сама султанша пребывала в неведомом ранее умиротворении: она снова в покоях своего падишаха, снова рядом с ним. И что ещё может быть нужно ей в эту минуту, кроме как смотреть в лазурные глаза Сулеймана? Весь мир не стоит его улыбки, его нежных объятий, его голоса, его светлого лика. Он рядом, и большего не нужно в этот миг. Слышать его дыхание — да и того довольно, а счастье разгоняет кровь по телу, наполняя трепещущее сердце любовью и бесконечной преданностью.

***

— Сулейман, падишах сердца моего, властитель души моей, я каждый раз готова сгорать с тобой под луной, чтобы вновь воскреснуть из пепла в рассветных лучах от одного лишь твоего поцелуя, — с нежной улыбкой на пухлых устах прошептала Хюррем, прижимаясь к его груди. — Ты так сильно любишь меня? — спросил Сулейман, прекрасно зная ответ на свой вопрос. — Жизнь моя в твоих глазах и руках, Сулейман, без тебя меня нет, без тебя нет жизни в этом дворце, — ответила Хюррем и это было истиной, которая и соединила их навсегда. Без него она не осталась бы в этом мире ни на миг. Она вновь прижалась к нему, медленно засыпая в свете свечей, расставленных в покоях падишаха. Сулейман лишь покрепче обнял её, любуясь своей женой, как самым красивым цветком в его личном райском саду. Его смеющаяся роза, центр мироздания, властительница и госпожа.

***

      Покидая покои Сулеймана после завтрака, Хюррем важной походкой прошлась по золотому пути, мысленно готовясь к новому дню, к новой борьбе и, как назло, тут же столкнулась с Ибрагимом. — Госпожа, Хюррем Султан, — Ибрагим коротко поклонился, с притворной улыбкой на губах, которая, она знала, была всего лишь формальностью.  — Ибрагим Паша, — со столь же «искренней» улыбкой поприветствовала его Хюррем, смерив мужчину при этом холодным взглядом. — Должно быть, ты больше всех рад моему возвышению? — не без иронии спросила Хюррем, сощурившись.  — Не могу быть в этом уверен. Однако, как мне кажется, радостней Махидевран Султан и Валиде Султан сейчас просто не сыскать, — ответил Ибрагим, усмехнувшись. Пожалуй, более близких врагов у Хюррем, чем Ибрагим, никогда не было и вряд ли появятся. Они были слишком похожи, слишком хорошо знали друг друга. Причём настолько, что им не обязательно было говорить что-то конкретное друг другу, чтобы понимать, что имеет ввиду на самом деле каждый из собеседников.  — Что ж, в таком случае пойду и осчастливлю их своим визитом, — улыбнувшись чуть шире, сказала Хюррем. — Всенепременно их это обрадует, — хмыкнул Ибрагим и с поклоном двинулся дальше по коридору. Сильнее чем ускорить шаг, ему хотелось разве что закатить глаза и побиться головой где-нибудь об стену.       Хюррем же невозмутимо продолжила свой путь. Их взаимные пикировки уже давно стали для неё чем-то обыденным. Впрочем, к ненависти половины гарема она тоже привыкла, хоть и старалась всячески не давать этим волкам растерзать себя на мелкие кусочки. Проходя по дивно украшенному гарему, она с лёгкой улыбкой оглядывала привычное пространство. Яркие шторы, разноцветные ковры и подушки, —всё это великолепие давно стало частью её жизни, но каждый раз после встречи с Сулейманом она видела своё окружение как будто бы ярче и красочнее, чем прежде.       Внезапно взгляд зелёных глаз уловил знакомый силуэт. Махидевран Султан сидела в окружении рабынь и неотрывно смотрела на Хюррем, прожигая в ней дыру одним только взглядом. Пожалуй, Махидевран была хоть и наименее опасной, но так часто как она, наверно никто во всём гареме не желал ей смерти. У неё была на это причина: ведь именно от неё Сулейман ушёл к ней — рыжеволосой красавице, ставшей не так давно вторым человеком в гареме после Валиде Султан. Отведя взгляд от когда-то своей главной соперницы, Хюррем продолжила свой путь в покои Айше Хавсы.       В покоях Валиде царили роскошь и уют, простор и величие, присущие титулу этой властной женщины. Валиде, которая, судя по всему, никогда не признает свою невестку и никогда не прекратит попыток хоть как-то унизить её. Помимо Валиде Хавсы в покоях обнаружилась и её дочь — Хатидже Султан. Хрупкая и телом, и духом женщина, что неустанно напоминала ей о том, что когда-то Хюррем была рабыней и новый титул никак не повлиял на её происхождение. — Валиде, Госпожа, — слегка поклонившись женщинам, произнесла Хюррем, чувствуя на себе их прожигающие взгляды.  — Ты ещё смеешь являться сюда, после того как нажаловалась на меня Хатидже и Махидевран? Если ждёшь, что что-то поменяется, то можешь сразу уходить. Я не желаю лишний раз тебя видеть! Убирайся отсюда! — с пылом заявила Валиде Султан.  — Рано или поздно, вам придётся смириться с теперешним положением вещей, Валиде Султан, — хмыкнула Хюррем.  — Хюррем, лучше тебе уйти, правда, — чуть мягче, нежели мать, сказала Хатидже, хотя некого отвращения в её взгляде было не скрыть за мягким тоном.  — Я уйду, раз вам так угодно, но всё же я надеюсь, что когда-нибудь, вы всё же сможете свыкнуться с тем, что я уже не рабыня, а законная жена Султана Сулеймана, — спокойно сказала Хюррем и, поклонившись, вышла из покоев Валиде.

***

      Жизнь шла своим чередом, пока однажды Хюррем не проснулась от ноющей боли в ключице со стороны спины. И если в первый раз она не придала этому значения, то в скором времени всё же решила обратиться к лекарю. Женщина сказала ей, что такая болезнь могла быть вызвана нервными переживаниями, дала мазь и ушла, заверив напоследок, что никакой опасности нет. Однако со временем боль становилась всё более внезапной и сильной, а на месте, откуда исходила эта боль образовался нарыв. Хюррем старалась скрывать свою болезнь, но с появлением нарыва это стало уже невозможно. Самым ужасным было то, что лекарша наконец призналась госпоже в том, что этот нарыв следствие смертельной болезни, и случаев исцеления от неё пока не было. Болезнь стала для Хюррем самым опасным и самым неодолимым из врагов. Хуже всего было то, что сегодня она вновь шла в покои падишаха, который вернулся после долгого похода. Сегодня он вполне мог увидеть этот нарыв, да и лекари могли проболтаться, хотя Хюррем и запретила распространяться об этом кому бы то ни было.       С трудом заставив себя войти в покои падишаха, она склонилась перед ним, не решаясь выпрямиться. Знает ли он? Как отреагирует? Меньше всего ей хотелось увидеть в его глазах печаль и горечь.  — Хюррем, — тихо произнёс Сулейман, то ли окликнув её, то ли спрашивая о чём-то. Она ощутила его руки на своих предплечиях. — Хюррем, что с тобой? — он не знает, ему не сказали. От этого осознания стало одновременно легче и тяжелее. Ведь скрыть боль лекарства помогают, а вот нарыв никуда не исчезает, что бы лекарша не испробовала.  — Сулейман, — с предыханием произнесла Хюррем, наконец выпрямляясь и поднимая голову. От вида его лика сразу стало так светло и тепло на душе, что она даже на миг забыла о своём недуге. Она порывисто обняла его, стараясь замять неловкое начало их встречи. Он крепко сжал её в своих объятиях и поцеловал в податливые губы.       На несколько секунд весь мир исчез, растворяясь в этом моменте единения, исцеляя её душу, но, увы, не её страдающее тело, которое дало о себе знать внезапным приступом боли, от которой перехватило дыхание. Боль вынудила её отстраниться и ухватиться за ключицу, судорожно пытаясь вдохнуть.  — Хюррем?.. Хюррем! — Султан в ужасе обхватил жену за пояс, пытаясь помочь ей удержаться на ногах. — Хюррем, что с тобой?.. Стража! Лекаря сюда! Сейчас же!       Хюррем умоляюще посмотрела на него, словно одним лишь взглядом сквозь удушающую боль пытаясь сказать ему, что сейчас всё пройдёт, что всё будет хорошо. Но вскоре мир подёрнулся пеленой, покачнулся и исчез во тьме. Боль тут же отступила, но вернулась, как только Хюррем пришла в сознание. Она не могла вспомнить, как оказалась на постели, не могла произнести даже слова, но зато услышала то, что острым кинжалом вонзилось в её сердце.  — Что с ней? Скажи же наконец! — вскричал Сулейман, требуя немедленного ответа от мрачного лекаря.  — Повелитель. Мне горько сообщать вам такую новость. Хасеки Хюррем Султан стала пленницей неизлечимой болезни, она смертельна, повелитель, у госпожи осталось несколько недель, может месяц… — тяжело выдавил из себя пожилой лекарь.       Сулейман оцепенел от ужаса сказанных ему слов, которые звучали словно приговор не только для его возлюбленной, но и для него самого. Не верилось, не хотелось допускать даже мысль о том, что Хюррем может умереть. Нет! Невозможно! Непостижимо!  — Что значит неизлечима? — словно в пустоту спросил Сулейман, он словно забыл родной язык, это слово будто было ему совершенно незнакомо, не имело определения. — Должен быть способ побороть эту болезнь! — раненым зверем прорычал Сулейман. Отчаяние молниеносно сменилось гневом, гневом на болезнь его Хюррем, будто она была врагом, которого просто нужно сразить во что бы то ни стало.  — Сулейман, — тихо прошептала Хюррем, чувствуя, как слёзы стекают по её вискам. Он словно подлетел к ней, склонился над ней.  — Хюррем, — Сулейман мягко стер слёзы с её лица, — тише, всё будет хорошо, вот увидишь. Мы найдём лекарство.  — Моё самое лучшее лекарство — это ты, Сулейман, — сквозь боль и смятение прошептала Хюррем, беря его за руку.  — Если бы у твоей болезни было физическое воплощение из плоти и крови, я бы сразил её своим мечом, — улыбнувшись, сквозь раздирающую изнутри боль, сказал Сулейман.  — Сами лекари не верят в успех, Сулейман, я не хочу прожить оставшиеся мне дни, чувствуя себя больной, — прошептала Хюррем. — Поэтому я и скрыла посещения лекарями моих покоев, скрывала свою болезнь.  — Хюррем, я не хочу, чтобы у меня был хоть день без тебя, — с трудом скрывая свои страдания, прошептал Сулейман.  — На всё воля Аллаха, — пробормотала Хюррем, садясь на постели, только чтобы обнять мужа.       Ни она, ни он не заметили, когда лекарь вышел из покоев. Время как будто остановилось. Мир исчез, всё исчезло и потеряло прежний смысл.

***

      Хюррем прохаживалась по гарему, старательно делая вид, что не замечает, как служанки и рабыни замолкают при виде неё, и как тут же начинают шептаться у неё за спиной. Весь гарем недавно прознал о её болезни, Хюррем лишь надеялась на то, что эта весть не подтолкнёт её врагов убить её раньше отведённого ей срока. Она хотела провести всё время со своей семьёй. Первым из врагов её встретила Хатидже, однако вопреки ожиданиям Хюррем, худощавая султанша посмотрела на неё не с отвращением, а с жалостью. Однако это убивало Хюррем даже больше.  — Здравствуй, Хюррем, — мягко поприветствовала её султанша, на секунду отведя взгляд, но снова вернув его, как будто заставляя себя смотреть на неё.  — Я так понимаю, весть уже и до вашего дворца дошла, госпожа? — язвительно спросила Хюррем, ей очень хотелось, чтобы жалость исчезла из этого взгляда, но увы, Хатидже лишь ещё сильнее поникла. Хюррем передёрнулась.  — Хюррем, я знаю, что ты делаешь, но, хочешь верь, хочешь не верь, у меня нет желания злиться на тебя. Твои дни уже сочтены, нет смысла сердиться на того, кто уже одной ногой в могиле, — сухо произнесла Хатидже, покачала головой и продолжила путь дальше.  — Заживо меня хороните? — спросила ей вдогонку Хюррем, но Хатидже даже не обернулась.       Судорожно вдохнув, она направилась в сторону покоев Валиде Султан. Сама бы она предпочла вообще не встречаться с ненавидящей её свекровью, но увы, та сама позвала её к себе. Пройдя в покои Айше Хавсы, Хюррем коротко поклонилась и уставилась на неё с вызовом, словно предлагая той позлорадствовать. Но увидела в глазах женщины лишь холодное спокойствие.  — Хюррем, — равнодушно констатировала Валиде.  — Зачем вы позвали меня? Уж вряд ли для того, чтобы пожелать мне выздоровления, — с усмешкой сказала Хюррем.  — Подойди, Хюррем, — никак не отреагировав на колкость Хюррем, сказала Айше, жестом предлагая той сесть. Хюррем нехотя опустилась на подушку рядом с тахтой, на которой сидела Хавса. — Я лишь хочу сказать, что… — она вдруг осеклась, как будто подбирая слова. — Хочу сказать, что…  — Так скажите уже наконец, Валиде, — саркастично произнесла Хюррем.  — Даже на пороге смерти будешь дерзить?! — вспылила Валиде и поджала губы, закатив при этом глаза. Глубоко вдохнув, она всё же совладала с собой. — Мне, несмотря на наши отношения, очень жаль, что с тобой случилась такая беда.  — Нет, не жаль, — иронично хмыкнула Хюррем. — Вы столько лет хотели избавиться от меня, должно быть день и ночь на пару с Махидевран неустанно молились о моей смерти. Что ж, ваши молитвы были услышаны. Я скоро умру, и Сулейман наконец-то сможет обратить свой взор на других наложниц. Более скромных, более удобных для вас. Вы ведь этого хотели? Что ж, поздравляю, пусть и по воле Аллаха, но вы добились своего. Надеюсь, это принесёт вам долгожданный покой и счастье, — запальчиво сказала Хюррем, улыбаясь прямо в нахмуренное лицо Валиде. Внезапно, ей захотелось высказать всё, что она думает обо всём, что с ней сделали. Подскочив, она с болью и гневом посмотрела на Валиде сверху вниз, женщина перед ней даже не вздрогнула, только подняла голову, смотря Хюррем в лицо с подчёркнутым безразличием. — Знаете, а ведь я действительно уважала вас и будь вы хоть на йоту справедливее ко мне, если бы хоть раз меня выслушали, хоть раз подумали не только о своих взглядах на мир и устройство гарема, если бы действительно понимали, что связывает меня с вашим сыном… Очень многих бед не случилось бы. А вы не думали, что моя болезнь — это следствие ваших поступков?! Сколько вы мне боли причинили? Сколько страданий я перенесла… ссылки, яды, убийство тех, кто мне дорог, ожоги… вы даже чуть мне голову не отрубили! Сколько я испытала по вашей воле? А сколько унижений, сколько оскорблений я снесла! Я в ваших глазах даже человеком не была. «Ты рабыня, которая должна служить монаршей семье, рабыня! Никому нет дела до твоих чувств. У рабов не может быть любви, Хюррем. Только мечты об освобождении!» — так вы мне говорили? — Валиде только на этих словах вдруг отвела взгляд в сторону. — «То, что ты вышла замуж за моего сына — ничуть не меняет ни твоего положения, ни твоей сомнительной доли!», — Хюррем уже с каким-то вдохновением продолжила припоминать Айше её же собственные слова. Что ей уже терять? Хуже ей не сделаешь. Однако Айше молча слушала, уже не смотря на Хюррем, а только строго перед собой. Было видно, что ей неприятно выслушивать всё это, но она отчего-то терпела. — Вы ненавидите меня и даже не скрываете этого. Ненавидите настолько, что даже ни во что не ставили просьбы Сулеймана успокоиться. Однажды вы вспомните мои слова. Война со мной вам ещё аукнется, и захотите исправить, да только поздно будет, — только на этих словах Айше вернула к ней взгляд на сей раз вопросительный и в то же время ожесточившийся. — Моя боль, мои слёзы, пролитая мной кровь, всё, что по мнению Всевышнего вы причинили мне незаслуженно — вернётся к вам и вашим союзникам в этих деяниях тысячекратно, иншала! Не советую вам больше приглашать меня, Валиде. Имейте совесть, хотя бы в последние дни оставить меня в покое, — коротко поклонившись, Хюррем вышла из покоев, притом неторопливо, позволяя Айше запомнить каждый момент и, если что окликнуть себя. Но Хавса не шелохнулась, не подала ни звука.       Выходя из покоев Валиде, Хюррем наткнулась на ухмыляющуюся Махидевран и даже усмехнулась ироничности этой встречи.  — Я смотрю, сегодня у меня прям день встреч со всеми, кто подобно гиенам, облизывается, ожидая моей смерти. Ну, что ж, радуйся Махидевран, я даже не ждала от тебя иной реакции, — усмехнулась Хюррем.  — Буду радоваться, Хюррем, ведь пришло время тебе ответить за все свои грехи, — злорадно улыбнулась Махидевран.  — Однажды и ты за свои грехи ответишь перед Всевышним, Махидевран. Если мне суждено попасть в ад, то я буду ждать там и тебя, и Ибрагима, и Валиде, вместе будем в преисподней. Так что ты не сильно-то скучай по мне, увидимся ещё, может быть…       Не дожидаясь ответа, ошарашенной такой наглостью Махидевран, Хюррем поспешила в свои покои. Махидевран стала напоминанием для Хюррем о том, кого она скоро оставит без своей защиты. Однако, она не хотела пока думать об этом.       Махидевран прошла в покои Валиде и Хюррем успела услышать пару реплик из их разговора.  — Я всё слышала, Валиде, как же вы позволили этой змее высказывать подобное в ваш адрес? Её болезнь — не повод спускать ей такое с рук! — возмущённо воскликнула Махидевран.  — Сын попросил меня быть с ней терпеливой и снисходительной в связи с её болезнью. Поэтому я и промолчала, чтобы ничего не высказать этой бесстыжей хатун. Сулейман сказал, что не простит мне, если я чем-то ещё обижу эту девицу. Она скоро умрёт, так что я сочла это за последнее желание самой Хюррем, — спокойно ответила Айше.

***

      К ужасу Сулеймана, болезнь не отступала. Хюррем буквально сгорала у него на руках, лекари делали всё возможное, но болезнь, даже отступая, возвращалась снова. И однажды вернулась даже с большей силой. Всё свободное время, пока действовали обезболивающие, Хюррем старалась быть только со своими детьми и Сулейманом. Однако, она чувствовала, что уже скоро её не станет. Смерть уже напевала ей свою песню, дышала в спину. За три дня до своей смерти, она приехала в дом Хатидже Султан и Ибрагима Паши. Она ожидала в саду, когда слуги передадут Ибрагиму, что она ждёт его для последнего разговора.  — Хюррем Султан, — тихо окликнул её Ибрагим и даже чуть отшатнулся, когда Хюррем обернулась в его сторону.       Все эти недели Ибрагим по просьбе Сулеймана, исходящую от Хюррем, не приходил в гарем, чтобы не видеться с госпожой. Падишаха даже не волновали причины такого пожелания, но вот сам Ибрагим прекрасно понимал, что Хюррем не хочет, чтобы её враги видели, как она угасает. Сейчас Хюррем стояла перед ним исхудавшая, осунувшаяся, очень бледная, но всё ещё твёрдо стоявшая на ногах. Болезнь заставила её смириться с неизбежным, но не сломила её дух тем не менее. Усталый взгляд всё ещё был полон решимости и огня.  — Ибрагим Паша, подойди, — тихо, но твёрдо приказала Хюррем, что Ибрагим без колебаний выполнил. — Меня не станет уже скоро. Помнишь, однажды я сказала тебе, что меня из дворца вынесет лишь похоронная процессия? Что ж, похоже я была права, — она говорила об этом так спокойно и уверенно, что Ибрагим невольно улыбнулся.  — Признаться, я восхищен тем, как вы принимаете неизбежное, однако, полагаю, уходя, вы хотите высказать мне что-то наподобии того, что ранее высказали Валиде Султан? — не без иронии спросил паша.  — Я пришла, чтобы поблагодарить тебя, Ибрагим, — вдруг сказала Хюррем, чем изрядно того удивила.  — Поблагодарить?.. — он растерянно пробежался взглядом по окружению, но снова сфокусировался на лице Хюррем.  — Да. Именно ты когда-то обратил внимание повелителя на меня, хотя потом пожалел об этом тысячу раз, — усмехнулась под конец Хюррем.  — До последнего шутить изволите? — с лёгким восхищением спросил Ибрагим. Он всегда восхищался этой женщиной, ненавидел, но восхищался, как восхищаются достойным противником. — Я даже слегка огорчён.  — Уж не тем ли, что эта болезнь одолела меня до того, как вы в своих несбыточных мечтах одолели бы меня сами? — усмехнулась с иронией в голосе Хюррем. Ибрагим рассмеялся в ответ. Он был рад тому, что Хюррем исчезнет, как враг Мустафы и Махидевран, но не хотел выказывать злорадства, потому что понимал — её смерть больно ударит по повелителю и он нескоро придёт в себя. Эта мысль помогала Ибрагиму держать себя в узде, чтобы Хюррем напоследок не нанесла удар по доверию повелителя к нему.  — Огорчён скорее тем, что без вас моя жизнь станет скучнее, так как львиная доля интриг и неприятностей исходила именно от вас. Заскучаю я без такого противника, — с усмешкой сказал Ибрагим.  — О, уверена, найдутся у тебя ещё противники, достойные тебя, но таких как я — увы, — усмехнулась Хюррем.  — Вы, госпожа, сказали, что у вас ко мне просьба. Звучит неожиданно, но я готов выслушать, — решил перейти к делу Ибрагим. — Моя судьба уже решена, я об одном тебя прошу: защити моих детей. Если так случится, что Мустафа займёт трон, убеди их не идти на него войной, — она протянула Ибрагиму спрятанный до того в рукаве свиток. — Прочитай им это. Мои слова на случай, если так случится. А если же по воле Аллаха, Мустафа погибнет, Мехмет должен стать следующим падишахом. Если сможешь, удержи моих сыновей от вражды. Сбереги мою дочь. Я понимаю, что эти просьбы после нашей войны звучат неуместно. Но всё же это была наша война. Это как мои дети, так и дети повелителя. И самое главное, я прошу тебя поклясться мне… — она не успела договорить, так как Ибрагим вдруг выставил руку. — Поклясться?! — он скривился. — Просьба — это одно, но клятва…  — Да нет, эту клятву, я думаю, ты дашь охотно, — хмыкнула Хюррем и продолжила. — Поклянись мне, поклянись, что будешь защищать повелителя даже от его сыновей, если потребуется. Поклянись, что никогда не будешь настраивать их против Сулеймана. Что только после того, как Аллах призовёт его душу, на его трон взойдёт один из его сыновей.  — Клянусь, — без малейших сомнений произнёс Ибрагим, прекрасно понимая, что она требует в этой клятве того, что он и так делает и сам не собирается сходить с этого пути.  — Прощай, Ибрагим из Парги, — с лёгкой усмешкой, прошептала Хюррем и, не произнеся больше ни слова, ушла прочь.

***

      Сулейман едва успел поймать Хюррем, когда она вдруг лишилась сознания посреди гарема. Принеся её в свои покои, он тут же позвал лекаря. Ужас от осознания того, что Хюррем стремительно становится ещё бледнее, пробирал его до судороги по всему его существу. Она открыла глаза, когда он прошептал её имя, но взгляд её был потухшим. — Сулейман, — прошептала, Хюррем, мягко кладя руку на его собственную. — Говори, Хюррем, я здесь, я рядом, — с трудом сдерживаясь и тяжело дыша от переполняющего страха за неё, откликнулся Сулейман, садясь на край постели и смотря в глаза любимой женщины, что угасала у него на глазах. — Я ухожу, — прошептала Хюррем, чувствуя, как немеет тело и отступает боль. — Не отрывай от моих глаз взгляда… и возьми меня за руку… — он тут же взял её холодную ладонь в свою, едва сдерживая слёзы, но всё же смотря в столь родные и любимые глаза-изумруды. — Сулейман… — Говори, госпожа моя, — с нежностью произнёс падишах, готовый сейчас сделать что угодно, лишь бы она не закрыла вдруг глаза, не замолчала. — Несколько лет назад ты написал мне письмо… — слабым шёпотом сказала Хюррем. — Прочитай его, прошу тебя… — Душистый цветок мой, любовь, сияющая луна, главное сокровище, смысл бытия, сама красота моя. Ты моя жизнь, ты моя госпожа. Ты поишь меня водами райской реки. Молодость моя. Бытия моего радость. Праздник дней моих. Всё ты — смеющаяся роза! Ты словно сад, что благоухает розовыми цветами. Питаешь вдохновением, подобно плодородной земле. Ты моё утро, мой день, ты мой вечер. Моё сокровище, сладость и радость моя. Ты освещаешь мою жизнь, и в темноте моей спальни… ты пылаешь, словно цветок тюльпана… — его голос то и дело ломался, стихал и вдруг, она резко вдохнула и время словно замерло на мгновение. И это мгновение навсегда отпечаталось в сердце Сулеймана, в следующее сменившись тем, как глаза возлюбленной закрываются и голова склоняется чуть набок. — Хюррем? — Сулейман неверяще коснулся её холодеющей щеки. — Хюррем! — с надеждой позвал её повелитель и вдруг окончательно понял, что она уже не ответит.       Это осознание разорвало его в клочья, пронзило как молния и выжгло в его душе что-то очень важное, но он и сам пока не понял, что именно. — Хюррем… — сквозь слёзы горечи и скорби надломлено прошептал Сулейман, прижимая к себе тело возлюбленной.       Уходя, она закрыла его сердце…

***

      После похорон Хасеки Хюррем Султан, похороненной вместе с её перстнем, в гареме был объявлен траур. Сулейман не покидал своих покоев, пройти к нему смог только Ибрагим. — Повелитель, как вы? — тихо спросил Ибрагим, предлагая повелителю высказать не озвучиваемые чувства. — Как мне это понять? Чем боль унять? Моя душа плачет горьким ядом, Ибрагим, — прошептал падишах, даже не взглянув на Паргалы. — Когда она умерла у меня на руках, в моё сердце словно вонзились ножи… Я даже не знаю, как дальше жить с этой болью… — он вдруг встал и вышел на балкон.       Оперевшись на перила, он словно стал в одночасье на множество лет старше. Он устремил свой взор в небо, обращаясь к своей возлюбленной и в то же время разделяя свою боль с другом, стоявшим за спиной. — Я помню шёпот горячих губ и нежность ласковых рук. Я обещанья её могу вернуть, а вот любовь… не смогу, — прошептал Сулейман. — Я помню ночи любви и каждый миг наших встреч я буду беречь в памяти, словно награду. Не знаю, как поверить, что эта любовь закончилась… ведь она навечно осталась в моём сердце. Она была моим ангелом и осталась им… уже навсегда… Она ушла к Аллаху, но мысли о ней одной заполнили меня. Она закрыла в сердце дверь, оставив там любовь. Она ушла, но моя любовь навсегда с ней…

***

      Вопреки ожиданиям Валиде, Махидевран, Хатидже, да даже Ибрагима, Сулейман не то, что не отошёл от траура, — он погрузился в него, словно в зыбучие пески. Во всём гареме были запрещены танцы, песни, музыка — даже после сорока дней с момента смерти Хюррем. Понадобилось несколько месяцев, чтобы падишах вернулся к своим делам. Однако во всем, что не касалось походов, он стал невероятно сдержан и мрачен. Он был весел только со своими детьми, однако, в остальное время ничто не могло вызвать на его лице улыбку. Сколько бы раз Валиде не посылала к сыну наложниц, они уходили, даже не попадая в покои.

***

      Спустя несколько лет Валиде умерла от сердечного приступа, Ибрагима казнили за измену, а Хатидже покончила с собой. Мустафа пал жертвой интриг своего брата Селима, как, впрочем, и Баязед. Джихангира погубила болезнь. Михримах, узнав об этом предательстве Селима, подстроила ему ловушку, так что Мехмет остался единственным наследником престола. Государство Османов замерло в своём развитии, борьба за трон прекратилась на Мехмете. Сулейман же терпеливо ждал, когда Аллах заберёт его. В конце концов, он решился отправиться в свой последний поход, однако не мог не навестить напоследок могилу Хюррем Султан. Гюльфем, как последняя из его наложниц, что остались во дворце, составила ему компанию. Они и не знали, что душа Хюррем и других султанш сейчас наблюдали за ними, чувствуя, что человек, объединяющий их, скоро к ним присоединится. — Это место причиняет вам столько боли… — прошептала Гюльфем. — Как вы смогли её забыть? — Когда смогу, скажу… — прошептал Сулейман. — Что значит… «расстаться с ней навсегда»? — тихо спросила Гюльфем, нахмурившись. — Раньше были цвета, Гюльфем, были голоса, песни. Её волосы отливали золотом, а глаза сияли словно изумруды. Весь мир наполнялся светом. Любовь билась в нас, становясь единым целым, единое сердце билось в нашей груди. Теперь… все цвета исчезли… стихли голоса, закончились песни. Мир поглотила тьма, а сердце закрылось, оставив в нём её любовь. Она ушла, но она навсегда со мной. В моём сердце… — договорив, он просто ушёл, оставив Гюльфем в раздумьях. — Поняли теперь, против чего боролись? — хмыкнула Хюррем и умчалась вслед за Сулейманом.

***

      В последний миг он смог её увидеть, её сияющий лик и смех успокоили его. Она пришла за ним. — Сулейман, падишах души моей, вот мы и воссоединились, — улыбнулась Хюррем, но слышал её только Сулейман. — Хюррем? — хрипло произнёс Сулейман. — Сулейман, — с нежностью произнесла Хюррем, беря его за руку. — Хюррем…       Они ушли из этого мира, ушли, чтобы однажды снова вернуться в этот мир и снова найти друг друга, снова стать единым целым, ведь такова их судьба — во всех жизнях так или иначе находить друг друга и любить с момента встречи глазами до последнего вздоха.