Сущность семьи

      Белый ненавидит спать один. Отключаться в постели с грелкой, слышать, как где-то на первом этаже хрустят занавески и поскрипывает от ветра рама.       Мерно дышать.       Пустой дом совершенно отвратителен. Чайник не вскипает, писк сигнализации противен, полы с подогревом холодны. Всё агонирует, и ты невыразимо одинок. Будто бы… истина сорока лет.       Он различает, как внизу щёлкает замок. Белый садится на кровати, старается прислушаться: знает, что бесполезно, но — она тихо ходит по первому этажу, вполголоса бормочет, гремит холодильником (он знает, что она достала минералку), и у лестницы скидывает туфли.       На втором этаже она заходит в гардероб, чтобы тихонько повесить вещи. Замирает там, и Белый слышит, как она чатится с кем-то пару минут.       Дверь скрипит негромко, но отчетливо — это она входит уже в спальню. На цыпочках, шагов по ковру и не слышно; Руслан не по звукам, а по дыханию пытается угадать, что делает Юля — вот она кладет телефон на тумбочку, вот тянет вниз замок юбки, и она воланами стелется у её ног; перешагивает через ткань, чтобы снять через голову рубашку с слишком, мать его, большим вырезом; и тянется к бюстгальтеру. Когда и его не становится, она накидывает домашнее платье и топает к кровати, снова пытаясь его не разбудить.       Даже это в ней смешит Белого, и он закусывает щеку.       — Ууу-х! — едва шуршит, ударяясь пальцем ноги о кровать.       Белый больше не скрывает хохот.       — Ты не спал, ах ты сука! — возмущается Юля сквозь обиду почему-то шёпотом, и садится в кровать. — Гадкий!       — Цени таким, — улыбается он, и тотчас серьезнеет: — Почему ты задержалась? — это — собственничество, Юля — только его.       — А, там, — она машет рукой и тянется к ушибленной ноге, — решила задержаться на работе.       — Почему он тебя пахнет алкоголем? — Белый спокойно смотрит на её силуэт. Белый знает, что если они обернётся — они поссорятся. Снова.       Третий месяц одно и то же. Бледная-бледная Юля, приходящая под утро, раз через раз едва живая, один раз уснувшая прямо на лестнице. Утром молчит и замазывает синяки такие синие, что закатное небо мазками там помещается. Берущая в кровать ноутбук, пьющая, без шуток, только кофе — что, блять, за нахер?       Она бесит. До злости. Юля — его; они так договорились. А значит, должна пахнуть им. Должна спать под боком, закидывать на него ноги, быть такой по-настоящему счастливой. Она должна ждать его, а не, нахуй, наоборот!       — Так вышло, — и в этой фразе уже нет той беззаботности. — Хочу спать, Рус.       Когда она перестала проговаривать эмоции с ним открыто, Белый и сам не понял. Как-то они на пятнадцатый год дружбы стали немножко ближе, чуть-чуть — роднее. Она смешила его так внезапно непринужденно и обнимала так бережно, что ему казалось, он счастлив. Ну, насколько может быть счастлив сорокалетний циник.       А сейчас — она схлопнулась, как ракушка. И оказалась чрезвычайно далеко со своими секретами. Непростительно, он бы сказал. Все эти слова: «Я была на работе», «Задержалась на работе», «Согласилась на новое шоу», «ТНТ не найдёт судью, если я не соглашусь»; и бледность кожи мёртвенная, а пальцы дрожат.       Кольцо в его кармане прожигает бедро. Какая-то решимость в покупке, решимость в желании привязать Юлю навсегда, решимость, которую он не претворил в жизнь.       Юля такая хрупкая, чувствительная, со своим этим биполярным расстройством удумавшая скрывать от него эмоции, которые всегда были так важны, а сейчас для их анализа она посмела не нуждаться в нём. Белый ненавидит спать один. И ещё больше ненавидит, когда Юля спит к нему спиной на углу своей половины кровати. Белый кипятится всю ночь.       — Ты возьмёшь выходной? — задаёт он вопрос следующим утром, когда Юля, переодевшись, обувает туфли, которые небрежно сбросила у лестницы вечером.       — У меня нет выходных, — она накидывает двубортку и перед зеркалом её шнурует. Говорит буднично, как о погоде.       И это заёбывает по-настоящему. Белый льёт в кружку тройную порцию кофе.       — Что за всратая херня?       — Чего?       — Блять, я хочу тебя и твою прекрасную пятую точку видеть дома, слышишь, ты? А не на экране!       — Я хочу быть полезной каналу, — она тоже немного повышает голос. — И просто хочу работать!       — Ра-бо-тать, — передразнивает он. — Ну-ну! Куда не глянь, везде эта работа! Что ж ты за ТНТ ещё замуж не вышла?       — Белый, в чём твоя проблема? — она распрямляется, кладёт ладони на стол напротив его кружки. — Эго мешаец-ца?       — В чём дело?! — он ещё завышается голос и с небольшим злорадным удовлетворением ловит на её лице мимолетную злость по поводу крика. — В чём мое дело? — смех в том, что он и сам понимает, что сейчас выглядит как эгоцентричная тупая баба; но уже не может остановиться. — Моё дело в том, что я вижу тебя больше на экране, чем дома!       — Какая-то ревность, получается? — любопытствует она слишком ровным тоном, чтобы он в ответ не рассмеялся.       — Кого? Тебя? — Рус проводит рукой по голове, — а если да? Мы всё-таки живём, распрекрасная моя, вместе! И я очевидно хочу, чтобы ты как и я стремилась поскорее оказаться дома, встретиться, хорошо провести время. Хочу, чтобы ты ждала меня! Мне кажется, или это и есть суть семьи?       — Хочу, хочу, хочу, — Юля скучнеет и одной рукой подпирает голову. — Ты договорил?       — Не договорил! — Белый бьёт кулаком по столу и перегибается через стол, чтобы дотянуться до девушки. — Я. Ненавижу. Спать. Один. И меня бесит то, что ты не бережёшься и перерабатываешь, скрываешь от меня это, стала молчать о своих чувствах, превратилась в эту токсичную суку барби! — он сделал вдох, насильно успокаиваясь. — И даже если тебе вдруг это начало нравиться…       — Мне это начало нравиться? — Ахмедова взорвалась в ответ. — Мне?! Да с хера ли мне могло понравиться? Ты видишь что-то привлекательное в работе по девятнадцать часов в сутки? Может быть, тебе хочется пить по полтора литра кофе в день? Целыми сутками просиживать жопу за ноутбуком и текстами? Руслан, ты глаза мои видел, мешки эти, а, в которых уже кладбище кораблей утонувших? Не выдержавших моего питания, из-за которого я семь килограмм потеряла. Или, по-твоему, я охуеть как хочу терять и без того шаткое психическое здоровье на этой гребанной работе с очередными юмористическими шоу? — на каждое «ты» в своей тираде Юля тыкала Белому в грудь пальцем. — Нет, ты правда думаешь, что мне это «нравится»?       — Почему тогда? — он отходит спиной назад, упирается в стену и смотрит исподлобья, с нервной энергией. Жмёт руки на груди.       — Почему?! — она громко смеётся, обидно. Кашляет. — Из-за кого, нахуй, я это терплю? — Юля улыбается открыто, как на праздник.       И — ревёт мучительно, почти без перехода; сначала её голос вибрирует, а потом срывается на выдохе, видимо, тоже отчаявшись пережить. Руслан тушуется, делает шаг вперёд и колеблется. Он знает, что это «провал» в её биполярном, и нужно что-то сделать, срочно, чтобы загнать в радость, но не находит ничего умнее, чем положить руку ей на плечо. Белый кажется сам себе конченным ублюдком. Знает же, как много страданий ей приносит этот вопрос.       Белый тянет её за руку на лестницу, Белый кривит губы. Белый молчит.       Ближе к вечеру, когда сквозь тюль свет становится малиновым, у Юли звонит телефон, хотя сама его хозяйка спит, обняв его за ноги, так крепко, что даже шлёпни по попе — не откроет глаз. Руслан знает, что причина в двойной дозе препаратов, что он заставил её выпить, но все равно приятно. Она касается его. Хочется, чтоб так было всегда.       Будить глупо. Руслан с раздражением смахивает вызов в зелёное поле.       — Ну? — Белый говорит язвительно в своей сценической противно-нахальной манере.       — Рус, Юля срочно нужна на площадке! — Комик закатывает глаза. Бебуришвили, Харламов или глава канала хочет её — Белому, в сущности, насрать, кого посылать.       — Юля занята, справляйтесь сами. — Он гладит её по голове, немного думает и добавляет. — И будет занята ещё недели три. А ещё, — он крутит кольцо ей на палец, заебался ждать не-отказа, — у Юли скоро изменится семейное положение, так что, сам понимаешь… отъебись.       Он кидает мобильник на тумбочку и хохочет. Переплетает пальцы с окольцованными её. Хорошая шутка.