Просто боялся

      Цветы — это так прекрасно, сказочно и просто волшебно. Красивые лепестки, чудесные бутоны, ярко-зелёный стебель: всё в них идеально! Любой цветок чарует своим ароматом, дарит приятные ощущения. А когда расцветает — радует глаз.       Чудесный запах дурманит рассудок, он как наркотик…       Но это явно не так, когда цветы растут в твоих лёгких. Ты каждый день, сквозь слёзы и боль, выплёвываешь окровавленные лепестки и бутоны. А ярко-зелёные шипы режут лёгкие, чудом не задевая жизненно важные органы. Тот аромат, что ты чувствуешь, станет последним запахом, который ты ощутишь перед смертью. Ты это знаешь, от этого невыносимо больно; это будоражит все нервные клеточки твоего тела. И ты ждёшь, нет, ожидаешь — когда же это настанет? Ты хочешь этого, но ты боишься этого. Ханахаки — красивое слово, ужасная боль, куча страхов и мучительное ожидание.       На свете не было ни одного лекарства, способного хотя бы приостановить скорое развитие болезни. А ведь таких, безответно влюблённых: не тогда, не в того человека, не в то время — было нескончаемое количество.       Запивать горе алкоголем, пожалуй лучшее, что можно придумать в такой ситуации. Иногда кровь смешивается с приятной терпкой жидкостью и становится менее противно, да и болезненные ощущения постепенно уходят на задний план. Но утром этот круговорот из цветов, крови и шипов возвращается с новой силой, которая идёт по нарастающей, к концу дня хочется с этим покончить. Ты задыхаешься и кашляешь, ты не контролируешь это.       А она пытается не замечать боль, не замечать человека из-за которого в её лёгких растут цветы. И всё пьёт горячительную жидкость в надежде, что та поможет.       Ощущение, что она уже приросла к кровати. Встаёт с неё только на пару часов и снова укутывается в пропахнувшее кровью одеяло. За последние три недели она ни разу не вышла из дома. В гильдии за неё стали беспокоиться, пару раз приходила Люси с Леви; отец неоднократно пытался зайти, но брюнетка не давала никому пройти внутрь маленькой квартиры. Ссылалась на плохое самочувствие. Никому не открывала дверь. Ей стоило бы уже появиться в гильдии, для приличия взять лёгкое задание и снова уйти не меньше, чем на месяц.       Взяв всю свою волю в кулак, девушка пошла в душ. А что если он поймёт, почему я пропала на месяц, никуда не ходила. Если случайно узнает о моей болезни, об этом чёртовом ханахаки?       Тёплые капли приятно согревали кожу. Но девушка быстро выключила воду и в полотенце вышла из комнаты. Всё хорошее всегда заканчивается.       Прихватив с собой платок и надев свитер с джинсами, Кана вышла на улицу. Впервые за месяц она почувствовала, как яркие лучи солнца касаются её слегка опухшего лица, как трава шуршит под её ногами, а птицы весело щебечут, перелетая с ветки на ветку. Весь мир как будто издевается над ней.       Лёгкие опять с силой сжались, вызывая новый приступ кашля. Быстро завернув за угол, Кана стала откашливаться, согнувшись пополам. Лепестки с кровью вырвались наружу и заставили продрогнуть. Быстро смахнув с пухлых губ остатки жёлтых лепестков, нервно хватая воздух ртом, Альберона побежала к зданию, чтобы схватить задание и поскорее уйти.       Аккуратно отворив массивные двери гильдии Кана прошмыгнула в помещение. В душе поселилась надежда остаться незамеченной, но ей не суждено было сбыться. — Кана, ну наконец-то, — к девушке стремительно приближалась Люси, — Знала бы ты, как мы все беспокоились! — с укором проговорила Заклинательница и взглянула на Кану.       Вид у неё был не очень. Бледная и нездоровая кожа, мешки под глазами. Тяжело вздымающаяся грудь лишь усугубляла внешний вид. Несмотря на приложенные усилия, волосы местами всё же были запутаны, а большая часть прядей приобрела слегка сероватый оттенок. Джинсы были неровно подвёрнуты, а на ранее чистом свитере было пару капель уже застывшей крови.       Люси оторвалась от тщательного осмотра подруги только тогда, когда её ощутимо ткнули в бок.       Рядом с Люси встало ещё, человек так десять, среди которых была и Леви с Гажилом, недавно шумевшие Нацу и Грей, а рядом — разнимавшая их Эрза. Титания кашлянула и спросила: — Как самочувствие? — Уже лучше, — ответила Кана и выдавила из себя полуулыбку, которая была не сильно-то и убедительна, но многие согильдицы, что были с ней не особо хорошо знакомы, лишь крикнули, что-то на подобие «бухаем!» и стали окликивать Мираджейн.       Кана быстро, насколько это было возможно, учитывая творившийся вокруг хаос и её, с каждой секундой ухудшающееся самочувствие, подошла к доске с заданиями. Найдя достаточно лёгкое, она мигом сорвала его и развернулась, уже собираясь уйти. — Эй, Альберона! — её окликнул знакомый хрипловатый голос. Девушка остановилась, словно вкопанная. Руки Каны дрогнули и она, скомкав листок с заданием, положила его в задний карман джинс. — Лакс, я уже ухожу, — выдавила девушка и продолжила свой путь.       Она быстро выскочила на улицу и уже собиралась идти в направлении к дому, но её рывком развернули мужские руки. О Фейри, такие тёплые, такие родные руки. — И куда ты собралась? — хмыкнул парень. — На задание. — Знаешь же, что я легко понимаю, когда ты врёшь. — Я иду домой, доволен? Пусти меня, Лаксус! — пытаясь смахнуть крепкие руки, что лежали на её плечах, процедила Кана. Но что она может, одна против Дреяра-то? А что она может против собственных чувств и грёбаных цветов в лёгких, которые сейчас потихоньку заполняли её горло. — Альберона, ты думаешь я не замечаю, что с тобой что-то не так?       С небывалой для него нежностью, он приподнял подбородок девушки, заставив смотреть в его глаза. И сердце Каны бешено забилось, то ли от гнусного ханахаки, то ли из-за её любви, а может — от всего сразу. От этого приятного касания внутри Каны всё завертелось, будто перевернулось, ей хотелось не прекращать этот момент и уйти одновременно. Ведь он уже не помогал. Раньше ей сносило крышу и разум махал белым платочком, а цветы от одного его касания замирали, прекращали свой рост и на пару дней Кане удавалось поспать. Сейчас же болезнь достаточно прогрессировала и она сама ощущала, что ей оставалось недолго.       Но жгучая боль не дала сделать ни того, ни другого. Она почувствовала лёгкое головокружение, а следом ощутила, как шипы режут горло. Она, просто не в силах что-либо сказать, начала кашлять. Быстро отвернулась и встала к Лаксу спиной. Девушка схватилась за горло обеими руками и почувствовала, как на бархатные пальцы капает алая жидкость, а за ней на руках оказалась и лепестки жёлтой розы.       Она вспомнила, как когда-то давно Лаксус сказал, что любит розы. Жёлтые розы. Внутри жгло, прожигало, топило в ощущениях. Он любил жёлтые розы потому что с ними у них были хорошие воспоминания. Она не помнила в какой момент так безнадёжно влюбилась в этого человека, любящего розы. Жёлтые розы. Но теперь бутоны и лепестки, которые он так любил, запачканные в крови и смешанные с шипами, лежали на её руках.       Было тяжело. Не хватало воздуха. Легкие, казалось, уже сгорали изнутри и моментально леденели, заставляя захлёбываться в крови. Боль в груди стояла ужасная и нестерпимая, что ещё чуть-чуть и девушка лишится сознания. — Кана, — лицо Дреяра выражало беспокойство, а руки парня слегка подрагивали, — Да что с тобой, чёрт возьми, происходит?!       Парень рывком развернул девушку обратно к себе лицом. — Плохо?       Альберона лишь слабо кивнула, всё ещё держа руки у рта. Вниз по подбородку стекала капля крови, оставляя багряный след, а затем — случайно, из её рук выпал жёлтый лепесток.       Блондин скинул свою шубу на плечи девушки и достал из маленького кармана платок. Через секунду белая ткань уже была в руках девушки. — Спасибо, — сдавленно проговорила Кана. — Ханахаки, да? — Лаксус, — она тихо прошептала его имя. — Кто он?! — грубо спросил маг. — Тебе не… — Кана, кто он?! — Хватит на меня орать! — крикнула Альберона, — Достал! Ты же знаешь… — Кана, прекрати. Иди сюда. — Чего? — Кана бросила удивлённый взгляд на раскрытые руки парня. Она так давно не чувствовала его тепло, что даже на расстоянии пары метров, ощутила жар его тела. — Я же и передумать могу, Альберона, — хмыкнул парень. — Лакс.       Он нежно обвил руками её талию и прижал к себе. Её голова покоилась на груди парня. Она позабыла о той боли, что и сейчас убивала её изнутри, забыла и то, что он мог отказать; кажется забыла, что с ней тот самый строгий Лаксус Дреяр. Сейчас она была полностью уравновешена. Все тревоги отступили на задний план. Блаженно прикрыв глаза, она чувствовала как потихоньку умирает. Ей прекрасно был ясен его ответ. — Скажи уже, — грустно улыбнулась Кана, — Так будет легче нам обоим. — Прости меня, — Лаксус запустил руку ей в волосы и легонько потрепал девушку по макушке. Глаза говорят: — Я тебя не люблю… — Всё будет хорошо, Дреяр… — из уголков её губ стекали тонкие струйки темной крови, но брюнетка продолжала дарить мягкую улыбку.       Он робко приподнял подбородок Каны, прижался ближе и ей представилось, что от того сказочного блаженства, что она сейчас испытывает — сможет летать.       Видимо, борясь с мимолётным смущением, он взглянул на Альберону беглым взглядом. Легонько притянув её за подбородок, он трепетно коснулся её губ. Кана умиротворённо закрыла глаза: как же ей хорошо в его руках, как же приятно ощущать, что хотя бы на секунду твои мечты стали реальностью. Его тёплые руки обвили талию девушки. От него приятно пахло духами, дурманя рассудок, а его бледные губы были такими вкусными, словно её любимые конфеты с ромом…       Его тело бьёт мелкая дрожь, внутри всё будто выворачивается, причиняя сильную боль, от которой хочется кричать во весь голос, но Лаксус лишь с силой сжимает челюсти, громко скрипя зубами и чувствуя запах роз, исходящий от неё.       Она хотела что-то сказать, но слова застыли на губах. Их так и не озвучили. А он лишь отчётливо услышал, как стук её сердца прекратился. В её карих, всегда блестящих глазах, была видна боль вперемешку с безграничной любовью, а на розовых губах застыла мягкая улыбка. Глаза закатились под веки, а рука стала безвольной плетью, на губах замер последний вздох.       Его разум отказывается в это верить. Лаксус крепко прижимал безжизненное тело к себе. — Кана, нет! Блять, Альберона, я люблю тебя! Слышишь люблю! Кана, я люблю. Проснись, чёрт, проснись, умоляю.       И сердце бьёт ещё один удар, прежде чем завершить свою жизнь. Не помогло. Слишком поздно.