Лед, освещенный полуденным солнцем

      Клинт ставит чемодан Ванды в пикап.       — Это все твои вещи? — удивляется он: чемодан хоть и большой, но лёгкий.       — Это все мои тёплые вещи, — потирает нос Ванда, пряча улыбку. — В Вегасе, знаешь ли, зимняя парка и термобельё редко пригождаются.       Осенью темнеет рано, но они успевают засветло вернуться из Ривертона домой, в Ландер. Клинт мысленно соединяет их — дом и Ванду — и удивляется, насколько легко у него это получается и насколько они друг другу подходят. Это её дом. Это его Ванда.       Клинт отдаёт ей ключи и ставит пикап в гараж. Он идёт в конюшню и здоровается с Тади и тремя гнедыми красотками, насыпает овёс и подкладывает сено в кормушки, проверяет воду и только потом заходит в дом, прихватив с крыльца чемодан.       Он находит Ванду в кухне. Она стоит у окна и смотрит на пруд, на отражение деревьев в его зеркальной глади, на безмятежно падающие в воду жёлтые и красные листья. Клинт мягко обнимает её со спины, и она кладёт ладони поверх его рук.       — А я заварила чай, — тихо говорит она и оглядывается на него: — Ничего?       — Хорошо, — он успокаивающе целует её в висок: ещё полгода назад Ванда не спрашивала о таких пустяках, но то новое, что появилось между ними, заставляет её спрашивать.       Ванда поворачивается и прижимается к его плечу, а Клинт обнимает ещё крепче и утыкается носом в её макушку. Ему кажется, что она вот-вот исчезнет.       — Мне кажется, ты вот-вот исчезнешь, — шепчет Ванда и поднимает голову.       Он качает головой и целует её и, кажется, впервые нуждается в ней сильнее, чем она в нём: отдирать себя от прошлого оказывается больнее, чем наживую достать пулю из глубокой раны и наложить швы. Ему кажется, что он не выдержит, не справится. Что эта боль, вросшая в сердце вместе с неумолкающим голосом вины, пересилит, заставит сомневаться в правильности принятых решений, заставит отступить, повернуть назад и убедить Ванду, что её страхи не напрасны.       Он целует, убеждая и её, и себя в реальности поцелуя и объятий. В реальности, которую он не заслужил, но которая, вопреки всему, здесь и сейчас заново обретала смысл и желание жить и дышать полной грудью.       И Ванда отвечает ему, ласкает шрамы на шее, взъерошивает волосы за ухом и заставляет боль отступить. Клинт резко выдыхает носом. Руки скользят по её спине всё ниже, замирают на мгновение на талии и пробираются под тонкий свитер. Ванда вздрагивает от этого прикосновения и сильнее льнёт к нему, и он больше не пытается унять загорающийся в жилах огонь. Быстрыми поцелуями Клинт добирается до её шеи.       — Ты что, хочешь меня соблазнить? — строго спрашивает Ванда, но глаза сияют улыбкой, и Клинт улыбается тоже.       — А получается?       Ванда касается его плеч и груди, следит взглядом за своими пальцами, а потом смотрит прямо в глаза:       — Определённо, да.       — Тогда хочу.       Ванда тихо смеётся и обнимает его шею, а Клинт подхватывает её — тонкую, невесомую — на руки и несёт в спальню, опускает на простыни. Её волосы рассыпаются на подушке, словно всплеск рыжей краски на белом холсте.       О чае никто не вспоминает.       Ванда сбрасывает с него рубашку, Клинт стягивает с неё свитер, едва касается губами шеи и ключиц. Ванда откидывает голову, и тихий стон — её первый стон с ним — проникает под кожу, растекается мурашками по телу. Клинт спускает тонкие бретельки, ласкает аккуратную белую грудь и снова получает в награду порцию стонов. Пальцы Ванды щекочут плечи, она тихо выдыхает его имя и постанывает, отзываясь на прикосновения. Поцелуями Клинт спускается к животу, расстёгивает джинсы.       Он освобождает Ванду от одежды и ладонью повторяет изгибы обнажённого тела, и она встречает его взгляд и прикосновения без смущения. Ванда прикусывает кончик язычка в довольной улыбке, когда он позволяет стянуть с себя джинсы и охает от смелой ласки.       Он роняет её на спину, сжимает в объятиях, а она обхватывает ногами его бёдра. Подаётся навстречу, обжигает шею горячим дыханием, срывает с губ новые поцелуи. Просит, чтобы он был с ней, но это то, о чём ей не нужно просить.       Клинт угадывает всё, что хочет она, а Ванда позволяет ему всё, что хочет он, и стоны становятся всё громче, поцелуи — жарче, а прикосновения — откровеннее.       Когда же они вместе падают на подушку, Ванда, трепещущая, уставшая, разгорячённая, замирает в его руках. Между попыткой отдышаться и желанием снова поцеловать Ванду Клинт без раздумий выбирает второй вариант.       — Клинт, — тихо зовёт она чуть позже и осторожно проводит пальцем по шраму на его боку, — мы теперь вместе?       Он недоумённо моргает. Ему-то ответ очевиден, но Ванде — нет. В её глазах отчаянный страх: даже сейчас она боится, что завтра на столе её будет ждать билет в один конец до Вегаса.       — Определённо, да, — отвечает он и подкрепляет свои слова поцелуем, и она, успокоенная, устраивается поудобнее на его плече.       Правда, ненадолго.       — Я хочу принять душ, — вскоре говорит она и выскальзывает из его объятий.       — Ты знаешь, где полотенца, — откликается Клинт, любуясь ею, обнажённой и, на удивление, совершенно не стесняющейся своей наготы.       Ванда кивает и выходит из спальни, а он снимает слуховой аппарат, давая ушам отдохнуть, а через добрых пять минут вдруг соображает, что душ — это не всегда просто душ.       Ванда оборачивается и с улыбкой протягивает к нему руки, и он читает по губам:       — Я уж думала, ты не догадаешься.       Клинт целует её.