Забота

— Таким образом... все нелегалы-рыбаки... были схвачены и лишены... прошу прощения... улова. Сообщая месье мэру свежие вести из мира городской преступности, инспектор отчаянно прижимал платок к лицу — вернее, к носу — и, в целом, выглядел плачевно. В уголках добрых глаз месье Мадлена появились морщинки сочувствия. Слово «улов» оказалось роковым: не в силах продолжить рапорт, Жавер чуть отвернулся и чихнул с таким усердием, что подсвечники едва не звякнули на каминной полке. — Бог мой, Жавер, где же вы так простыли? — спросил Мадлен-Вальжан. — Прошу простить... я... я устроил засаду... рыбакам... залег на дне... Месье мэр покачал головой. На дворе стоял декабрь: город готовился к Рождеству, по улицам бродили браконьеры с елками. Впрочем, один человек, чья шея была обмотана внушительным шарфом, все же умудрился испортить себе весь праздник. — Что же вы стоите? Присаживайтесь! Сюда, прошу вас! — воскликнул месье мэр, увлекая инспектора к уютному креслу у камина. Жавер, не вполне понимая, что происходит, а главное: почему, собственно? — скомкал платок и затолкал его в карман шинели. Оттуда же был извлечен другой, более свежий — вернее, успевший высохнуть. — Мари, нам хорошо бы чайку! — распорядился Мадлен-Вальжан. — Послушайте, Жавер: у вас дома прилично топят? Может, вам угольку подкинуть? У нас большие излишки на фабрике... — Благодарю. Красноватые глаза инспектора уставились на мэра в суровом недопонимании оного. — А вот и чай, — довольно отметил месье мэр. — Держите, только осторожно, не пролейте на себя! — Я... — Вы пейте, пейте! — Зачем вы дали мне этот чай? — спросил инспектор в лоб. — Ну, как вам объяснить, и... инспектору, — сердечно улыбнулся Мадлен-Вальжан. — К слову, я вспомнил: наша мэрия недавно приобрела чудесный серебряный сервиз! Не подарить ли вам что-нибудь да к Рождеству? Поднос, к примеру, или тарелку? — Но почему? — Как буду уходить с поста мэра, я вам шепну кое-что на ушко — кое-что о друзьях ваших старых, — пожал плечами месье Мадлен. — Тогда про тарелку и вспомним...