в янтаре

— Ну, как тебе? — спрашивает Силко, стараясь скрыть неуверенность. Он давно вбил себе в голову, что обязан быть лучшим перед своими людьми, даже если сам он понятия не имеет, что делать. Приходится учиться на ходу — всегда приходилось, с тех самых пор, когда он решил, что достоин чего-то большего, чем загибаться в шахтах. Именно это и отличает талантливого предводителя — уверенность. Целеустремленность. Но, оказываясь в едва обретенном кабинете на верхнем этаже «Последней капли», стоя напротив зеркала, Силко совсем не чувствует той привычной твердости. Севика отзывается сложным хмыканьем и прикусывает кончик сигары. Она наблюдает за ним чуть исподлобья, и Силко постоянно чудится нотка осуждения в ее взгляде, однако лицо Севики остается привычно непроницаемым — как и всегда, когда он обращается к ней как начальник, а не просто как Силко. Последнее случается все реже и реже. — Не помню, чтобы раньше тебя волновала красота, — все же выговаривает Севика, обдавая его клубом жаркого дыма. Вот уже минут десять Силко пытается закрасить уродливый шрам, и с каждым мазком его движения становятся все более раздраженными. Отражение злобно щурит на него здоровый глаз; янтарный смотрит слепо, насквозь. Он почти ожесточенно втирает краску в сухую серую кожу, пытаясь сравнять ее с нормальной — и почти обреченно замечая, что после дней недосыпа он выглядит ничуть не лучше трупа. — Все дело в статусе, — поучает Силко, косясь на невозмутимую Севику. — Теперь я владею Зауном, а это значит, что у меня должно быть… представительное лицо. Стиль в деловых сделках так же важен, как и талант убеждать. Силко старается выглядеть внушительнее в пальто, в новом жилете с золочеными пуговицами. Вот только лицо выдает в нем отродье с самого дна города, с которым постыдится договариваться кто-то из пилтошек — а, надо признать, сейчас он нуждается в деньгах, которые извращенные аристократы станут отваливать за «мерцание». — Возможно, это была провальная идея, — скрипнув зубами, решает Силко. — Наверное, у меня просто такое лицо. Тут уже мало что поможет… — Обычное лицо, — спокойно говорит Севика. — В детстве ты называла меня крысенышем. Она позволяет себе широкую ухмылку: — Ладно, я скажу «на любителя». Правда, из таких любителей я знаю только Амалию, но в те годы она готова была дать в подворотне кому угодно за горстку монет… — Было не так уж плохо, — кивает Силко. Возможно, он немного скучает по тем временам. Он в нерешительности смотрит на краски и несколько кистей. Все это он купил в какой-то лавке, не слишком-то разбираясь в том, что подсовывает ему торговка. Севика едва ли может помочь советом; она подкрашивает губы и веки, наносит почти что густую боевую раскраску, а это совсем не то, что скрывать огромный шрам, расползшийся на половину лица. — Можно я попробую? — доносится робкий голосок Джинкс. Девчонка все это время сидит в кресле, подобрав ноги, и малюет что-то в своем альбоме. В такие моменты ее можно не трогать — тогда она и не заметит, как пройдет время, будто впадая в подобие безумного транса. Силко не отваживается выдергивать ее из него, думая, что это может только навредить шаткому детскому рассудку. Но он думает, что Джинкс, должно быть, вовсе не слышала, о чем они с Севикой разговаривали. Хлопает глазами, будто только что проснулась… — Ты умеешь краситься? — улыбается Силко. — Ну, я видела, как красится В-Вай, — Джинкс запинается, но все же справляется, глядя на осторожно кивающего Силко. — И пару раз я у нее брала краски, хотела попробовать. Так можно? — Давай, — решает Силко. Смотрит на свои художества и думает, что хуже уже не будет. Что бы Джинкс на нем ни изобразила. Она садится на стол, ловко забираясь, а Силко поворачивается к ней изуродованной стороной. Слышит, как неодобрительно вздыхает Севика: обычно Силко не подпускает к себе никого на расстояние удара, но Джинкс — совсем другое дело. Девчонка деловито возится с красками, набирает на кисточку и даже заставляет его повернуться поудобнее. Прикосновение мягкой кисти кажутся почти приятными, когда Силко ненадолго пытается отвлечься, не думать, не коситься на зеркало, отражающее его полудемоническое лицо… — А мне нравится твой глаз, — вдруг говорит Джинкс, вглядываясь во что-то на глубине зрачка. — Он так переливается. Как будто золотые искорки. Очень красиво. — Спасибо, — рассеянно говорит Силко. Он знает, что его боятся. Не будь он достаточно силен, презирали бы, как калек, копошащихся в Зауне. Этот глаз — его проклятие, и иногда Силко кажется, это просто так случилось, что сквозь человеческую оболочку стало видно его настоящего. Сгорающего от ненависти. — Готово! — объявляет Джинкс, хлопнув в ладоши. Осторожно подходя к зеркалу, Силко коротко выдыхает. Он и забыл, когда последний раз настолько походил на человека. Шрам все же видно, да и чувствуются зазубрины линий, проходящих по лицу, но все же это не мертвенно-серый цвет отмершей кожи. Джинкс дорисовала ему бровь, прошлась по остаткам ресниц… — Замечательная работа. Ему приходится схватиться за тяжелую раму, чтобы Джинкс не свалила его, кинувшись обнимать. — И ничего ты не страшный, — бормочет она совсем тихо. — А кто так говорит, они не понимают ничего. — Я тебе верю, — улыбаясь, говорит Силко. Севика, наблюдающая за ними, только цинично хмыкает.