королева и консорт

зацепи, раззадорь, задень меня, разреши на всё свет пролить тебе. тут не то чтобы наваждение – я вполне себя контролирую. развернуться бы, да зачем уже, передумать бы, да куда теперь? эти наши пересечения стали попросту легендарными. 　 　 　 　 　 　 　 — хедвиг

— они обожают меня, — говорит Кардан, губы кривит в ухмылке. пальцы у него тонкие, прямо таки музыкальные, — кажется, так говорят у смертных — они обхватывают ножку бокала с тем изяществом, что должно быть присущим королевским особам; не тому, кого занесло в Эльфхейм случаем, не тому, кого её, Джуд, мир чудом не прожевал и не выплюнул. она ненавидит себя за то, что несмотря на собственное презрение, не может отвести взгляда. ненавидит за едкий привкус зависти, что оседает на языке. — это ненадолго. Джуд опускает глаза, крутит клинок в руке: сталь отражает блики, сверкает успокаивающе. пальцы пробегают по зазубренному лезвию, кончики лишь слегка обдает прохладой — надавишь чуть сильнее и рассечёшь подушечку. — ты же знаешь, пройдёт десяток лет? может быть, два, и твоя красота померкнет, пойдёт трещинами, а вслед и их обожание, — Джуд слова тянет мягко, словно сказку рассказывает, — ты станешь для них не лучше перегнившего плода, очередной смертный мальчишка. она откладывает клинок, совсем недалеко: на стол, что находится на расстоянии вытянутой руки, но едва ли это легко — неясное предчувствие? паранойя ли? царапает позвонки. ранее она бы сама себя обсмеяла: не ей бояться этого высокомерного смертного, способного разве что уничтожать запасы вина. Джуд помнит, как дрожал его, Кардана голос, когда она прижала кинжал к его горлу. как он запинался, сглатывал часто-часто: такое волнение невозможно подделать, думала она тогда. верила, что своим появлением застала его врасплох, впрочем и тогда он умудрялся шутить: — вы могли бы войти в двери, ваше высочество, — проговорил он шёпотом, теряя окончания слов от страха. фейри лучше видят в темноте, значительно лучше, и Джуд видела: видела, как бьётся жилка на чужой шее, как скатывается капля пота по бледной коже; видела слишком многое. даже такой: растрёпанный и напуганный, он и тогда казался привлекательным. и совершенно точно неопасным — не противником ей, Джуд, победительнице турнира; младшей дочери фейрийского короля. и поэтому, когда этот мальчишка согласился быть её шпионом, быть тем, кто посадит её на трон — она согласилась на его требование. — ты исполнишь одно моё желание, будущая королева. что он мог пожелать? богатство? неприкосновенности? не звезду же с неба? тогда Джуд отмахнулась от вбитой в голову всеми обычаями истины: не разбрасывайся обещаниями, продумывай каждое слово. Джуд поднимает голову. — я бы сказала, что мне жаль, — улыбка тянет угол губ, полнится жестокостью, — но ты ведь знаешь: мы не можем лгать. Кардан даже не дёргается, улыбается пуще прежнего, бокал к губам вновь прикладывает; струйка вина стекает с уголка, капает на ворот расстёгнутой рубашки, раскрашивая белое в карминовое. он сидит на её кровати, в окружении золотых подушек и, право, только ногой не качает, хотя от него и ждёшь чего-то столь беззаботного. (или свой же клинок в спину.) — зато у меня будут годы любви, моя королева, как бы коротки они ни были, а что останется у тебя? Джуд сжимает зубы. насмешливые слова бьют больно, бьют в цель. её, действительно, не любят. презирают, фыркают на празднествах, когда она сидит на троне; не разделяет их веселье. клянутся, что она их всех погубит. что она, Джуд, вовсе не её отец. слишком жестокая, слишком властолюбивая. Кардан смотрит на неё внимательно, кажется, почти смеется и ей до боли хочется разбить эти его идеальные губы. разбить нос. бить и бить, пока он о пощаде не взмолится. он поднимается мягко, пружинит, почти как кот — так долго был среди них, среди фейри, что и повадки перенял. не проходит и несколько шагов, как тут же падает на колени. у её ног. Джуд помнит, когда он последний раз стоял перед ней на коленях, как говорил обманчиво мягко, обманчиво покорно: «я возложил на твою голову корону, моя королева. и напоминаю о плате, о твоём обещании. ты исполнишь моё желание: ты сделаешь меня своим консортом, ты защитишь меня ценой жизни.» она и сейчас ждёт от него какой-то пакости, ждёт нового удара. но глаза Кардана из под чёлки блестят хмелем, блестят чем-то похожим на восхищение и Джуд теряется, не хватается за клинок, как должна бы. смотрит на то, как оттеняют остроту скул маслянистые блики теней, на то, как чувственно и меж тем насмешливо изгибаются уголки мягких губ. Кардан тянется к её рукам двумя своими, обхватывает, гладит мягко её, в противовес, загрубевшие от меча ладони. Джуд не дышит. Джуд вообще, кажется, забывает как это — дышать. он — её муж. он — её враг. но в жестах Кардана нет угрозы, нет и в голосе, когда он произносит ласково: — раз мне осталось так недолго, то запомнишь меня таким, Джуд? с изнанки рёбер что-то дробится. и осыпается крошкой.