Игра на сопротивление

            — Ты не можешь выйти на лед! Ты дышать-то нормально не можешь, не говоря уже о том, чтобы кататься… Это будет практически самоубийство!       Таня качает головой и улыбается, не вдумываясь в смысл сказанного, а только прислушиваясь к дрожащему от переживаний за нее голосу.       — Вань, неужели ты не понимаешь, что это мой последний шанс просто побыть рядом с тобой, — на том конце провода повисает удивленное молчание. — И я не упущу этой возможности.       Следующим утром Таня на тренировке лучезарно улыбается, но нездоровая бледность лица и чуть сгорбленная спина выдают, насколько тяжело ей дается каждый лишний шаг на льду. Ваня морщится, как будто сам чувствует эту боль, но молчит, потому что с праведным ужасом понимает, что она во многом здесь из-за него. Он лишь изо всех сил старается окутать ее нежностью и теплом, при каждом удобном и не очень моменте обнимая Таню за плечи и прижимая к себе, потому что пока это единственный способ, которым он может показать, насколько дорого для него то, что она делает.       Колесников проезжает очередной круг беговыми, следя за партнершей взглядом и пытаясь понять, когда они так сблизились, что из неприглядного статуса любовников перешли в красивому самоощущению «возлюбленных». Потому что Ване не хватит совести назвать Татьяну своей любовницей — это слишком неподходяще, мелко, грязно для нее. Потому что то заполняющее его изнутри чувство никак нельзя испытывать к девушке, с которой ты просто можешь периодически спать, скрываясь от жены. Потому что вопрос физической близости вообще потерял уже какую-либо значимость. Важно только смотреть в ее глаза и слышать ее голос.       Краем глаза замечает, как Таня подъезжает к бортику, тяжело опираясь на него, и в несколько секунд сокращает расстояние между ними, тут же обвивая ее руками за талию и прижимая к своей груди. И сердце пропускает пару ударов, когда Ваня чувствует, как она в ответ расслабляется в его руках. Полное доверие.       Тишина между ними не напрягает. Плавные, кантиленные движения, выходящие одно из другого, чуть щадящий режим для Тани, и Иван, танцующий в полную ногу, но готовый в любой момент остановиться, если Татьяне станет совсем больно. Процесс работы захватывает их обоих, и они уже не думают о том, что между ними творится полная неразбериха, что любое неосторожное слово или взгляд могут выдать их с головой, что ситуация вообще в принципе давно вышла из-под контроля. И они не имеют ни малейшего представления, что со всем этим делать.       После тренировки они сидят в Таниной гримерке, скрываясь от чужих глаз за закрытыми дверьми. Таня греет руки о горячую кружку с чаем, а Иван просто смотрит на нее, пытаясь скрыть во взгляде тревогу и не зная, что сказать, потому что уверен — Таня не стерпит от него и слова жалости.       — Вань, спасибо тебе за сегодня, — Татьяна покашливает, не понимая, откуда взялось это неловкое смущение, ведь вроде между ними были гораздо более двусмысленные ситуации. Но сейчас это отчужденное молчание, наполненное смыслом, угнетает и ей отчаянно хочется разрядить обстановку.       — Брось, — Колесников качает головой, — за такое не благодарят, — и после короткой паузы срывается. — Как ты?       — Нормально, — а у самой мурашки по спине от одного его невинного вопроса. — Ты же рядом. Что со мной может случиться? — и улыбается ему настолько нежно, насколько ей позволяет уставший и взывающий о помощи организм.       Иван не выдерживает расстояния и опускается рядом с Таней на диванчик, притягивая ее к себе и утыкаясь губами ей куда-то в макушку. И так стало до странности легко, как будто все так и должно быть, как будто они не делают ничего предосудительного, как будто их не за что осуждать. Как будто все абсолютно правильно.       — Обещай, что после выступления обязательно обратишься в врачу, — тихо шепчет ей на ухо, но в голосе слышны требовательные нотки. — Иначе я откажусь и не выйду на финал.       — Ты ставишь мне условия? — Таня поднимает голову и иронично выгибает бровь.       — Да, если тебе так угодно, — Иван уже в открытую улыбается, и Таня тает от искрящихся в его глазах чертиков.       — Как скажешь, — совсем не по спортивному покорно соглашается Татьяна и накрывает его губы своими.       Колесников вздрагивает от неожиданности — Таня обычно редко проявляла инициативу, — но тут же расслабляется и утягивает ее в более глубокий и требовательный поцелуй, но тягучий и сладкий, как мед. Ему уже не надо ничего доказывать, предъявлять свои права, отстаивать позиции. Иван знает, что она хочет этого так же, как и он сам. И ему нравится чувствовать эту звенящую пустоту в мыслях, когда ни одного сомнения, сожаления или страха, а только приятное ощущение взаимности и тепла.       Неожиданно, Ваня осколками сознания понимает, что губы у Тани непривычно соленые, и машинально проводит ладонью по ее лицу, стирая влажные дорожки с щек.       — Почему ты плачешь? — сам кривится от глупости вопроса, но доверчиво заглядывает Татьяне в глаза, не желая оставаться без ответа.       — Просто грустно, — Татьяна отстраняется и обхватывает себя руками, пытаясь не растерять тепло Ваниных объятий. — Эти несколько месяцев пролетели слишком быстро… Незаслуженно быстро, — она смотрела куда-то в стену, как будто видела на ней ответы на все их вопросы. — Я не хочу… Я боюсь тебя потерять.       Иван видит, с каким трудом даются ей эти слова, но ничего не отвечает: сам все прекрасно понимает и в глубине души чувствует тоже самое, только в отличие от нее боится признаться себе, что с завершением проекта все станет по другому. Что не будет этих нескончаемых тренировок, волнения перед выступлением, объятий тайком и украденных поцелуев. Что вся та игра, которую они выстраивали все это время, рухнет в один миг, и у них, может быть, ничего не останется, кроме этих болезненно греющих воспоминаний и пустоты в душе. И он просто бежит от осознания неизбежности происходящего, надеясь скрыться, спрятаться от реальности, забыть о ее существовании, начать все заново с женщиной, которую он любит… Но они затеяли игру, в которой не бывает победителей. Как ни больно это было признавать, партия была заранее проиграна, и они знали об этом. Просто не хотели замечать.       — Я не стою этих слез, — звучит слишком пафосно, но Иван не может подобрать других слов, тем более он сам готов рвать на себе волосы от надвигающейся лавиной реальности.       Глубокий вдох, и вот Татьяна смотрит на него все еще блестящими от слез глазами, но от ее звеняще спокойного голоса его пробирает дрожь.       — Ты даже не представляешь, как много я готова отдать, чтобы все было по-другому, — ей стоит это немалых усилий, и она закусывает губы пытаясь сдержать рыдания. — Мои слезы слишком недостаточная плата за это.       В день записи программы Иван впервые за весь проект волновался не за свои шаги, а за Таню. С каждым днём самочувствие у нее ухудшалось, и сейчас даже под слоем макияжа он видит болезненные круги под глазами и осунувшееся лицо.       — Не переживай за меня, — Таня сжимает его ладонь, чуть облокачиваясь на него плечом. — Я справлюсь.       И Ваня верит, хотя знает, что это будет невероятно сложно. В первый раз он тянет весь прокат на себе, практически не опуская Таню на лёд и не позволяя сделать ей и лишнего движения. Сегодня она в роли девочки-непрофессионала на первой записи программы: как можно меньше шагов и как можно больше игры. Но Тане тяжело и играть, потому что даже на поддержках ей бывает больно, и Колесников изо всех сил старается как можно мягче поднимать её надо льдом и плавно опускать.       Заслуженно высокие оценки ничто по сравнению с ее тихим «спасибо» после проката. Вообще для Ивана весь соревновательный дух, конкуренция за эту неделю отошли на второй план. За эти семь дней он узнал гораздо больше, чем за весь проект. Он понял, что значит работать через боль, забывая о себе, что значит настоящее партнерство, что такое «танцевать за двоих». Но это все сопутствующие мелочи. Гораздо важнее осознание ее жертвы не ради оценок, работы или долга, а ради него самого. И от этого хочется упасть перед ней на колени прямо здесь, потому что не существует слов, способных выразить все, что он сейчас чувствует. Но он только держит ее за руку, надеясь, что она тактильно ощущает его любовь и признательность.       Через пару дней он навещает ее в больнице, принеся корзинку с фруктами и букет цветов. Колесников немного пугается этой больничной палаты, белого халата, в котором Таня совсем теряется и кажется очень маленькой и хрупкой. Они ведут себя так, как будто ничего не происходит. Обсуждают ее здоровье и прогнозы врачей, накидывают примерный план следующего выступления, выбирают музыку и делятся впечатлениями от прошедшего выпуска. Ваня пытается привычно шутить, но напряжение только растет и, кажется, совсем скоро начнет искрить, резонируя с их чувствами.       — Меня скорее всего выпишут через два дня, — попытка разрядить ситуацию показалась неестественно наигранной. — После выписки предлагаю сразу встретиться на катке.       Иван сдержанно кивает и отводит взгляд. Да, конечно, встретятся, да, конечно, выйдут на тренировку, чтобы под чутким руководством Авербуха создать новый потрясающий номер, да, конечно, будут работать не покладая рук и ног, но… Но за эти пару дней он с ужасом осознал и ощутил такую удушающую пустоту, когда Таня исчезла из его повседневной жизни, что липкий страх от возможно скорого расставания прочно поселился в его голове. И теперь он не может смотреть на нее и не думать об этом.       — Вань?       — Прости… Я не знаю, что со мной, — встает, поворачиваясь к Тане спиной, и отходит к окну. — Просто… Это слишком тяжело.       — Я знаю, Вань. Но мы сами виноваты в этом.       В ее голосе сквозит такая печаль, что ему хочется взвыть от несправедливости этого мира. Почему всегда слишком поздно? Почему он вечно не успевает? Сейчас ему уже казалось, что он мог бы наплевать на все и забрать ее, выкрасть, увезти и никуда не отпускать от себя. Но теперь, когда она связана золотой ниткой обручального кольца, он бы никогда не решился на это.       — Мне пора, Тань. До встречи на катке, — мягкая улыбка на прощанье, — а то лед без тебя становится чересчур скользким.       Таня улыбается, но не находит, что ответить — прощание получается смазанным. Дверь за ним захлопывается с тихим щелчком.       Но Татьяна понимает: им вряд ли удастся так легко захлопнуть их историю.