Лед, освещенный полуденным солнцем

      На обратном пути Ванда ссылается на усталость и засыпает на заднем сиденье пикапа, а дома успевает принять душ и лечь спать, пока Клинт ставит машину в гараж, забирает из него вещи и отвечает на звонок Уилмы.       Следующим утром он оставляет ей ключи от дома и уезжает в Джексон: Уилма и Кейси переезжают, он должен помочь привезти вещи в новый дом, собрать и расставить мебель, возить Кейси в школу, пока Уилма разбирается с новой работой.       Так их разговор откладывается на целую неделю.       Пока Клинт в Джексоне, Ванда отправляет в своё управление рапорт о временном переводе в Вайоминг. Ещё несколько дней назад она собиралась просить перевод на постоянной основе, а сейчас не знает, сможет ли остаться здесь, захочет ли этого Клинт, нужна ли она ему вообще? Или для них обоих будет лучше, если она вернётся в Вегас?       Ожидая решения начальника, она понемногу осваивается в полицейском участке — небольшом доме, отличавшимся от сотни остальных домов Болдер-Флэтса лишь медной табличкой на двери. Все дела, которыми занимался Бен последние десять лет, умещаются в одном железном шкафу, который закрывается на ключ.       Она наугад достаёт папки: сосед украл у соседа кролика, друзья напились и подрались, два друга-наркомана привязали старика к стулу, заткнули рот и вынесли из дома все пожитки — через неделю полиция обнаружила в доме голые стены и труп несчастного старого индейца, о котором грабители забыли.       У неё и нет иных дел в участке за всю неделю, разве что старик Кроуард снова придёт жаловаться на диких койотов, задравших его овцу. Но Ванда может ему помочь только советом ждать возвращения Кори.       Отъезд Клинта даёт ей время подумать. Вечерами она возвращается в его дом в пригороде Ландера и часами наблюдает за лошадьми. За ними, пока хозяин в отъезде, ухаживает конюх, и он великодушно разрешает ей приходить и угощать животных яблоком или морковкой.       Ванда смотрит, как красавец пейнтхорс неторопливо хрупает яблоко с её ладони, и думает о том, что будет, когда Клинт вернётся и этот отложенный, но неизбежный разговор всё же состоится. Смогут ли они понять друг друга и сохранить дружбу, или она опять его потеряет? Она слышала его мысли в пещере Ганнет-Пика: Клинт был шокирован, и шок явно был не из приятных.       Она гладит лошадиную морду и представляет сотни разных вариантов разговора с Клинтом, но так и не знает, с чего начать, что ответить, если он вдруг спросит напрямую о её чувствах. Посмеяться и соврать, что нет никаких чувств и что она поцеловала его в стрессе? В состоянии аффекта? Так и было, конечно, вот только насчёт чувств — сплошное враньё, а Клинт знает её как облупленную и разоблачит обман в один момент.       И вряд ли он поверил, когда она ответила, что не помнит, как шла к обрыву. Она всё помнила тогда, помнит и сейчас. Она осознала, что любит его, когда была готова упасть следом в пропасть, и Клинт видел это и, кажется, догадался о её чувствах. Она любит его, но понять, когда полюбила, так и не получается. Шесть лет назад? Месяц? Позавчера?       Она смотрит в голубые, почти прозрачные глаза Тади, такие же спокойные и задумчивые, как у Клинта. Один случайный адреналинный поцелуй, конечно, не разрушит дружбу двоих людей. А как быть, если один любит, а другой — нет?       Ванда не знает, что сказать Клинту, и не знает, что скажет он. Мысли о предстоящей встрече с ним доводят её до слёз, и она уходит в дом и там творит магию, чтобы успокоиться. Щелчком пальцев оживляет почти засохший на подоконнике цветок, взмахом руки убирает в шкаф чистую посуду, движением век заставляет чайник вскипеть, а чашку — прыгнуть ей в руки.       Она рисует магией на запотевших окнах: создаёт рисунок, меняет его, как вздумается, заставляет испариться и рисует заново. Она рисует карандашами в альбоме: Ганнет-Пик, своды пещеры, метель и алые нити магии хаоса, но чаще всего — Клинта. То его сосредоточенный взгляд из-под нахмуренных бровей, то улыбку и морщинки в уголках светлых глаз, то руки, сжимающие лук и натягивающие тетиву, то их сплетённые вместе пальцы.       Рисовать любовь трудно, но ещё труднее — стирать её. Закончив рисунок, она проводит ладонью над альбомным листом, чтобы ни один ненароком не попал Клинту на глаза. Конечно, она осторожничает и обязательно проверяет, нет ли поблизости любопытных глаз: достаточно сосредоточиться и уловить малейший обрывок чьей-нибудь мысли.       Под конец недели она так устаёт от собственных переживаний, что просто ждёт возвращения Клинта, как смертного приговора: как он решит, так и будет, она просто сделает, как он скажет.       Кори возвращается в понедельник вечером. Машины Ванды нет возле дома, но это его не беспокоит: ещё нет девяти, и она, наверное, в Болдер-Флэтсе, в участке, и скоро приедет.       Кори отправляет ей сообщение, что вернулся, здоровается с конюхом, проверяет лошадей и уходит в дом: за неделю неожиданного отпуска накопилось много работы в управлении, так что стоило заранее снарядить патроны и подготовить оборудование к новому походу в горы.       Он разбирает сумку с вещами и заглядывает в холодильник, надеясь быстро перекусить сэндвичем с сыром и молоком, но вместо этого ставит разогревать картошку и паприкаш. Не забыть бы поблагодарить Ванду за ужин.       Кори с улыбкой думает о ней. Её присутствие в доме ощущается не только благодаря вкусному паприкашу или морковному пирогу, но и по едва уловимым глазу деталям: по мягкой думке в кресле, по аккуратной стопке салфеток, по лентам с кисточками, прежде висевшим без дела, а теперь прихватывающим плотные шторы, по яркому цветку в горшке, который на его памяти не цвёл вообще никогда.       Кори морщится и массирует за ухом пальцем. Это началось лет пять назад с невесть откуда взявшегося звона в ушах. Он появился без какой-либо внешней причины и со временем становился сильнее, отдавал болью внутри ушного канала и всверливался в затылок. Врачи связывали эту проблему с травмами, полученными под лавиной, выписывали ушные капли и предполагали, что ситуация со временем может усугубиться.       В Джексоне ухо снова начало болеть, и последние несколько дней Уилма помогала ему с каплями. Кори считал, что всё прошло. И вот — опять. С каждым разом эта болезнь возвращается всё быстрее, а избавиться от неё становится всё труднее. Кори хмыкает: видимо, вскоре придётся оставить охотничью винтовку, каждый выстрел которой долбит по ушам, как молот по наковальне, и снова взяться за бесшумный лук.       Он наощупь капает несколько капель и ждёт, пока лекарство подействует, а потом перебирается за широкий стол и выставляет всё, что нужно для снаряжения патронов. Работа монотонная, требующая внимания и концентрации: прессом вставить капсюль в гильзу, взвесить и засыпать порох, ввести обтуратор и проложить войлок, центрировать пулю, запечатать и снова взвесить уже готовый патрон. За двадцать с лишним лет Кори почти довёл этот процесс до автоматизма: в конце концов, стрелять — это, по сути, всё, что он умеет.       За такой работой ему всегда хорошо думается. Обычно Кори раскладывал по полочкам свои мысли так же, как рассыпал порох по гильзам: точно, взвешенно, ничего лишнего. Но в этот раз всё иначе. Он обещал Ванде обсудить произошедшее и должен сдержать своё обещание, вот только как сделать это и ненароком не разбить ей сердце?       Всю неделю, пока был в Джексоне, он честно пытался понять, испытывает ли к Ванде иные чувства, кроме дружеских, но каждый раз вместе с мыслями о том поцелуе приходили горечь, боль и вина. А ночами — новый кошмар, в котором Ванда всё же делает этот последний шаг и падает в пропасть.       Он плохо помнит, как упал сам — это произошло слишком быстро, как-то скомкано и глупо, — зато отлично помнит, как медленно, шаг за шагом приближаясь к верной смерти, к обрыву шла Ванда и как он со всей силы долбил кулаками в сомкнувшийся вокруг него магический кокон и орал до хрипоты в надежде, что она услышит и остановится.       Она была готова прыгнуть следом за ним — от этой мысли до сих пор по спине пробегает холод и дрожат пальцы.       Кори просыпает немного пороха на стол и, чертыхнувшись, сметает его в коробок.       Cейчас он тоже чувствует горечь и вину — то ли за то, что вовремя не заметил, как чувства Ванды перешли за грань дружеских, то ли за то, что теперь не может на них ответить. Вероятно, Ванда могла бы стать его вторым шансом, и он мог бы быть счастлив с ней, вот только не считает себя достойным ни второго шанса, ни счастья, ни Ванды.       Он вставляет готовые патроны в ячейки сумки-пантронташа, закрывает крышку и убирает материалы для снаряжения в стол.       Да и что он может дать ей? Что она может найти здесь? Снежные завалы зимой и грязь остальные три сезона? Безжизненную ледяную пустыню и холод шесть месяцев в году? Человека, бродящего по ночам по углам дома, потому что почти перестал спать без горсти таблеток снотворного? Человека, обеими ногами стоящего на пороге инвалидности? Он не может так поступить с ней и надеется, что она поймёт это.       Кори бросает взгляд на часы и меняется в лице. За работой он совсем забыл про время: приближается полночь, а Ванда так и не вернулась. Он набирает её номер, слышит вместо гудков пугающее «абонент недоступен», хватает куртку и мчится в Болдер-Флэтс.       Кори до последнего надеется, что Ванда просто засиделась в участке, но, к его ужасу, в окнах не горит свет, а двери заперты. Он ставит телефон на громкую связь и включает автодозвон.       «Абонент недоступен»       Он прекрасно понимает, что шансы найти Ванду, просто проехав по всем улицам городка, минимальны, но всё равно едет, до побелевших пальцев сжимая руль, и вглядывается в каждую машину, которая попадается ему на глаза.       «Абонент недоступен»       Просто включи это чёртов телефон и возьми трубку! Кори выдыхает и старается успокоиться. Наверное, телефон разрядился, а она не заметила. Возможно, они с Вандой разминулись, и пока он нарезает круги по Бордер-Флетсу, она подъезжает к дому.       «Абонент недоступен»       Она может быть где угодно. С ней могло произойти что угодно. И пока он нарезает круги по Бордер-Флетсу, она… Чёрт, Ванда, просто возьми трубку!       Меньше получаса ему требуется, чтобы окончательно убедиться, что Ванды нет в этом городе. Но тогда где она? В Форт-Уошеки? В Ривертоне? В Ландере? В Форт-Уошеки — вряд ли, в Ривертоне — возможно. Кажется, у неё там даже есть знакомые.       «Абонент недоступен»       Повинуясь больше интуиции, чем здравому смыслу, Кори выезжает на трассу к Ландеру. Через десять минут он тормозит на обочине возле въезда в город и сигналит проезжающему мимо патрулю. Парни ему знакомы, и один из них вспоминает, что машину с номерами, как у Ванды, и похожей девушкой за рулём он видел в Ландере около двух часов назад. Он помнит это, потому что девушка остановилась и спросила, как добраться до городского кладбища.       — Спасибо, Сэм! — Кори машет полицейским и заводит машину.       Автомобиль Ванды он находит на парковке Маунт-Хоуп и на всякий случай заглядывает внутрь: пусто. На самом кладбище стоит кромешная тьма — какой-то идиот снова разбил жалкие два фонаря над входом, — и Кори оставляет фары включёнными, чтобы хоть как-то осветить дорогу.       Он выходит к сосновой аллее и жалеет о забытой дома шапке — завтра опять придётся извести флакон капель, — и натягивает капюшон.       Хочет включить ещё и фонарик на телефоне, но это уже не нужно: Ванда, обхватив себя руками, стоит на дорожке возле могильных плит в самом первом ряду. Кори возводит глаза к небу и облегчённо выдыхает: жива! — а потом вдруг соображает, возле чьей могилы она стоит, и дыхание перехватывает. Он подходит ближе, собирая всю волю в кулак: он до сих пор не может смотреть на имена своих детей на этих плитах. И вряд ли когда-то сможет.       — Привет, — тихо говорит Ванда, не повернув головы. Повинуясь движению её пальцев, над их головами вспыхивают огоньки.       — Привет, — откликается он, взглядом касаясь мрамора. Имена Эмили и Купера болью отзываются в сердце. — Как ты нашла их?       — Спросила у Бена, ещё когда в больнице была. Но я не знала, что Купер тоже здесь, — она не повышает голоса, будто боясь потревожить тех, кто уснул навеки.       — Не здесь. Это просто памятная плита. Чтоб хоть где-то…       Он сжимает зубы, а она ободряюще касается его руки и тут же отпускает:       — Тоже пришёл их навестить?       — Я искал тебя, — Кори пытается заглянуть в лицо Ванды: слишком уж спокойным кажется её голос, — но она смотрит в сторону. — Уже поздно, тебя не было дома, а мобильный выключен.       Ванда вздыхает:       — Наверное, на холоде разрядился.       — Ты давно здесь стоишь?       Она пожимает плечами.       — Поедем домой? — предлагает он.       — Ещё немного, пожалуйста, — просит она.       Кори кивает. Они стоят молча, пока Ванда горько не усмехается:       — Я всё испортила, да?       — Нет, — Кори качает головой. — Я по-прежнему остаюсь твоим другом.       — Другом, конечно, — эхом отзывается она и сухо сообщает: — А меня отзывают, Клинт.       — Что? — не верит он. — А как же Бен? Ты говорила…       — Руководство решило, что начальник полиции Бордер-Флэтса — это проблема Бюро по делам индейцев, а не ФБР, и сегодня я получила отказ. Мне нужно срочно вернуться в Вегас. Я думала уволиться и приехать сюда, но…       — Теперь думаешь, что лучше остаться в Вегасе, — заканчивает он за неё, а она низко опускает голову.       Наверное, так и правда будет лучше. Теперь Ванда знает, что он жив, и он знает, что у неё всё в порядке. Теперь они не потеряются: могут переписываться и созваниваться, она может прилетать в Вайоминг в отпуск, или он — в Вегас…       — И присылать открытки на Рождество, — печально добавляет Ванда, а Кори чертыхается: опять забыл, что она может копаться в его мыслях, как патологоанатом в трёхдневном трупе.       — Перестань, пожалуйста, — хмурится он.       — Прости, – будто безразлично пожимает плечами она.       Он засовывает руки в карманы, качнувшись с пятки на носок:       — Слушай, тебе и правда стоит всерьёз задуматься о том, чтобы остаться в Вегасе или в Нью-Йорке.       — Ты хочешь, чтобы я уехала? — она вскидывает голову, и Кори только теперь видит её покрасневшие, но уже сухие глаза. Видимо, она очень долго плакала и не так давно успокоилась.       — Дай договорить. Я не об этом сейчас и даже не о службе в ФБР. Я имею в виду твою магию, Ванда. Ты не можешь игнорировать тот факт, что она вернулась.       — Я не понимаю… Ты думаешь, для меня это важно?       — Я думаю, что тебе стоит ответить на простой вопрос: сможешь ли ты спокойно реагировать на новости о гибели тысяч людей во время очередного инопланетного нашествия или дурости самого человечества, зная, что у тебя была возможность им помочь, но ты ею не воспользовалась?       — Ты опять это делаешь, да? — её глаза гневно сужаются, а Кори кажется, что его пришпилили к месту, как жука булавкой.       — Что делаю?       — Мотивируешь меня быть героем! — сквозь зубы цедит она. Её глаза опасно вспыхивают алым, но Ванда, тут же опомнившись, виновато смотрит на могилу Эмили. — Я не хочу этого, — говорит она уже спокойно, — мне не нужна магия, я хочу простой жизни. Не ты ли однажды сказал, что я заслуживаю этого?       Да, сказал. Много лет назад. А потом погибли Купер и Лайла, и он ничего не мог поделать, не мог помочь. Но если бы он был настоящим супергероем, то спас бы их. Обязательно спас.       — Да и какая разница, ведь ты всё равно считаешь, что я должна уехать, — продолжает Ванда и отворачивается.       Кори ловит её за руки:       — Я не могу просить тебя остаться. Пойми, я принадлежу месту, к которому теперь принадлежит моя семья. Я всегда буду в горах Ветреной Реки, потому что там погиб Купер, в Ландере, потому что здесь похоронена Лайла. Я буду в Джексоне, потому что там живёт Кейси. Я всегда буду рядом с сыном и никогда не откажу Уилме в помощи.       — Разве я прошу тебя об этом? — хмурится она.       — Нет. Я говорю так, потому что ты не должна оставаться здесь из-за меня. У тебя столько шансов на нормальную жизнь! Ты можешь построить хорошую карьеру в ФБР или вернуться в Мстители, можешь встретить достойного мужчину — и обязательно встретишь, потому что ты чудесная девушка! Ты не должна отказываться от всего этого из-за меня. Если ты останешься, это место сломает тебе жизнь, как многим, кто здесь оказывается.       Ванда слушает молча, и Кори кажется, что она и так знала наперёд всё, что он только что сказал. Она напоминает человека, который стучит в запертую дверь и сдаётся, поняв, что ему никогда не откроют. А Кори и есть тот человек по другую сторону двери, который слышит стук, но не поворачивает ключ в замочной скважине, а затыкает уши и грызёт бетонную стену, продолжая мечтать о свободе.       Ванда несколько раз кивает и, так ничего и не ответив, идёт к машине, а Кори остаётся у могилы дочери. Ванда напомнила ему, как давно он не навещал своих детей, и он мысленно говорит с Лайлой и Купером и вспоминает, как они бросались в его объятия, когда он возвращался домой с очередной миссии, — и даже не пытается стереть слёзы.       Над безмолвным кладбищем Маунт-Хоуп уже давно раскинулось бескрайнее звёздное небо, но Кори до звёзд нет никакого дела.