Не место для бабочек III: Клинок доблести

В пещере гуллей Иламин оставил не только свою жизнь, щедро возмещенную Дейраном, но и целую связку склянок и бомб. Половина из них была уничтожена во время обвала, вторая каким-то чудом умудрилась потеряться, пока его сознание гуляло отдельно от располосованной Камелией тушки. Тяжелые мысли о сне (или пророчестве?) никак не оставляли алхимика, но это совсем не было поводом не заботиться о запасах нужных, а порой и жизненно необходимых составов. Выбравшись на самую окраину лагеря — туда, где еще безопасно, но уже безлюдно — Иламин принялся выставлять баночки, колбочки, коробочки и сундучки на складной столик. Один из мешочков изрядно опустел; Иламин пообещал себе обязательно заглянуть к интенданту, чтобы закупиться сребролистом. Если он, конечно, у этого интенданта есть в наличии. Может статься, что лечебные зелья поступают на крестоносный склад только в готовом виде. Это будет значить, что некоторые из чудодейственных зелий (а также несколько экспериментальных составов) какое-то время будут в диком дефиците. Этого бы не хотелось. В конце концов, жизнь достаточно убедила Иламина, что готовым нужно быть ко всему: от встречи с гуллями до купания в кислотной реке. В любой момент. Забавно, но оба этих события в его жизни оказались прочно связаны с Камелией — девчонка как ни в чем не бывало ходила рядом, будто случайно касалась руки и до странности мягко, охотно улыбалась. Что за игру опять затеяла шаманка? Неужели такова благодарность за спасение от гуллей — а может, ее замучила совесть за его убийство? Нет, все это Камелии, которую он знал, было слишком чуждо. Она вела себя слишком открыто, а значит, определенно задумала очередную интригу. Стало почти обидно. На какое-то время Иламину показалось, что маски они оба оставили в прошлом. С ней точно не все было в порядке — как и с ним самим. Не то чтобы это можно было назвать родством душ, но определенный уровень понимания в его глазах все-таки обеспечивало. Так теперь-то что такое начинается? В каждой улыбке, в каждом сияющем взгляде Камелии Иламин чувствовал какую-то фальшь, будто девчонка что-то знает, но определенно оставит это знание при себе. Иногда ему казалось, что он видит в ней какой-то азарт, сродни охотничьему, но это тем более путало все карты. Все, что Иламин мог дать ей, он уже отдал, включая собственную жизнь. Целых полтора раза. В вечернем воздухе медленно поплыл запах спирта; фитиль походной горелки охотно занялся, прозрачный экстракт какой-то колючей дряни из язвы потемнел от капли крепкого сребролистового противоядия, густой белый пар облаком выплыл из узкого горла потемневшей от копоти колбы и поддался легкому ветерку, отправляясь вонючим (и, возможно, ядовитым) облачком вверх и на запад, подальше от лагеря. Все ингредиенты, собранные в язве, приходилось обеззараживать, прежде чем делать на их основе хоть зелье, хоть бомбу. Иначе эффект мог быть крайне неожиданным — а в бою может потребоваться что угодно, кроме неожиданностей от собственного снаряжения. Когда-нибудь, уже после похода, Иламин обязательно исследует язвенную флору и фауну, проведет нужные эксперименты и тесты, найдет новый, более экономный способ пускать все это в дело. Но не сейчас — запасы нужно пополнить максимально быстро. Даже в крестоносной ставке Иламин уже не чувствовал себя в полной безопасности. — Алхимик? — знакомый голос раздался за спиной. Иламин едва не уронил пинцет; глаз смилодона, истекающий зеленоватым рассолом, дернулся и с шлепком опустился на стол. Иламин негромко выругался. — Прости, о… я не хотела, — Айла Ваэрис, розоволосая девушка-рыцарь, машинально протянула руку к расплывающемуся по столешнице реагенту. Иламин быстро, но аккуратно отвел ее в сторону. — Не трогай, — жестко произнес он. Айла отшатнулась. Иламин попытался улыбнуться, подцепил подпорченный глаз пинцетом и ловко закинул в колбу с кипящим экстрактом. Адамантиевое напыление на столе едва заметно посерело в том месте, где еще осталась смазанная капелька рассола. — Может быть опасно, — пояснил алхимик, вытирая дрянь куском замыленной тряпицы. Материя зашипела под давлением защитной перчатки, но Лим не придал этому значения: просто опустил промокашку в посеребренный изнутри яшик, приготовленный для отходов. И снова порадовался, что когда-то не стал экономить на такой, казалось бы, мелочи. Промокашка фыркнула струйкой дыма и затихла, столкнувшись с неокисляемым металлом. Алхимик поднял глаза на Айлу, посмотрел вопросительно: в конце концов, она вряд ли оказалась здесь случайно. Он достаточно наблюдал за этим местом, чтобы убедиться — здесь никто не бывает, и даже патрули обходят за добрую сотню метров. Просто кусок земли, отгороженный от поникшего пейзажа язвы крутым оврагом с переброшенным через него коротким мостком. Вот за ним и ходили дозорные, а здесь… — Я слышала, что с тобой случилось, — Айла улыбнулась и с интересом уставилась на колбу с кипящим экстрактом. Иламин внутренне приготовился к жалостливому монологу с толикой мотивации. — Хотела сказать, что ты такой не первый и не последний. «Прирезанный девчонкой, которую пытался спасти? Сожранный гуллями? Какую версию слышала ты, Ваэрис?» — Догадываюсь, — он снова дружелюбно улыбнулся, возвращая внимание колбе. Важно было не сбиться с тайминга и вовремя добавить несколько капель чистой воды. Он снял с пояса флягу, налил немного в крышку и опустил в нее чистую пипетку. — Я тоже умирала… не так давно. Скверное ощущение, особенно если смерть далека от безболезненной. Иламин кивнул. Все-таки мотивация. Что же, хоть тут без сюрпризов. Темнеющая жижа, подогреваемая горелкой, стала медленно густеть — несколько капель воды только ускорили этот процесс. — Как именно? — вежливо поинтересовался алхимик. Ему не было интересно, но социальный ритуал требовал этого вопроса. Не то чтобы Лим часто следовал социальным ритуалам, но сейчас ему это почему-то показалось правильным. — Умерла? Да не важно, — Ваэрис отмахнулась, с интересом глядя, как алхимик подхватывает колбу длинными щипцами и тонкой струйкой переливает ее содержимое в глиняную баночку. Тягучая жижа поддавалась все неохотнее, но в конце концов полностью, до последней капли покинула горячий стеклянный сосуд. — Важнее, что после смерти немного изменилась. «Очень интересно. А главное — полезно. Я тебя почти не знаю, зачем ты пришла?» — Понятно, — отозвался Лим. Свежезакупоренная бомбочка в его руках была уже теплой. Толстые глиняные стенки нагревались куда медленнее тонкого стекла. В освободившуюся колбу пролилась новая порция прозрачного экстракта колючей дряни из язвы — Лим пообещал себе обязательно придумать ей название, как только выдастся подходящий случай разгрести сумбурные путевые заметки из растрепанного дневника. Пока такого случая не выдавалось с тех пор, как они со старой группой пришли в Кенабрес. То одно, то другое — теперь вот и посрать некогда, все смертельная опасность. Ваэрис вздохнула. — Послушай, я просто хотела сказать, что никто не остается прежним после смерти. Все меняются, это нормально. Начинают ценить иное, видеть мир по-другому… — Иламин не выказал явного интереса, поглощенный приготовлением следующей бомбочки. На этот раз смилодоний глаз оказался в колбе целиком, ни капли рассола не пролилось на столешницу. Белесое пятно от прошлого аналогичного реагента медленно темнело на воздухе. — Короче, если захочешь об этом поговорить — я всегда буду рада. — Учту, — согласился Иламин. Коротко посмотрел на Айлу. Выглядела она оскорбленной в лучших чувствах, даже немного обиженной. Должно быть, в ее глазах Иламин казался жестким и неблагодарным — вряд ли она действительно так хорошо понимает, что с ним сейчас происходит. Иначе бы не просто не подошла отрывать его от работы, но и обошла бы стороной. На всякий случай. — Прости, занят, — извинение вышло неудачным. Айла отвела взгляд и собралась уходить, и Лим заставил себя добавить еще одно слово. — Спасибо. Она повернула голову всего на секунду, но ответная улыбка могла значить, что алхимик все-таки прощен. Не то чтобы это было важно… но почему-то стало капельку спокойнее. В конце концов, Айла и правда хотела как лучше. Кивнув собеседнику на прощание, Ваэрис пошагала к лагерю. А у Лима впереди было еще минимум пять бомбочек и около десятка разномастных зелий. Новая глиняная баночка послушно приняла плотную пробку и отправилась в коробку к старшей сестре. В закопченную стеклянную колбу тонкой струйкой пролился прозрачный экстракт… *** Камелия внимательно следила, как Айла Ваэрис удаляется от Иламина. В руке дрожал уже новенький кинжал, чистый и идеально острый, но максимально простой. Почему он оказался зажатым в ее пальцах, Камелия не до конца понимала — в последний раз, когда она обращала на него внимание, он покоился в ножнах на бедре. Будто очнувшись, девушка рассеянно проследила за удаляющейся розоволосой эльфийкой и снова обернулась к алхимику, занятому, кажется, приготовлением какой-то ядовитой дряни. Он сосредоточенно переливал нечто черное и тягучее из одной емкости в другую. Кинжал отправился в ножны. Камелия неуверенно шагнула в сторону Лима — на узенькой полоске пустыря он был виден как на ладони. Ровные движения крепких рук выглядели хорошо отработанными, до холодного автоматизма; Камелия невовремя вспомнила, какими еще бывают их движения. Резкими, порывистыми — честными. Вспомнила, но не ощущала слишком давно. И это шаманку очень беспокоило. Он не касался ее даже пальцем с тех пор, как они расположились на привал после гулльей пещеры. Едва зажившие ноги отвратительно ныли от долгой ходьбы, но Камелия ходила за своей драгоценной жертвой хвостом, не оставляла попыток понять, что же произошло с ним произошло? Неужели охладел? Нет, этого не может быть. Камелия хорошо знала, какой эффект производит на всех мужчин без исключения — и на половину знакомых женщин. Лим не настолько особенный, чтобы противиться ее обаянию, тем более, если уже распробовал, как хорошо с ней может быть. Так в чем причина? Неужели, все еще обижен за убийство? О, он просто не знает, как испугалась и расстроилась сама Камелия, как тряслись ее руки, сжимающие кинжал, как она зажмуривала глаза, когда лезвие распарывало его шею, и как остервенело, глотая слезы, колотила закаленным острием его холодеющую грудь. Зато точно видел, как она была рада его возвращению — и все еще обижен? Да… да как он смеет?! Камелия смело зашагала в сторону походной лаборатории, крепко сжимая кулаки и подбадривая себя все новыми аргументами. Он ослеп, оглох? Он не видит и не слышит, как она хочет быть рядом с ним, не замечает ее сигналов? Обходит все силки, даже самые хитрые, избегает даже легких прикосновений — почему? Неужели каким-то образом понял, что это все — игра? Нет, нет… этого не может быть, никто и подумать не смеет, что сама добродетель, лучшая подруга командора может увлекаться настолько изящным искусством… и тем более, об этом не может узнать старый псих! Так в чем дело? Она приблизилась. Лим захлопнул крышку сундучка с травами, так ничего из него и не достав. Не оборачиваясь, обратился: — Камелия? — и тон настолько холодный, настолько пустой, что раздиравшая шаманку злость потребовала немедленного выхода. В такой ситуации с любым другим нахалом разговаривала бы уже Мирейя — Камелия не помнила подобного, но уверена была, что ее жесткое, яростное начало обязательно бы себя проявило. Однако сейчас произошло то, чего, казалось не могло быть никогда: из себя вышла она сама. Настоящая. Потянув Иламина за рукав, девушка развернула его лицом. Алхимик не сопротивлялся, его лицо сохраняло ледяное спокойствие, и только в рыжих глазах снова пылало жаркое пламя. Не до конца понимая, что именно делает, Камелия занесла руку и отвесила алхимику хлесткую пощечину. Звук удара ладони о колючую щеку показался оглушительно громким. Камелия отшатнулась, открыла рот, чтобы сказать что-то, как-то оправдать свое поведение, рушащее всю глупую сказку про большую любовь, на которую она собиралась ловить Лима. Но слова не шли, и улыбка не получалась — лишь жалкое подобие на отчего-то дрожащих губах. На лице Лима отразилось удивление; он неловко снял перчатку и потер раскрасневшуюся щеку. И промолчал, в очередной раз надеясь, видимо, что Камелия скажет все за него. — Ты! Ты… — Камелия облизнула пересохшие губы. Взгляд охватил плечи аазимара, его руки, исцарапанные пальцы в засохших пятнах травяного сока и чего-то черного, вернулся к озадаченному лицу и огненным глазам, постепенно приобретающим осмысленность. — Ты идиот! Ничего глупее Камелия сказать не могла — ни одна благовоспитанная дурочка в ее любимых романах никогда не позволяла себе таких высказываний. Фигура Иламина поплыла, подернулась странной дымкой и тут же снова обрела четкость — по щеке поползло мокрое, на ресницах остались капельки влаги. И все это происходило само, без участия Камелии, без ее желания — этот псих определенно что-то сделал с ней, отравил, зачаровал! Это полная глупость! Камелия попыталась сделать лицо чуть более аристократично обиженным, надеясь пустить неожиданный эмоциональный всплеск себе на пользу, но губы неохотно складывались в гримасу красивого страдания. Они просто кривились. Пришлось плотно их сжать; шаманка представила, как сейчас выглядит, и торопливо отвернулась. Спиной обиженную невинность играть будет легче. Да! Он же идиот. Полный идиот, не успел ничего заметить. Это ничего не портит. Даже наоборот, поможет! Камелия все пустит себе на пользу… Плечи чуть дернулись вверх. Камелия задержала дыхание, чтобы сделать всхлип хотя бы тише, раз уж не получается сдержать его совсем. — Т-ты… — пробормотала Камелия, беря себя в руки. — Ты отдалился. Я волнуюсь, и там, в пещере… я испугалась. А ты… Дыхание почти вернулось в норму — теперь играть стало легче. — Ты меня бросил со всем этим. Одну, — горько произнесла она, добавив голосу совсем капельку благородного трагизма. — Я знаю, тебе тяжело, но только представь, каково было мне? — Страшно? — его голос звучал глухо, чуть хрипло и неожиданно близко. Она обернулась, чтобы сразу оказаться в его объятиях. Протестовать не стала… да и не хотела. Послушно обвила руками его спину, уткнулась носом в его плечо и дала волю все равно рвущимся всхлипам. Теперь он не может видеть, как искажается ее лицо, как раскраснелся нос и припухли веки. А звук и дрожь будут даже на пользу. — Очень, — честно прошептала она в ответ. «Боялась, что ты умрешь… неправильно. Должен умереть совсем по-другому…» Он скинул перчатку со второй руки, небрежно отбросил ее куда-то в сторону и прижал Камелию чуть крепче. Глупый старый псих повелся, сдался на милость изобретательной хищницы; Камелия позволила себе улыбку и глубоко вдохнула вечерний воздух с нотками гнили и гари. Пожалуй, гарью пахло даже слишком сильно для запаха скромных лагерных костров. — Пожа-а-ар! — донеслось со стороны шатров.