Что?

Соловей и рад бы ни о чем таком не думать… Да только не может. Он привык считать себя таким, каким его написали. Ни красивым, ни уродливый… Таким, каким его задумала Ангелина. Ну, она же плохого не придумает, правда ведь? Его все и устраивает. А от студентов лишь укольчики. В стиле «блондинчик», «принц пера и кости», «Рапунцель». Не обидно, иногда даже интересно, но расшифровывать все это приходится Саше. Что он находит крайне утомительным. Часто складывает руки на груди, закатывает глаза и фыркает: — Ты им нравишься. И вот, долгожданная минута спокойствия. Даже странно. Никто не порывается оторвать руку или ещё что-то, никто не бежит из своей книги. Тишь-гладь, ветерок тёплый. Артур выцепляет Лилю из толпы возвращающихся в общежитие студентов. С улыбкой кивает Зое, чтобы вела своего хомячка в спальню. Подружку их он сам проводит, только перекинется парочкой слов. Руки у Соловья тёплые. Пальцы тонкие, длинные, замотанные то ли скотчем, то ли изолентой. Лиля рассматривает цветные кусочки, пока они замком цепляются за её собственную руку. И каменеет. Такому позавидовал бы даже Саша, честное слово. Но Соловей на прощание машет товарищам, подмигивает Романовой и усаживает её на бортик клумбы, сам опускаясь на корточки. И, что же в такие ситуациях делают нормальные, социально адаптированные люди? И попадают ли они вообще в такие ситуации? — А что именно тебе нравится? — с детским интересом в медовых глазах спрашивает Артур. Но это кажется слегка жутковатым. И, прижав колени совсем тесно друг к другу, Лиля тихонько мычит: — М? Как говорится, умные мысли догоняют его, но он быстрее. Да, Соловушка? — Моё лицо. Ты сказала, что оно тебе нравится. Должно быть, щеки Романовой запылали, как бывает с Ритой временами. А говорили, что вся эта цветовая дрянь не заразна. — Понимаешь, — пытается она найти слова, нервно бегая взглядом где угодно, но точно не на Артуре. — ты… На эльфа похож! Трандуила! — Н-да? — он всерьёз задумался и заправил прядь за ухо. — чем же? Будто нарочно растягивает эту неловкость. Люди… Или те, кто представляется ими, для Лили — тёмный лес. Самый настоящий! И такое погружение в омут с головой не на шутку пугает. — Волосами, наверное? И… Носом. Соловей снова берёт её руку. Этот парень, видно, совсем ничего не знает о личных границах. Ибо следующим действием он прислонил горяченную ладонь к своей щеке и направил выше. Кивнул. Мол, можно, разрешаю. — Класс… — неловко улыбнулась Романова. Хотя ясное дело, никакой это не «класс». Есть более подходящее слово, чтобы все это описать. Задница. Кожа его на ощупь ровная, как бумажный лист. Местами прохладная. Ни единого прыщика, пятнышка… Как восковой. — Мне кажется так легче понять чужую красоту. Прикоснуться, — он не придает значения обстоятельствам. Будто делает так не в первый раз и точно не в последний. — я был в галереях. Скульптуры за стеклом, будто в клетке. Я вижу их величие, но не могу почувствовать его. А хочется, знаешь ли. Слова его казались разумными, но в данный момент звучали фоном. Поскольку громче всего билось сердце. Пальцы двигались совсем невесомо и лениво пока Артур придерживал за запястье. Но в какой-то момент он закрыл глаза и подался чуть вперёд, позволяя исследовать себя почти без стыда со стороны Лили. — Не парься, я вовсе не против! Мне моё лицо тоже нравится, Ангелина так старалась, чего же добру пропадать? А Шуре такая привилегия доступна? Вслепую нащупал вторую её руку, хотел положить на другую щеку, но промазал. Получилось затронуть ухо и волосы. От этого стало ещё страшнее на самом деле. Было ощущение, что все не по-настоящему. Нет, безусловно, оно не покидает уже несколько дней, но сейчас… На пике. Уже хватило замочить вместе с этим сказочный дол… Персонажем парочку злодеев. Теперь он, видимо, решил погубить и её саму. Спасибо, мама и папа, за «умение» общаться с кем-то кроме плаката со Споком. Вечернее солнышко касается острых скул, очерчивая чудесные контуры. Ресницы блестят, будто тронутая росой трава. Уголки бледно-розовых губ неизменно вздернуты. Как… Запыленные. Чисто по оттенку. После замечания об эльфах, что-то действительно прослеживается. Лесной царевич, что-ли. — Я все уже поняла! — дернулась Лиля. Было, конечно, приятно, но и перебарщивать нельзя. Вдруг их увидят? — ты прекрасен, Соловей, я не отказываюсь от своих слов. Артур заново растянулся в улыбке и открыл глаза. Добрые, светлые. Совсем без какого-либо умысла. Он не хотел смущать девочку, просто делился тем, что имеет. Но сейчас, однако, искра интереса высветила зрачки. Забавно, они тоже отливают чем-то… Не из темного. — Можно потрогать твоё лицо? Как же сдержать в себе истерический возглас отказа и желание бежать, сверкая пятками? — Не стоит, дружище. — Почему? Такая детская непосредственность настораживает. — Не все так гладко. Однако его искренность подкупает. И Лиля со вздохом убирает со лба кучерявую прядь. — Видишь? Это шрам. У меня их много, очень много! А Артуру именно это в людях и нравится. Их совершенные несовершенства. Помнится, он долго рассматривал и расхваливал морщины Ангелины Евгеньевны. Та, в свою очередь, просила перестать подхалимничать и утешать. Говорила, что старость — грустно, а не красиво и болтать о чем-то таком — верх бестактности. Но ведь это действительно интересно! Соловей видел в морщинах паутинку, в веснушках звезды, а в шрамах истории. Целые поэмы о сражениях. Даже, если случай весьма прозаичнее — упал, очнулся, гипс. — Боишься новых наворачу? — усмехнулся Артур. — да я же осторожненько! Ты знаешь, я умею. Уверенности не внушает. И, пусть дело даже не в том. Лиля жмурится, поджимает губы, кивает. Осталось только локти согнуть и кулаки сжать, но она нарочно держится железной хваткой за бортик клумбы. Соловей действительно нежен и аккуратен. Проходится указательным по виску, ведёт до подбородка. Его интересуют брови. Губы, лоб, нос. Всё вместе. Водит-водит, будто впервые человека видит. И становится даже щекотно. Романова хихикает и приоткрывает глаза. А Артур восхищённо мечется взглядом от уха до уха, умиляясь пушку на щеках и родинке на веках. Его лицо лишено подобного. Написан без таких подробностей. Идеальный, ровный. Это тоже прикольно, его устраивает. Но куда же деть интерес? — Кайф! — смеётся Соловей. — мне нравится твоё лицо. Прям очень! Лиля скромно опускает взгляд и шепчет: — Мне тоже.