Не место для бабочек III: Клинок доблести

Элизиум пуст. Подернутые дымкой знакомые тропинки посерели, будто присыпанные холодным пеплом. Ри поежилась — во снах ей никогда не бывало холодно или одиноко, но сейчас видение Элизиума казалось тягучим и мучительным. Не пели птицы, не шныряли под ногами пушистые зверьки всевозможных форм и цветов, не видно было улыбчивых азат. Даже свет, которым всегда был залит этот план, сейчас холодный и тусклый. Жрица поймала себя на мысли, что лучше бы его не было совсем. Полная темнота, кажется, пугала бы ее куда меньше. Ни ветра, шелестевшего бы верхушками причудливых деревьев, ни аромата потускневших цветов. Ри шла неизменно вперед, но каждый раз возвращалась к выросшей из древесной ветви знакомой качели — той самой, что она увидела, впервые оказавшись здесь под песню Кенабресских дезнитов. Жрица молилась — сначала шептала, потом кричала, изо всех сил напрягая связки, но не слышала ни звука. В уши будто напихали плотной ваты — или того самого пепла, который, кажется, покрыл здесь абсолютно все. Тишина сводила с ума. Жрица шла, потом побежала изо всех сил — но какое бы она ни выбрала направление, итог не менялся. Полянка с качелью, совершенно пустая, безжизненная и одинокая. В сердцах Ри изо всех сил толкнула повисшую на лианах седушку, желая хоть какого-нибудь звука, но смазанное, нарочито медленное движение качели тоже было беззвучным. И тогда Ри услышала шепот — сначала едва различимый, он становился все громче. Смутно знакомые голоса повторяли: — Не справилась… — Подвела друзей… — Сломалась. Слабая, глупая Ри… Голоса становились все громче. Ри рухнула на колени и закричала — без смысла и без звука, до боли в горле, до брызнувших из глаз слез зажмурилась, вцепившись пальцами в жесткие непослушные волосы. Плотные колтуны остались в ее руках, клоками соскользнули на тусклую траву с абсолютно лысого черепа. Жрица посмотрела на свои руки. Иссохшие уродливые пальцы скрючились, покрылись темными нарывами — боли не было, но Ри чувствовала, что это вовсе не итог какой-нибудь болезни. Это тьма, прятавшаяся в ее душе, та самая, которую так старалась изгнать серьезная жрица Иомедай, голос которой сопровождал ее с самого первого дня новой жизни. Наставница вдруг заговорила в общем гомоне неожиданно отчетливо: — Хорошая жрица не поддается отчаянию. Ри вскинула голову. Голоса стихли, будто их и не было никогда, остался только один, тот самый, из прошлого. Жрица сосредоточилась на нем, как на последней ниточке, связывающей ее с реальностью: — Хорошая жрица думает не о себе, а о благе, — послушно отозвался голос. — Хорошая жрица сильна душой и телом. «Да, да… меня учили. Много учили! Я справлюсь и с этим…» — Хорошая жрица должна заботиться о ближних. Уныние непозволительно. «Что произошло?.. Я была в лагере, за столом… я все еще за столом?..» — Хорошая жрица сильна… душой… телом… — знакомый голос из воспоминаний становился все тише. «Нет, нет! Говори со мной, говори! Я… я должна проснуться… немедленно!» — Хорошая… жрица… командор… — голос неуловимо изменился. В нем появились смутно знакомые нотки, которых у наставницы быть никак не могло. — Командор, открой глазки. Давай же, ты сильная… Ты срочно нужна нам всем, хватит валяться! Ри сосредоточилась. Обиженная ею качель медленно раскачивалась огромным маятником — затуманенный взгляд жрицы следил за ней с напряженным вниманием. — Пожа-а-ар! — ворвался в сознание новый голос. Ри вскочила от неожиданности. Огляделась — но нет, она все еще была совершенно одна. Если не считать крохотной лиловой бабочки, ярким пятном взметнувшейся к небесам. Следом появилась еще одна, нежно-лазурная: — Оберегай командора!.. Нежно-розовая: — Где эта чешуйчатая крыса, когда она нам наконец-то понадобилась… Ярко-зеленая, мерцающая в неправильно-холодном свете: — Вольжиф, подожди! Вольжиф!.. «Это… голос Уголька?..» Ярким ворохом перед глазами промелькнули лица друзей — Ри потянулась к своим воспоминаниям, закрыла глаза и двинулась к водовороту ярких бабочек, круживших впереди. Каждый шаг давался с огромным трудом, хотя только недавно, кажется, получалось легко и бесполезно пробежать по этому самому месту. Шаг, еще шаг — как сквозь плотный студень. Каждый вдох дается с огромным трудом; Ри открыла глаза и протянула руку, не в силах больше двигать потяжелевшими ногами. Крохотная лиловая бабочка мягко опустилась на ее бледный, тонкий, совершенно здоровый палец. Налетевший порыв ветра бросил в лицо прядь растрепавшихся волос. Холодный свет ненастоящего Элизиума наконец-то сменился сменился мутным, но теплым и мягким светом лампад. Перед лицом жрицы замаячила испуганная физиономия всклокоченного Дейрана. — Ну наконец-то! — он всплеснул руками и схватил ее за плечи. Показалось, что он собирается ее обнять, но вместо этого просто непочтительно тряхнул, сбрасывая с командора остатки тяжелого сна. — Они сверху! Стреляйте по крылатым! — донеслось с улицы. *** Иламин разглядел скользнувшую в сторону неясную фигуру; абы из чего приготовленное и оттого не слишком действенное зелье инфразрения было слишком слабым, чтобы помочь разглядеть настолько далекую, мечущуюся в нескольких метрах впереди, цель. Искалеченное свежей бомбочкой тело гаргульи конвульсивно дернуло задними лапами — мига, который потратил Иламин, чтобы осознать источник резкого движения, оказалось достаточно, чтобы потерять диверсанта из виду. Алхимик глухо выругался и бросился к следующей твари — крылатые явно ничего не опасались и с довольным клекотом падали к земле, подхватывая и унося вверх панически носящихся по лагерю крестоносцев. Кто-то пытался достать врага стрелами, но бронебойные арбалетные болты оказались далеко не у всех. Обычные стрелы если и долетали до покрытых плотной шкурой врагов, то даже не оставляли на них царапин. Иламин подхватил из рук изломанного падением крестоносца небольшую булаву, и как раз вовремя — крупный противник, похожий на огромного уродливого нетопыря, предпринял попытку добраться до него. Резкий разворот, удар больше на удачу — тварь уворачивается, но вынужденно бросается в сторону, неловко хлопая крупными крыльями. Слева слышен визг, переходящий в рычащий хрип — Сиила, припомнив бой в пещере, впечатывает в морду другой твари тяжелый слабо мерцающий магией щит. Где-то рядом мелькает Ирабет — ее меч достаточно тяжел, чтобы дробить кости. Одна из тварей резво лишается возможности летать: кожистое, хоть и покрытое серой коркой, крыло повисает тряпкой. Следующий удар — широкоплечий незнакомый дворф с воплем опускает на голову покалеченной твари тяжелый топор. Иламин бросается вперед, держа наготове остатки бомб: их слишком мало, чтобы неразумно растратить хотя бы одну. Крепкие когти вцепляются в плечи; алхимик изворачивается и уже знакомым движением отправляет одну из глиняных склянок в пасть твари и резко бьет предплечьем по ее нижней челюсти. Силы удара достаточно — едва подняв добычу с земли, гаргулья хрипит и разжимает когти. Но взрыв Иламин слышит, уже перехваченный в воздухе другим противником. Земля быстро отдаляется, в ушах свистит рассекаемый воздух. Алхимик вцепляется в лапы твари, не позволяя себя сбросить — но этого, кажется, и не требуется. Вместо того, чтобы попытаться с силой швырнуть жертву о землю, гаргулья упрямо тащит его вверх. «Скоро тебе придется меня отпустить, тогда и поговорим… Ты слишком тяжела, чтобы тащить меня долго…» Уже сверху алхимик видит лагерь, объятый пламенем пожаров. Несущий его демон, подобно перелетной птице, вливается в стаю точно таких же. В когтях гаргулий извиваются крестоносцы. Неосознанно Иламин ищет знакомое лицо — бледное, возможно, все еще зареванное. Хочет и боится увидеть лазурно-зеленые глаза одной неприятной во всех отношениях полуэльфийки. И не находит. И не знает, радоваться ли этому открытию. Полет длится недолго— вопреки всем знаниям алхимика о демонической физиологии, твари летят достаточно быстро. Вопящий и старательно извивающийся груз время от времени вырывается из когтей. Панические крики бедолаг глухо обрываются где-то внизу; Иламин крепче вцепляется в лапы своего «транспорта». Выжить после падения с такой высоты фактически невозможно. Впереди маячит будто самой природой вылепленный замок, застывший на вершине горы. Иламин вспоминает карту: кажется, это место было помечено как «Утраченное святилище». Не очень-то далеко от лагеря. Там у тварей опорный пункт? Туда несут похищенных? Интересно, а зачем?