Не место для бабочек III: Клинок доблести

— Плохое ты выбираешь время, чтобы заблудиться, — бормочет Ланн. Чего стоило дождаться поста возле шатров с провизией, выкупить у интенданта немного пива (от крепкого эля уже прилипает к небу язык и урчит в животе) и все-таки устроить себе маленький милый пикник! Сидеть, слушать ветер, в кои-то веке не превозмогая проливной дождь с крупинками льда, наслаждаться относительной тишиной — наверное, это осталось одним из немногих привычных удовольствий. И все это — чтобы его в конце концов нашла Камелия; девушка с улыбкой приблизилась, помахивая пыльной бутылкой вина, едва початой. И без всяких вопросов села рядом, потянула носом разлитое в воздухе спокойствие, забрала его целиком, оставив только прогорклый привкус неизбежного разговора. — Я и не заблудилась, — ответила Камелия. — Тебя непросто найти, Ланн. Можно бы счесть это заявление за комплимент своей изобретательности — в конце концов, именно за этим и был организован этот дозорный пост. Наверное. Или чтобы уберечь провизию от ушлых сегодняшних крестоносцев, еще недавно бывших заключенными или отловленными в городах воришками, не успевшими нюхнуть каземат. В любом случае, состояние легкого подпития помешать нести дозор никак не может. Но пришлось признать — попытка спрятаться ото всех пошла Ланну не на руку. Его нашла Камелия, с которой разговаривать не хотелось, и не было никого рядом, кто мог бы спасти от ненужной беседы. Ланн сделал глоток пива — самый первый, но даже не смог насладиться вкусом полюбившегося напитка. Камелия сидит рядом и буравит эмоциональную половину лица таким взглядом, будто он рассказывал ей какую-то очень захватывающую историю и вдруг издевательски замолчал. — И что тебе нужно? — не выдержал Ланн, со вздохом закручивая крышку бурдюка. Насладиться тишиной не получилось. — Ты сам не свой в последнее время, — в голосе Камелии слышится что угодно, только не забота. Ланну это кажется то ли садистским желанием испортить ему настроение, то ли извращенным любопытством. — С тех пор как мы вернулись, ты ни разу не заговорил со мной. — Прости, подруга, что наше непрерывное и взаимоприятное общение пришлось так неожиданно закончить, — Ланн фыркнул. — Так что тебе нужно? Давай решим этот вопрос и не будем тратить ни мое, ни твое время. Камелия негромко смеется и качает головой. Ни в движении, ни в звуке нет ничего настоящего: только хорошо отработанный маневр. Наверное, она тренирует лицемерное дружелюбие так же, как он сам — стрельбу из лука. Сидит так перед зеркалом — и улыбается, смеется, качает головой, поправляет волосы и томно опускает ресницы. Возможно, еще плачет — это у нее выходит удивительно правдоподобно. — Ты тогда думал, что убиваешь меня. Я слышала, Ланн, я все слышала, — Камелия склонила голову набок, будто присматриваясь к его реакции. Которой, конечно же, не следует. — Так почему ты так хочешь моей смерти? — Однажды ты съела мое яблоко, — серьезно ответил Ланн. — Это смертельное оскорбление у монгрелов. Яблоки у нас редкость, за одно можно выручить пару десятков упитанных крыс. Будто сама не догадывается, в чем дело. Будто не помнит, как пыталась запудрить мозги, лишить всего, что дорого, ради собственной прихоти. И ведь почти удалось: тогда, после странного жесткого поцелуя, он действительно всерьез решил отказаться от Ри, не позволить ей принимать свою жалость к нему за симпатию. Если бы не тот разговор в кладовой Гверма, Ланн не задумался бы даже, что ошибся… Впрочем, в перспективе ничего не поменялось. Теперь Ри совершенно заслуженно избегает его общества, не смотрит в глаза, отводит взгляд от перечеркнутого порчей лица, будто до сих пор переживает тот день в мертвом лесу. Может, и правда было лучше послушать Камелию тогда? Да, она лгала, и лгала с самыми туманными и совершенно точно не благородными помыслами, но в перспективе… сейчас Ри гораздо легче было бы смириться с произошедшим. Возможно, она бы даже поверила, что ничего и никогда он не вменял ей в вину, не видел ни единой причины в чем-то упрекнуть. И поэтому-то сознание создало на ее месте единственно возможный образ, который вызывал нужные заклинателю эмоции. — Прости. Позволь искупить свою вину, — Камелия протягивает ярко-красное яблоко, изящно обхватив его тонкими холеными пальчиками. Даже в это движение, казалось бы, простое и понятное, она умудряется вложить столько отработанного изящества, что Ланн может только отвести взгляд. — Бери, я принесла его для тебя. — Ты ничего не понимаешь в яблоках. Мне не нужно твое. Только то, которого здесь нет. Речь, конечно, не о яблоке, и намек настолько чист и прозрачен, что даже вымытый недавним ливнем чуть морозный воздух не может соперничать с ним в этом. Кутона выдался достаточно теплым и мокрым, по крайней мере, самое его начало: из детства Ланн помнил тяжелые сугробы на заднем дворе их дома. И нагоняи от мамы, когда очередное «плаванье» по снежному озеру заканчивалось помятыми грядками, засаженными озимой снедью. Давно кутона такой теплый? Или этот год — особенный не только для Ланна? — Не умирать же теперь с голоду? — Камелия тычет яблочным боком в его предплечье. Не дождавшись реакции, кладет фрукт рядом со сложенными крестом ногами, будто бы все-таки передавая нежеланное угощение. — Если того яблока нет поблизости, почему бы не угоститься этим? Возможно, оно окажется даже вкуснее. — Мне не надо вкуснее, Камелия. Мне надо… а, в бездну. Чего ты добиваешься? Ну вот, испортила всю метафорическую шутку. Сравнивать Ри с яблоком почему-то оказалось непросто: в конце концов, он не собирался ни есть ее, ни мешать существованию еще каким-либо образом. Сбитая с ветки, оторванная от корней, она, тем не менее, имела все шансы превратиться в настоящее отдельное дерево, способное принести много замечательных плодов. Если, конечно, какая-нибудь рогатая жаба не перегрызет едва проросшие корешки. А этого не будет. Теперь — точно. — Твоего внимания, конечно. Мое предложение, как ни странно, все еще в силе. — Как и мой отказ, и даже его причина. Мы закончили? Теперь я могу попить пива и посмотреть на продуктовый шатер, как то предписано моими прямыми обязанностями? — В твои обязанности входит распитие пива на дозорном пункте? — Нет, это — моя личная инициатива. Камелия облизнула губы — Ланн не поворачивается к ней, честно высматривая возле вверенного его вниманию шатра потенциальных воришек. Но она всегда делает так, когда замолкает посреди интересного ей разговора, чтобы придумать очередную причину его продолжить. Или увести в нужную сторону. Или подальше от ненужной. А может, и не облизнула? Какая, в бездну, разница. — Я не думала, что ты настолько ненавидишь меня, — голос Камелии совсем чуть-чуть дрогнул, будто Ланна могли пронять ее напускные слезы. Уже нет: он видел слишком много ее наигранных истерик, чтобы поверить еще одной. — Что я такого сделала, кроме как попыталась бороться за свое счастье? — А как же Иламин и ваша большая несчастная любовь? Рассказ о беседе с вампирицей отложился в голове Ланна малосвязным бредом. Разумеется, нет никакой любви, и вся эта история походит на не слишком продуманную ложь. Увы, все сказанное Камелией дословно подтвердил Вольжиф, а значит, этому поверила и Ри. — Он был нужен только чтобы не думать о тебе, — грустно прошептала Камелия. — Я пыталась отвлечься, но он… в общем, оказался не по девочкам. А по вампиренышам, за что и поплатился. Ланн обернулся; Камелия закусила губу и, кажется, только сейчас отвела от него взгляд. — Так ты всех, кто тебе отказал, пытаешься растворить в кислоте? Мне уже начинать бояться или еще рано? — он хмыкает и возвращается к созерцанию продовольственного шатра. Смотреть на Камелию дольше необходимого слишком тяжело: ее черты плывут перед глазами, вынуждая вспомнить ту самую ночь, когда все покатилось в бездну. Он видел, как рассеивается морок, как испуганные сине-зеленые глаза становятся блестящими и темными, как изящная рука бледнеет и истончается, прежде чем ее прошивает наконечник стрелы. — Нет. Только тех, кто мне угрожает, — с готовностью отвечает Камелия. То ли верит в то, что говорит, то ли давно заготовила эту фразу. — Они собирались убить меня. Я защищалась. Может, его просто контролировал этот вампир… они умеют и не такое. — Исходя из рассказанного тобой, смею предположить, что мальчишка был дампиром. А они… собственно говоря, не умеют ничего большего, чем прочие разумные. — Его могла научить мамаша. — Могла. Ланн поднялся на ноги и размял затекшую шею. Камелия шелестит рядом, приготовившись, очевидно, и дальше доставать его своим обществом. Пусть. Главное теперь — не реагировать на ее вопросы, не позволять наслаждаться никакой, даже очень сомнительной властью над его временем и мыслями. Ланн делает несколько широких шагов в сторону, и легко одетый молодой мужчина, незаметно пробиравшийся к шатру, резко меняет траекторию движения. С этой стороны хранится спиртное; поэтому-то на должность ответственного за провизию и не назначают всех подряд. — Хочешь, чтобы я ушла? — Ланн еле удержался, чтобы не вздрогнуть. Камелия подобралась к нему со спины совершенно бесшумно, и при желании вполне могла бы насквозь прошить рапирой раньше, чем он бы понял, откуда нанесен удар. Но вместо этого заговорила. — Да, пожалуйста. Если тебе не сложно. — Сложно, — она склонила голову, скользнула по нему заинтересованным взглядом. — Но я выполню твое желание. Надеюсь, однажды ты выполнишь мое. И удалилась в сторону жилых шатров. Не слишком быстро, но все-таки ушла — и Ланну будто стало легче дышать. Он возвращается к своему наблюдательному посту и скручивает крышку с фляги, опускаясь на редкую траву. Снова складывает ноги крестом, подбирает с земли забытое яблоко: в конце концов, это просто яблоко.