downtown baby

      первый взгляд друг на друга. и пропажа. раствориться в небосводе её горящих глаз, будто нет ничего важнее мира внутри неё. будто этот мир — что-то от него. что-то от неизвестности, скрывавшейся между полосок солнечного света, пробивающегося сквозь плотные шторы. так уж они плотны, как хотят казаться? настолько же она закрыта и серьёзна, насколько предстаёт перед ним в первую секунду знакомства? в её глазах он видит что-то на подобии отвращения: она осматривает его наполовину платье-костюм, хмыкает негромко (рядом, ему слышно) и присаживается на соседний стул, взгляд устремляя на сцену. можно ли это назвать судьбой? даня пальцами перебирает складки платья и места себе найти не может, потому что плечи соприкасаются, посылая разряд горячего тепла по всему телу. это кажется чём-то таким непривычным, что хочется оттолкнуть, отсесть самому, попытаться как-либо прекратить этот контакт. однако он ничего из этого не делает, потому что, на удивление, сердце, бешено стучащее в груди, дёргает за какие-то внутренние ниточки, заставляя остаться на месте. тогда даня в бога не верит, но выдохнуть хочет молитву.        они друг на друга не смотрят, только вперёд. даня чувствует, как она нервничает рядом, и сам начинает, словно она как-то влияет на его внутреннее состояние. ей пора выходить на сцену — данилу пора успокоиться. её красивое платье, без всяких вычурных деталей, её яркие глаза, её прямая осанка, тонкие запястья и ровный голос. всё в ней — противоположность ему. они настолько далеко, насколько это возможно. но даня смотрит на неё во все глаза, каждый вздох пытаясь уловить. евгения медведева сошла с картины барокко и захватила все его мысли разом, отправив на задний план остальные, кажущиеся ненужными.       она катается так, будто дышит. плавно, изящно, привычно. лебединая грация, сквозящая даже в том, как она обычно ходит, захватывает полный кругозор дани, стоит ему лишь на секунду перестать контролировать себя. с себя ему смеяться хочется. а ещё хочется к волосам её тёмным прикоснуться. по плечам хрупким хочется костлявыми пальцами провести. к губам прижаться тоже хочется. хочется-хочется-хочется. даня вздыхает тяжело, когда думает. ему думать нельзя — бабич привычно бы пошутил, что нечем, даня привычно бы согласился. ведь и правда нечем. в голове вместо мозгов давно уже «женя, женечка, евгения, жека, медведева, женечка-женечка-женечка». его в плечо авербух пихает, чтобы в себя пришёл, и на лёд к «женечке» отправляет. в слух даня, конечно же, к ней обращается «женя». по-другому он сам себе запретил, ведь она вся-вся-вся соткана из золота, хрусталя и алмазов. дорогая, недоступная.       его руки сами всегда тянутся, чтобы обнять и прикоснуться. женя всегда улыбается, позволяет себя обнимать и дарит такое несравнимое ни с чем тепло, что даня почти задыхается. она дарит жар, но руки у неё всегда холодные. даня ладони её в свои берёт и бережно дует тёплым воздухом, согревая, пока никто не видит и не следит за ними. у них прикосновений сотня за минуту. уже и не понятно, кто к кому первым тянется, но даня думает, что заставляет, что своим поведением в заблуждение ставит. у него в голове мыслей беспорядочных слишком много. и контролировать он их не умеет.              — тебе не противно? — он в глаза ей заглядывает доверчиво, но там только непонимание видит. женя голову к плечу склоняет и его ладонь сжимает, ожидая, что он продолжит мысль, но либо он не может её сформулировать, либо это конец.              — а почему должно быть? — её удивление настолько искреннее, что даня сразу же жалеет, что задал этот вопрос. он позволяет сомневаться себе в её намерениях и это ударяет как-то слишком сильно по сердцу.               — тогда я был тебе противен. ну, на награждении. — просто отвечает даня, пожимая плечами и взгляд от неё отводит. следует тишина минутная, а потом она смехом взрывается, к нему склоняясь и в плечо его лбом упираясь. это столь мило, что сердце от этого щемящего чувства сжимается. и смех её усладой для ушей становится.              — глупости. я уже много раз говорила, что это всё неправильное первое впечатление. ошибка. ты мне нравишься.        и улыбка на её губах застывает. она свободной рукой поднимает его голову, чтобы в глаза ей прямо смотрел, и кивает своим словам. её «нравится» кажется таким далёким от его «нравишься», будто они в совершенно разных мирах. правильно в комментариях пишут, что она на несколько ступень, а то и лестниц, выше, чем он. ему к ней стремиться не то что долго, не позволено даже. как бывает не позволено смотреть на что-то столь великолепное, что ослепить может. даня давно зрение потерял и давно позабыл об этом правиле — он смотрит и наслаждается рассветами улыбок на её лице, как какой-то набожный фанатик. в тот момент он не позволяет себе думать, что все они неправильные. женя всегда правильная, делает только хорошие вещи. и её снисхождение к нему — не более чем благотворительность. но даже это ему нравится до безумия. даня, видимо, тоже безумен.

***

      в гримёрке тихо. только они. настраиваются перед выходом. даня футболку белую отдёргивает и к жене поворачивается, рассматривая её узкую спину. он видит, как её пальцы проходятся по складкам юбки, разглаживая. следит за вздохами, за взглядом в зеркале и сам не замечает, как зависает на долгие секунды, в гляделки с ней играя. женя ещё без маски, со своими алыми губами и выразительными чертами смотрит прямо на него. и даня не может её эмоции понять, будто между ними высокая стена. в привычках данилы стены ломать и идти напролом. он — танк, как привык всегда говорить. сейчас кажется, что его подбили враги.              — не поможешь?       женя протягивает ему маску и указывает на лицо. даня с привычной улыбкой кивает и подходит близко, почти своей грудью её спины касаясь. раньше эта близость не казалась такой интимной, ведь всегда кто-то был рядом, кто-то мешал им остаться наедине, но сейчас никого нет рядом. сейчас они вдвоём. даня аккуратно касается её волос, убирая их, и тонкие нити маски пытается завязать. руки его, почему-то, трясутся, будто он снова начал употреблять. будто у него ломка. и она чувствует, как пальцы не могут завязать бантик. снова нежная улыбка, от которой сердце его стынет, появляется на её лице. женя поворачивается к нему и руки его в свои ладони берёт, холодом обжигая. она тоже переживает, как и он, также волнуется и то же чувствует. в глазах её ясных читается.              — прости.        его голос не дрожит, но не душа. женя головой качает. ему не за что перед ней извиняться. к себе его тянет, будто успокоить хочет, прижать к себе, как мама прижимает любимого ребёнка и сказать слова поддержки. но даня — не мальчик давно. парень взрослый и чувства у него тоже взрослые. такие чувства, которые захватывают с головой. он не объятия к ней тянется, к себе прижимает для поцелуя и лёгкое касание на её губах оставляет, как нахождение. глаза её, и без того большие, распахиваются. даня снова себя корит внутри, потому что опрометчиво поступает. ему бы думать научиться прежде чем делать или говорить, но пока он не способен.       однако женя не отталкивает в призрении, не сбегает и не хмурится. улыбается легко и снова к себе тянет, запечатляя поцелуй на его губах так, чтобы помада не размазалась и не оставила следов. им нельзя. правилами шоу запрещено иметь отношения. они и не договариваются о таком, клятвы не дают. для себя только пометки оставляют о том, что поговорить нужно. не сейчас, сейчас выступление.

евгения медведева — не доступна для дани милохина, однако ближе, чем может казаться.