в янтаре

Где-то в глубине души Силко Амалия нравится. Не по тем причинам, по которым на нее пялятся люди поглупее, хотя, надо признать, это красное шелковое платье смотрится на ней так чарующе, что невозможно думать ни о чем другом. Силко этот наряд напоминает алую ножевую рану. Так же опасно и прекрасно. Так же близко и чувственно. Наверное, в этом все и дело: Силко просто остается самим собой, даже когда перед ним оказывается прекрасная женщина. Он все думает о выгоде, просчитывает действия, даже если эти визиты ни монеты не стоят. Она, как и обычно, приносит ему несколько записок, в которых кропотливо отмечены имена тех, кто слишком много болтал — со шлюхами всегда много говорят, это непреложная истина, но девочки и мальчики Амалии достаточно умны, чтобы распознать зреющий заговор. Силко довольно улыбается, пряча бумаги в стол — и для этого приходится немного преодолеть себя, потому что какой-то части его хочется тут же вцепиться в них и вычислять предателей, которые завтра повиснут на крыше «Последней капли»… Он помнит прекрасную Амалию с юности, до сих пор иногда удивляется ее жизнелюбию — да кто бы, боги, не сломался, торгуя собой на улицах. И тому остервенелому упрямству, с которым она теперь занимается своим небольшим борделем. Силко спонсирует ее из своего кармана по доброй памяти — так он борется с монополией на развлечения в Зауне, действуя на нервы той разукрашенной старухе, да и полезно, когда хотя бы один бордель сливает информацию только тебе… Но больше всего Силко ценит Амалию за беседы — пусть и приходится держать для этого бутылку дорогого красного вина прямиком из Пилтовера. Но не стоит ли это того, чтобы наблюдать, как она, небрежно, на грани приличия закинув ногу на ногу, отклоняется на спинку гостевого стула?.. Амалия ведет себя так, будто она хозяйка в этом кабинете. Они и похожи с Силко: смоляные волосы, бледное хищное лицо, тонкое, с высокими скулами, но главное — пристальный, невыносимый взгляд. Амалии не нужен жуткий демонский глаз, чтобы вызывать одним своим видом ужасающий трепет, какой-то удушливо-приятный, как страх перед неизбежным. — Джинкс недавно приходила ко мне, — вдруг говорит Амалия, лукаво улыбаясь, и Силко сразу выдергивает из ленивой полудремы. Она крутит бокал, наблюдая за игрой света на гранях, и косится на него. — У нее что, проблемы? — хмурится Силко. Потому что Джинкс и проблемы всегда идут рука об руку, лишь слепец не признал бы это — но кто сказал, что Силко это тревожит? Только незнакомая тревога царапает его душу: что же случилось, если Джинкс побоялась обратиться к нему напрямик?.. — О да, Силко, у нее проблемы! — говорит Амалия трагично, поднимаясь с невыразимой грацией. В разрезе провокационно мелькает обнаженное бедро с отметиной сложной татуировки. — Бедная девочка влюбилась в какую-то… туристку. Ну, она точно не из наших, но и не из Пилтовера. Мои контакты говорят, что из Демасии. — Беглая магичка? — Силко едко улыбается. — Что ж, не худшее, что можно было ожидать. Амалия понимающе кивает, заглядывая ему в глаза. — Тебе страшно не нравится, что она обратилась ко мне. — О, нет, это логично, — кривится Силко. — Ты же мастерица по обольщению. Пожалуй, наилучший выбор. И что ты ей посоветовала? — Для начала — заговорить с этой самой девицей, — мелодично рассмеявшись, говорит Амалия. — А потом, я уверена, все будет в порядке. Но если кто-то разобьет твоей дочери сердце, полагаю, ты ведь сумеешь с этим справиться, Сил-ко? — сладко тянет она, цапая его за воротник. Возможно, где-то в глубине души Амалия сама влюблена до безумия, но Силко предпочитает не заглядывать так далеко — можно и впрямь утонуть. Поэтому он лишь рассеянно кивает, позволяя ей соскользнуть к нему на колени. Слава богам, это совсем не похоже на жалобно льнущую к нему Джинкс — Амалия похожа на порочную демоницу, решившую забрать его душу, огненная и прекрасная. — Можешь закрыть глаза, если тебе так легче, — обреченно предлагает Силко, но Амалия целует его долго и самоуверенно, а потом отрывается от губ и касается жуткого шрама, жарко шипит: «Дурак», и Силко как будто снова семнадцать, и у него на плечах нет всего гребаного Зауна — только свободолюбивые мечты. — А я рада, что у тебя появилась дочь, — шепчет Амалия. — Меня немного обнадеживают мысли о том, что ты хоть кого-то способен любить просто так, без притворства. Силко ничего не отвечает — и не знает, что говорить. *** Джинкс находится внизу, около бара. Уныло лежит на столешнице, уткнувшись в нее носом, и катает пальцем по столу какую-то блестящую штучку, в которой Силко с опаской угадывает колечко. Чувствуя, что рядом кто-то садится, Джинкс тут же напрягается, тянется к пистолету, но быстро узнает Силко. Музыка играет, мурлычет граммофон, ведутся вечные разговоры среди завсегдатаев, раздается чей-то захлебывающийся смех, и Силко приходится наклониться к ней поближе. — Как твое свидание? — неловко спрашивает он. Потому что, боги, буквально вчера он заплетал Джинкс первые косички и рисовал с ней разноцветных страшилищ, а уже сегодня она ходит на какие-то свидания — уму непостижимо. Жестом подзывая бармена, Силко велит налить себе чего-нибудь покрепче. — А-а, твоя проститутка меня сдала, — уныло бормочет Джинкс; в глазах лихорадочно поблескивают слезы неясной обиды, и Силко тут же дергает вперед: утешить, обнять, пожалеть, но он останавливает себя и вцепляется в стакан, а Джинкс все ворчит: — Ну и пожалуйста, ну и пусть. Ничего больше ей не скажу… — Так что случилось? — Ну, мы погуляли тут и там, — вздыхает Джинкс, сцепив пальцы. — Все было очень даже хорошо, а они… они молчали, и я слушала Люкс, она знает очень много умного, а я ей рассказывала про Заун, про историю — то, что ты мне говорил! У нее улыбка — такая… такая! Булочки поели, я ей украла самую вкусную. Но потом я ушла домой, и я подумала, что все не может быть так хорошо! — отчаянно восклицает она. — А вдруг она поймет, что я такая плохая, а она — такая хорошая! Силко тихо вздыхает, отпивает виски. Это вполне в стиле Джинкс: самой придумать проблемы. Он ловит ее за руку, осторожно притягивает к себе, и Джинкс с душераздирающим скрипом двигает стул ближе, чтобы уткнуться Силко в жилетку и шумно дышать, сглатывая слезы. — Меня никто никогда не полюбит! — всхлипывает она. — Неправда. Я же люблю тебя больше жизни. — Ну я не про то, — возмущается Джинкс. — Ты мой папа, а это… — Нет, Джинкс, не в этом дело. Любовь — она от сердца. Любая. И даже если я, — выразительно говорит Силко, — тебя люблю, то эта твоя Люкс (а она, судя по твоим рассказам, хорошая девушка) — тоже может тебя полюбить! Джинкс уже ревет, не таясь, и Силко успокаивающе гладит ее по спине, совсем как в детстве, и от этой мысли он все же улыбается. — Давай для начала сойдемся на том, что ты ей нравишься, — предлагает Силко. — А там уже посмотрим. Ты ей колечко купила? — Ага, с солнышком. Красиво, скажи? Ей понравится? Солнце в Зауне почти совсем не видно — Силко помнит, как в детстве о нем мечтал, как одержимо всматривался в затянутые вечным смогом небеса, надеясь рассмотреть золотые лучи. — Конечно, понравится, — ответственно говорит Силко, и Джинкс ему, как и всегда, верит.