Ликорис

Саина плакала. Сегодня, спустя шесть лет супружеской жизни, она произвела на свет своего долгожданного первенца. Им стала здоровая, во весь голос кричащая малышка с ярко-розовой кожей и уже вьющимися тёмными волосами. Девушка слышала голос недоумевающего мужа, что доносился из соседней комнаты. Слушала и глотала горькие слёзы, крепко прижимая младенца к груди, словно пытаясь уберечь его от страшной беды. Ей было больно. Не столько от перенесённых родов с долгими, мучительными схватками и разрывами, сколько от проскальзывающих сквозь тонкие стены хижины слов супруга. — Дочь?.. — растерянно вымолвил Фархад, пошатнувшись. — То есть как дочь?.. Что за нелепые шутки?! Ты же сказала, что будет мальчик! Ты сказала, что будет мальчик! Этого не может быть! Не верю! Повитуха ничего не могла, кроме как, потупив голову, молча развести руками. Не в её силах было поменять пол уже родившемуся ребёнку. Таков был замысел Божий. Им ничего не оставалось, кроме как принять его дар и благодарить за него вопреки всем своим ожиданиям. Мужчина мечтал о наследнике. Он грезил им, как и любой другой муж в их маленьком, затерянном среди гор поселении. Прошло чуть больше пяти лет как древо их с Саиной супружеской жизни никак не могло принести обещанных плодов. И чем больше воды утекало с момента заключения их брака, тем громче становились перешёптывания соседей. Их косые взгляды и прямые замечания, мол: «А где же дети? Никак это наказание Божье. Да-да, точно, так и есть!», сильно досаждали Фархаду. Он устал от насмешливых тычков в спину и с каждым днём становился всё невыносимее. Ему не на ком было вымещать накопившуюся злобу и разочарование, кроме как на жене, что была младше него на целых семнадцать лет. Шесть овец — вот какова была её цена, и Фархад не раз пожалел о том, что так много отдал за, по сути, бракованную жену. За это время Саине дважды удавалось зачать ребёнка и дважды его потерять. Поначалу, узнав хорошие новости, мужчина был преисполнен радости. Озарённый светом счастья, он с нетерпением ждал встречи с сыном. Ему и имя было уже дано — Дамир — в честь отца его отца. Однако плод отказывался развиваться в чреве матери. Неизвестно, то ли от тяжёлой работы и стресса, то ли ещё по какой-то другой причине происходил этот выкидыш, но вместе и без того тяжёлым бременем утраты вдобавок девушка ещё получала нагоняй и от мужа. Крики, метания, удары и проклятия каждый раз сопровождали эти трагические события. — Это ты во всём виновата! — кричал Фархад, сметая всё с накрытого стола. — Всё это — твоя вина, женщина! Грешница! Это кара Божья! Так Бог наказывает тебя за грехи! Кайся, женщина, кайся! Моли Бога о прощении! Моли, чтобы он смиловался над тобой! Убийца! Саина никак не могла сопротивляться тому, что происходит. В такие моменты ей казалось, что она становится такой маленькой, почти крохотной, совсем как беспомощный ягнёночек в лапах у голодного хищника. Она зажималась и мечтала лишь об одном — чтобы этот кошмар поскорее закончился. На самом же деле ей хотелось исчезнуть, пропасть, испариться, лишь бы больше никогда не слышать этого ужасного крика и не видеть супруга таким. Его красные от прилива крови глаза вселяли ужас. Саина готова была поклясться, в такие моменты то был сам Шайтан! Иной раз на эмоциях мужчина хватал жену за волосы, тормоша и проклиная её за все досаждающие ему, как авторитету, невзгоды. Вьющиеся локоны срывались с головы девушки, оставаясь в сжатых кулаках разгорячённого мужчины. Умерив пыл, Фархад стряхивал их на пол и как ни в чём не бывало шёл заниматься своими делами, оставляя Саину прибирать учинённый погром. Брань между супругами никого не удивляла. Как гласила народная мудрость: «Кто жены не бьёт — мил не живёт». Это было частью их повседневности, нормой. Девушка и сама не раз становилась свидетельницей сцен, полных жестокости. Причиной тому могло послужить что угодно: пересоленная еда, мешающие отцу дети или же любые другие проступки и убытки в семье. Зачинщиками всегда выступали мужья и отцы. Ни одна женщина в деревне не смела повышать на супруга голос или же как-то высказывать ему своё недовольство, а если в редких случаях и смела, то ей быстро напоминали, где её место. Сыновья и братья пользовались теми же привилегиями и уважением. Дочери же, будь то сёстры или другие молодые девушки, всегда ходили по улице не меньше чем подвое, склоняя покрытые головы под грузом ответственности за свою честь и честь семьи в целом. От этого напрямую зависели их жизни — будут ли они полны спокойствия и стабильности или же неожиданно оборвутся от рук, казалось бы, самых близких им в этом мире людей. Саина хорошо помнила, как считала шаги от калитки дома до ручья и обратно. Каждый раз, когда она проходила мимо повстречавшегося ей на пути селянина, её сердце становилось точно каменным, утаскивая её самосознание куда-то на дно тёмного омута. С трепетом на губах она тихо здоровалась и спешно проходила мимо, ни в коем случае не поднимая глаз на встречного. Вдруг кто увидит и посчитает её легкомысленной девицей? Слухи, даже ничем не обоснованные, могли легко её погубить. Так сразу и не скажешь, но все девушки, достигшие половой зрелости, приходились друг другу соперницами. Клевета не была здесь чем-то чуждым и распускалась порой как самими претендентками на роль наречённой, так и их не менее заинтересованными в свадьбе родственниками. Потому новость о том, что ею кто-то заинтересовался, очень обрадовала Саину. Девушке уже исполнилось шестнадцать и ей давно пора было выходить замуж. Без даже начального образования или других привилегий это был её единственных шанс подняться по иерархическим ступеням в обществе: от низкого статуса дочери к куда более престижному статусу жены, а затем и к самому почётному статусу — статусу матери. Это был её потолок, и в том была её свобода. Саина знала того мужчину, чьей супругой совсем скоро ей предстояло стать. В её глазах он не выглядел злым или бессердечным человеком. Напротив, поначалу девушка считала, что ей очень повезло быть с таким мужем. Первая брачная ночь запомнилась ей нестерпимой болью. Фархад был напорист и, казалось, совсем не понимал чувств молодой жены, что, скуля, роняла слёзы и зажималась под ним, словно окостеневшая. Утром помеченная кровью простыня осчастливила членов со стороны обеих семейств. Отныне их союз был нерушим. Тогда же подарочная корзина символично красных яблок спешно отправилась в дом родителей молодой жены. Гордый новобрачный весь день принимал поздравления от односельчан, что в один голос хвалили его выбор и желали скорейшего появления на свет большого количества отпрысков. Желательно мальчиков. От девочек тоже был прок. Работа по дому, уход за скотом и прочие хлопоты — всё это ложилось на их хрупкие плечи чуть ли не с раннего детства. К тому же, будучи готовыми к замужеству, они могли принести даже большую пользу. За одних просили платить скотиной, за других иной раз брали даже золотом. Чем строже отец воспитывал своих дочерей, тем выше была их стоимость. Потенциальным женихам же достаточно было располагать необходимыми средствами для выкупа приглянувшейся им невесты. У Саины не было братьев, и её мать сильно переживала по этому поводу, будто бы она что-то недодала этому миру. Зато было две старших сестры. Обе они давно уже нашли себе мужей и покинули родную деревню, перебравшись ближе к городу. Так девушка осталась совсем одна в родительском доме, где больше не было возможности откровенно поговорить с кем-то по душам: поделиться своими мыслями и тревогами. По соседству с ними жило ещё несколько семей, имевших при себе как дочерей, так и сыновей. Искоса наблюдая за их бытом, Саина могла воочию лицезреть, сколь разными жизнями могут жить кровные родственники под общей крышей. Соседский юноша, Рагиб, приходившись ей почти что ровесником, без особой на то охоты ходил посещать занятия в местном подобии школы. Путь к ней был долгим и не всегда простым, однако там бурлила совсем иная жизнь. Жизнь, которую девушке не суждено было когда-либо познать. Её никогда не учили ни читать, ни писать, да и считать ей было нечего, разве что домашних птиц с овцами, и то на пальцах. Зато она умела печь хлеб и неплохо шить. Эти её навыки ценились в обществе куда больше, чем ум. Образованная женщина никого не привлекала и считалась скорее обузой для своей семьи, нежели её помощницей. Кротость, покорность и трудолюбие — вот те черты, что молодые люди искали в своих будущих избранницах помимо красоты, и Саина изо всех сил старалась соответствовать заявленным требованиям. Пока она носила воду для полива, Рагиб катался на велосипеде. Пока его сёстры вручную штопали и стирали его вещи, он шёл на рыбалку. Пока его мать гнула больную спину, собирая с гряд свежие овощи на продажу, его отец мирно курил, ожидая возле машины, когда его жена принесёт ему подготовленный товар, чтобы отвезти его на базар. Даже перенесённые роды не предоставили Саине шанс хоть сколько-то задерживаться в постели. Спустя пару часов она встала. У неё было много неотложных дел как внутри дома, так и за его пределами. За всё это время муж так и не пришёл её проведать. Встретившись, он не спросил супругу о её самочувствии. Ребёнком он тоже не интересовался, словно бы его и вовсе не было. Казалось, родись его дочь мёртвой, этому он и того был больше рад. Возможно, мужчина и сам об этом думал. Очередной выкидыш или смерть от асфиксии казались неплохим вариантом развития событий, если не лучшим. По традиции именно отец должен был дать имя своему чаду. Фархад игнорировал это. Ему было всё равно, как будут звать этого ребёнка. Он даже не взглянул на дочь, а её плач явно его раздражал. — Что ты не можешь её никак утихомирить?! — гневно выпалил мужчина, рявкнув в сторону вздрогнувшей жены. — Сколько ещё мне придётся слушать эти вопли?! Сделай уже что-нибудь! Схватив кричащего младенца, Саина поспешила убраться прочь, шмыгнув пугливой серой мышью за порог. Снаружи уже наступил поздний вечер, и теперь одни лишь только тускло поблёскивающие над головой звёзды могли утешить прерывисто всхлипывающую девушку. Суровая жизнь и без того не была с ней мила, но после рождения дочери стала для неё ещё нестерпимее. Муж, казалось, придирается сплошь ко всему, за что бы ни бралась его жена, то и дело попрекая её буквально на ровном месте. Задержалась с подачей ужина, не успела привести в порядок его обувь или же ненароком потревожила сон, поднимаясь ночью к ребёнку — получай ворох оскорблений вкупе с рукоприкладством. Главное было не бить по лицу. Постель супругов также охладела. Саина и прежде не испытывала от их с Фархадом интимной связи ничего, что можно было бы назвать приятным или желанным. Мужчина эгоистично ориентировался только лишь на свои собственные ощущения и предпочтения. Всё начиналось и заканчивалось именно тогда, когда он этого хотел. В настоящий момент тело девушки ещё не успело толком оправиться от недавних родов, но муж уже начал настаивать на исполнении ею супружеского долга и без раздумий грубо брал то, что по праву считал своим. Он и так уже долго ждал и не собирался больше терпеть подобное притеснение. Саина же стойко всё переносила, убеждая себя, что лишь в том было её спасенье. Но она только обманывала себя, надеясь, что со временем муж смирится с реалиями и станет милосерднее к ней относиться; что в конечном итоге он примет их ребёнка и их семья станет по-настоящему полноценной, как он того и хотел, а она ещё подарит ему сыновей. Было наивно так полагать. Время шло, но ничего не менялось, и однажды у ручья до девушки дошёл слух, что, мол, Фархад спрашивал у глав семейств по соседству про их незамужних дочерей подходящего для сватовства возраста. Саина отказывалась верить своим ушам и, набрав воды, поспешила уйти подальше от подобных провокационных разговоров. Сердце у неё было не на месте. Мужчина был вправе иметь больше одной жены. Но, если Фархад приведёт в дом ещё одну женщину, которая его не разочарует, что тогда станет с ней? Какое место будет уготовано ей в таком случае? Долго размышлять над этим вопросом девушке не пришлось. Ответ внезапно пришёл за ужином, едва мужчина притронулся к поданной на стол еде. — Я требую развод, — сказал он лишённым каких-либо эмоций голосом. От этих слов на глазах безмолвной Саины навернулись горькие слёзы. К горлу подступил давящий ком, что не давал ей толком ни дышать, ни говорить. Дрожащие пальцы судорожно стиснули подол уходящего в пол платья. — Ты слышала? — на этот раз требовательно и как-то зло произнёс Фархад, повышая тональность. — Что молчишь, женщина? Даже не вздумай давить на жалость! Только и делаешь, что всё портишь! Господь, за что ты послал мне такую жену?! За какой такой грех ты посылаешь мне эти испытания?! За какой, Господи?! — Пожалуйста… Пожалуйста, не надо, — претерпевая горечь в спёртом горле, выдавила из себя Саина. — Обещаю… Я клянусь, что!.. — Как ты можешь мне что-то обещать? — бросил мужчина полным пренебрежения тоном. — Уйди прочь. Не желаю тебя видеть. Склонив голову, девушка покорно попятилась. Она знала, всё было кончено. По крайней мере для неё. Как только её прогонят, у Саины больше не будет будущего. Ей не вернуться обратно домой. Отец скончался прошлым летом, и овдовевшая мать переехала жить к одной из своих старших дочерей, что благополучно обустроилась с семьёй рядом с городом. Дом и хозяйство она продала, так что у девушки не было больше места, где бы она могла укрыться хотя бы на время. Не желанная и не любимая отцом дочь окажется под открытым небом вместе с ней. Девушка знала, что новые семьи оставшейся у неё родни не примут её к себе, как не принял бы и отец, будь он сейчас жив. Она опозорилась — не справилась с отведённой ей Богом ролью, сделала несчастным мужа и разрушила свой брак. Не имея при себе ничего, кроме кричащего младенца: ни денег, ни знаний, ни профессиональных навыков, Саине не на что было больше надеяться. Подобно выброшенной на сушу рыбёшке, она могла лишь отчаянно трепыхаться, жадно глотая воздух, но это никак не спасло бы её от погибели. Фархад не стал тянуть с расторжением брака. В этом вопросе возражения жены никак не учитывались. Не она соглашалась на заключение этого союза, не ей же его было разрушать или сохранять. Весь посёлок знал об этом решении и укромно шептался. Выйдя в последний раз из дома, девушка не знала, куда ей теперь податься. С трёхмесячной дочкой на руках, имя которой так и не удосужился дать её отец, Саина вышла на распутье. Сперва она обратилась к старейшине деревни, ища у того ответов и помощи, но он мог позволить ей лишь провести пару ночей в своём хлеву. Пустить её в дом, пусть и с ребёнком, считалось недозволительным поступком, но девушка и за то была очень ему благодарна. Узнав, что от стресса у неё пропало молоко, старейшина предложил Саине выдоить его корову, чтобы накормить младенца. Впервые за долгое время с ней обходились так по-доброму, и от того девушка испытывала смешанные, но приятные сердцу чувства. Но этого было недостаточно, чтобы начать новую жизнь. — Ты не можешь больше здесь оставаться, — прозвучали те самые ожидаемые, но не менее больно жалящие слова. — Тебе пора уходить. Навести мать и расскажи ей обо всём. Может, она подскажет, что тебе делать. Не переживай. Бог укажет тебе путь. Храни тебя Господь, Саина. Поблагодарив за всё старейшину, девушка покинула родное поселение. Обременённая и подавленная, она шла по пыльной просёлочной дороге, невольно вспоминая всё, чему родители научали её с малых лет. Чуть ли не каждый день отец твердил ей и сёстрам, как важно женщине быть целомудренной и в первую очередь думать о своём муже: уважать и подчиняться ему, иначе она нарушит Божий закон и будет справедливо за это наказана. Мать же то и дело говорила им воздерживаться от опрометчивых мыслей, не делать глупостей и запрещала всё, что могло бы бросить тень на честь их семьи. Им нельзя было смеяться, громко говорить, танцевать и праздно проводить любое свободное время. За этим строго следили и наказывали за совершённые проступки. Отец мог их выпороть или применить любое другое физическое или психологическое насилие: обругать последними словами, оставить без еды или не пустить ночевать в дом, заперев в сарае. Всё это делалось для того, чтобы вырастить товар лучшего качества и обзавестись уважением в обществе. Саина хорошо помнила, чем могут закончиться неудачи в этом деле. На её памяти такое было по крайней мере один раз. Местная девушка забеременела, не состоя при этом в браке. Кто-то говорил, что она не смогла дождаться свадьбы и отдалась любимому человеку. Кто-то говорил, что это произошло даже не по её согласию. Итог был один — она допустила это, опорочила себя и опозорила свою семью. Выход из такой ситуации был только один. Убитый недосмотром отец самолично зарезал нерадивую дочь, смыв её кровью грязь со своей растоптанной репутации. Труп с едва округлившимся животом видела вся деревня, и каждый житель теперь знал — эта семья очищена. Тогда Саина думала, что ни за что не допустит, чтобы нечто подобное произошло и с ней. Сейчас же девушка считала, что лучше бы Фархад сделал с ней то же самое, а не бросил на произвол судьбы, словно престарелую сторожевую собаку, чей удел был доживать свой век в холодной подворотне. Именно об этом думала путница, когда в вечернем сумраке за её спиной блеснул дальний свет фар. Сама того до конца не осознавая, Саина решила шагнуть под колёса проезжающего мимо автомобиля. Водитель тут же спохватился, но едва ли это ему помогло. Девушку отбросило ударом на обочину. Ребёнок упал рядом с ней. Выскочивший из кабины водитель бросился к сбитой прохожей. Он кричал и размахивал над ней руками, но смутно видящая Саина слышала лишь приглушённый звон. Мужчина не знал, что она могла делать в таком месте одна, да ещё и с младенцем на руках. Важнее было то, как ему теперь поступить. Девушка не помнила, что произошло дальше. Она провалилась в беспамятство и пришла в себя только спустя неопределённое время. Открыв глаза, Саина поняла, что лежит в незнакомой комнате. Привстав, девушка поморщилась от боли, что причиняли ей оставленные после удара ушибы. Дочка лежала рядом с ней. На первый взгляд она была цела и невредима, что успокоило её мать. Встав с постели, настороженная Саина вышла из комнаты. За её пределами, она быстро столкнулась с хозяином дома. Первой её увидела его жена, что позвала мужа фразой: «Карим, она очнулась!» Пришедший на возглас мужчина не раздумывая начал отчитывать безрассудно поступившую девушку: «Ты в своём уме, женщина?! О чём ты только думала?! Зачем бросилась под колёса?! Да ещё и с ребёнком! Чуть до греха не довела!» Саине нечем было на это ответить. Несмотря на то, что она потеряла сознание, в конечном итоге с ней не случилось ничего серьёзного, и потому девушка не могла больше докучать незнакомым людям. Убедившись, что его руки чисты, мужчина выпроводил незнакомку, советуя ей поскорее вернуться к себе домой. Но Саине некуда было возвращаться. Она зашагала вперёд, толком не ведая куда ей нужно идти. Никто и нигде её не ждал. Перед отъездом мать сообщила ей, где теперь живёт её сестра. Мало ли дочь когда-нибудь решится их навестить. До этого девушка ничего об этом не знала. С горем пополам, но ей всё же удалось отыскать указанное место. Саина долго стояла у высокой калитки, не решаясь её открыть. Её одолевали сомнения и страх. Но больше всего девушку терзал стыд. Под давлением этого чувства она даже была не в силах поднять глаза. В таком состоянии её встретили родственники. Мать сразу поняла, что что-то не так. Она читала дочь как открытую книгу и от приветственных любезностей быстро перешла к делу. Саина всё ей рассказала. — Что за глупости? — отмахнулась женщина, подозревая, что дочь в чём-то ей лукавит. — Разве может человек разрушить то, на что их благословил сам Господь? Не выдумывай. Если ты несчастна в браке, это не повод убегать от мужа. Возвращайся и проси у Фархада прощения. Постыдись! Пригрозив девушке больше не пускать её на порог, если та не исправится, мать отправила дочь в обратный путь. После разговора с ней Саина была полностью опустошена и разбита. Оказавшись перед закрытой калиткой, девушка не смогла сдержать слёз горечи. Крепче прижав ребёнка к болящей груди, она пошла прочь. Проходящие мимо люди мнительно косились на неё, но Саина этого не замечала. Очень скоро вокруг уже не было ни единой души. Оставив город позади, девушка вышла на горную тропу. — Неужели ты меня оставил, Господи? — тихо произнесла она, останавливаясь, чтобы полюбоваться тем, как в последних лучах заходящего солнца догорал рельефный горизонт. — Неужели ты оставил нас?