Бумажный самолётик

Спустя пятнадцать минут лекарям все же удалось привести в сознание Гермиону. Она была слаба, но могла говорить, что уже радовало беспрерывно задающих вопросы парней рядом с ней. — Драко, — тихо произнесла она имя слизеринца. — Я хочу поговорить с Драко. Эта просьба сильно взбудоражила Гарри и Рона. Они все еще были в шоке от того, что их подруга была в отношениях с Малфоем. Они догадались об этом еще тогда, в Большом Зале, после того, как их злейший враг кинулся к лежащей без сознания Гермионе. А потом Гермиона подтвердила эту новость так, словно это обычная и совсем простая вещь, о которой можно и умолчать. Еще и попросила присматривать за ним, когда она умрет. Они, конечно, не были в восторге и даже с радостью закатили бы гриффиндорке скандал по этому поводу, но нынешняя ситуация не позволяла им сделать этого. Мадам Помфри впустила неугомонного слизеринца в комнату. Он резко влетел, отталкивая рядом стоящего Рона. — Ты как? — он взял ее за руку, радуясь тому, что девушка жива. Больше всего он боялся зайти и не обнаружить ее тут. Не успела девушка и рта раскрыть, как ее перебил герой сего дня: — Может, можно что-то сделать? — никак не мог угомониться Поттер. Его убивала мысль о том, что он спас сотню людей, но не смог уберечь свою лучшую подругу. Чертов герой. «Я думал, что выиграл эту войну, а оказалось, что проиграл», — проносилось в голове у Поттера каждый раз, когда он смотрел на тело своей самой близкой подруги Гермионы Грейнджер. Выглядела она не так весело, как раньше. Вечно буйные кудряшки сейчас запутались не пойми как, синяки под глазами, выдающие бессонные ночи, и поджатые губы. Она всегда так делала, чтобы не разреветься. — Мне очень жаль, но это слишком темная магия. Единственный человек, который мог бы справиться с ней, сейчас мертв, — сухо проговорила мадам Помфри, намекая на почившего декана зеленого факультета. Сердце Драко сжалось: Северус хоть и не был прекрасным человеком, но был хорошим крестным. А этого Малфою было достаточно. Снейп был живым доказательством того, что Слизерин — не факультет злодеев и что там есть храбрые и сильные люди. — Мы найдем лучших лекарей, сварим новые зелья, обещаю, мы… — начал было Малфой, который не готов был просто так опускать руки, но был перебит девушкой. — Драко, я умираю. Мы уже не сможем что-то сделать, — почти шепотом сказала она. Ей и самой трудно было принять тот факт, что она умирает, но это случилось, так что ей придется смирится с этим и гордо шагнуть навстречу смерти, как это сделал Дамблдор, как это сделали Фред, профессор Люпин и Колин Криви. Потому что они гриффиндорцы. Потому что таких, как они, смертью не напугаешь. Поэтому она справится. Ради Драко, ради мальчиков и ради всех ее близких. Даже сейчас, лежа в маленькой палате, чувствуя, как у нее немеют конечности, и зная о своей скорой смерти, она была счастлива. Они выиграли войну — теперь магический мир навсегда спасен от Волан-де-Морта, и если платой за спокойную жизнь близких ей людей потребуется заплатить жизнью, то она сделает это еще раз. — Гермиона, — с надеждой посмотрел на нее парень: ему сложно было наблюдать за тем, как умирает человек, который однажды вселил в него жажду жизни. — Драко, у нас есть еще немного времени, давай насладимся этим, пожалуйста, — с мольбой в глазах сказала девушка. Она аккуратно накрыла его руку своей, давая понять, что она справится. Стойкий самолетик. Она была настойчива, как и всегда. Драко был уверен, что она сейчас даже не прочь поспорить с ним. — Хорошо, — сдался Малфой. Он уже понимал, что они бессильны, но с надеждой жить намного легче, чем с осознанием того, что он больше не сможет к ней прикоснуться. — Сколько у нас есть времени? — сильнее сжав ее руку, спросил он у лекаря Хогвартса. — Полтора часа, не больше, — с сожалением ответила мадам Помфри. Сколько же боли было в этой фразе, сколько раз она уже поизносила это фразу, оставляя раны на сердцах близких людей умирающего? Не перечислить. Однако с каждым разом было все больнее и больнее, хотя, казалось бы, она уже должна была привыкнуть к этому за время своей работы в этой сфере, но это было не так. Сложно было к такому привыкнуть. Ведь она помнила, как еще буквально вчера эта маленькая девочка зашла в ее лазарет, дабы залечить рану, полученную на первом курсе после битвы с горным троллем. Она еще тогда заметила ее тягу к знаниям: за полчаса первокурсница задала ей больше вопросов, чем она слышала за всю жизнь. Помнила ее горящий, восхищенный взгляд после того, как рана на ноге стянулась за две минуты. А сейчас целительница стояла, говоря о том, что не сможет ей ничем помочь, и видела, как тускнела надежда в глазах еще совсем юной девушки, пока не угасла вовсе. — Я хочу погулять по Хогвартсу, — тут же зарделась девушка. Она хотела посетить пару значимых для нее мест перед смертью. Конечно, ее тело слабело, и чувствовала она себя не так уж и хорошо, но она не осталась бы умирать тут, в маленькой душной палате. — Ты уверена? — с недоверием в глазах спросил Гарри, подходя ближе к девушке. —Гарри, — позвал его друг. — Пусть идут. Рон понимал Малфоя как никогда: сейчас он готов был отдать все за последние полтора часа с братом. У Фреда не было и пяти минут, что сильно огорчало всех Уизли: они потеряли не только брата и сына, но и часть себя. Все они потеряли. Гриффиндорка спокойно поднялась к нему. Он молча подошел к подруге и обнял ее, не зная, что сказать: они выросли вместе. Все было и без слов понятно. — Гарри, — она обняла второго друга, взъерошивая его волосы до состояния бардака. — Берегите себя. Девушка уже хотела было отойти, но ее обняла пара незнакомых для нее рук. Профессор МакГонагалл. Декан с трудом смирилась с тем, что ее ученики один за другим умирали на ее глазах. Они же еще такие молодые. — Спасибо вам за все, — прошептала ей Грейнджер, для которой преподавательница по трансфигурации успела стать практически матерью. Она всегда заботилась о ней, как о родной, помогая со всеми трудностями, что были на пути у этой маглорожденной девочки. Отстранившись, она подошла к Драко, хватая его за руку. — Пошли, — на одном дыхании произнесла девушка. Подхватив ее под руку и убедившись, что она сама в состоянии ходить, он повел ее прочь из злосчастного лазарета. Они молча шли в обнимку по замку, точнее по тому, что от него осталось. Уже не было тех задорно орущих портретов, вечно шумящих приведений, не было слышно счастливых криков первокурсников. Все было разрушено. Они ходили по обломкам своего детства, наблюдая за разрушенными стенами и входом, в который они когда-то зашли еще детьми. Забавно, когда Малфою было одиннадцать, но он всей душой и сердцем ненавидел совместные уроки, длящиеся полтора часа. Раньше Драко казалось, что они длятся бесконечно: он с трудом высиживал сорок пять минут, а тут — полтора часа. Сейчас же эти полтора часа казались такой мелочью. Крупинкой. Особенно по сравнению с тем, сколько лет она еще должна была прожить. Но она не проживет. — Драко, подоконник… может, он сохранился? — она выпуталась из его крепких объятий и побежала в сторону Башни Гриффиндора. На что Драко лишь усмехнулся, догоняя ее. Через пять минут она стояла в том же темном коридоре, где стояла семь лет назад, когда решила приблизиться к незнакомому окну с сидящим на нем мальчиком. — Помнишь? — восторженно спросила она, указывая на то самое место. Драко лишь улыбнулся: конечно, он помнил. Пятница, 20 сентября, 1991. Расстроенная утренней стычкой, Гермиона прогуливалась по Хогвартсу в попытке найти тихое место, чтобы спокойно порисовать. Рисование было чем-то вроде успокоительного для Гермионы Грейнджер. Это всегда помогало ей отвлечься от проблем. Дома она могла подолгу сидеть на подоконнике, рисуя. Когда-то она даже посещала магловскую художественную школу. Завернув в темный уголок, в какую-то новую для нее часть замка, Гермиона заметила большой подоконник где-то в конце коридора. «Прям как у меня дома», — пронеслось в голове у девочки. Улыбнувшись, она поспешила к заветному месту отдыха. Подойдя ближе, она заметила мальчика лет одиннадцати. Он грустно смотрел в окно, не замечая сзади стоящую гриффиндорку. Гермиона так и не смогла разглядеть цвет факультета на форме у мальчика, лишь только неестественную белую шевелюру. Наконец, вспомнив, кому могла принадлежать данная прическа, она развернулась в попытке сбежать. — Стой, — послышалось у нее за спиной. — Прости меня! Так и не поняв, почему она остановилась, нагло уставилась на него. В ее темно-каштановых глазах отчетливо отражалась обида. — Я не хотел тебя обидеть, но так было нужно, — Малфою и вправду было стыдно за свой утренний поступок, ведь она была единственной, кто хорошо отнесся к нему просто так. Он редко издевался над девочками, поэтому его очень удивили слезы в глазах соперницы. Мальчики обычно не плакали, некоторые лезли драться, а некоторые просто убегали. Но он никогда не доводил своими словами кого-то до слез. Это было в первый раз. — Хорошо, — спокойно ответила девочка. На лице слизеринца тут же заиграло спокойствие, ему правда стало легче от того, что она его простила. — Садись, — указал он на свободное место на подоконнике, передвигая к ней коробку с конфетами, высланную с утра леди Малфой. Он часто ел конфеты, чтобы успокоиться. Поэтому был очень благодарен матери, активно высылавшей ему сладости. За окном что-то зашумело: это первые капли дождя сорвались на землю. Он приподнялся, чтобы закрыть окно, дабы они не простудились. — Грейнджер, — тихо сказал Драко. Но тут же был перебит. — Гермиона. Называй меня Гермионой, — исправила его кареглазая. — Гермиона, — обратился Драко к гриффиндорке в надежде прервать угнетающую тишину. — Что такое самолет? Недавно он услышал, как маглорожденные мальчики с Когтеврана громко обсуждали какие-то самолеты. Невольно Драко прислушался к их разговору. Но спросить так и не решился. Разве мальчика такого благородного происхождения могут интересовать какие-то магловские вещи, ему на это ведь все равно? Но это было не так — Драко искренне интересовался новым словом, которое то и дело слетало с уст его сокурсников. Он с интересом посмотрел на девочку, выжидая ее ответа. — Самолет — это транспорт передвижения в магловском мире, — заметив его полный непонимания взгляд, она достала альбом с пером из своего сумки и принялась рисовать самолеты, дабы наглядно показать ему, как они выглядят. Через пару секунд когда-то чистый белый лист украшал красивый рисунок. — Он похож на птицу, — усмехнулся Драко. — Так и есть. Самолет отличается от других магловких средств передвижения. Обычно магловский транспорт едет по дороге, но только не самолеты. Они летают по небу, словно птицы. Из окон самолета самый прекрасный вид на облака, а при посадке можно увидеть очертания страны, в которую ты летишь, — увлеченно рассказывала девочка, вспоминая чудесные виды, которые ей когда-то довелось узреть во время полета. — А ты когда-то летала на самолёте? — никак не мог угомониться Драко, рассматривая ее рисунок. — Только раз, — улыбнулась девочка, все больше поддаваясь сладким воспоминаниям своего приключения. — Можно посмотреть? — тихо спросил он, указывая на блокнот с рисунками девочки. Она молча кивнула, дав ему понять, что она не против. Одну за другой он переворачивал страницы в желтом альбоме девочки, когда-то подаренным ей бабушкой. Попутно интересуясь непонятными ему изображениями. — А это? — в который раз поинтересовался он, указывая на еще один рисунок. Этот рисунок явно отличался от остальных. Он единственный был нарисован цветными карандашами, что автоматически делало его интереснее остальных. На нем были изображены несколько украшенных гирляндами домиков, стоящих в ряд. — Это рождественская ярмарка в Лондоне, — объяснила девочка, попутно жуя предложенный слизеринцем шоколад. — Обычно мы с семьей гуляем там в канун Рождества. Там продается вкуснейший шоколад во всем Лондоне. — Чем-то похоже на Хогсмид, —заметил Драко. — Хогсмид? — переспросила Гермиона. — Это рождественская ярмарка для волшебников? — Почти, — усмехнулся мальчик, рисуя ей волшебную деревушку, находящуюся под Хогвартсом. Она отломала себе еще один кусок шоколада, устроившись поудобнее на подоконнике, пока блондин увлеченно рассказывал ей о рождественских традициях в волшебном мире. А она слушала, слушала, иногда переспрашивая его в попытке понять некоторые вещи. В этом и была вся Гермиона Грейнджер. Остальные ученики Хогвартса уже давно спали. Уже опустели вечно шумные коридоры, потухли все свечи. Были слышны лишь капли дождя и смех двух детей в самой дальней башне замка. Тогда казалось, что они два человека, прибывших из разных миров, только для того, чтобы встретиться. Хотя, может, так и было. Ведь в тот момент для них не существовало никого — только старый альбом с пером, коробка с шоколадом и полупотухшая одинокая свечка, свисающая с потолка. В тот самый вечер и началась их маленькая история. Кто знает, может хоть у этой сказки будет счастливый конец? Он помог ей забраться на подоконник, посадив на тоже самое место, где она сидела несколько лет назад. За окном уже не шел дождь — только жаркое, восходящее солнце, напоминающее о том, что сейчас только около семи утра. — Не хватает конфет твоей мамы и альбома, — она грустно усмехнулась, вспоминая, как рисовала ему магловский транспорт, параллельно поедая принесенные блондином конфеты. Он лишь молча заправил ее каштановую прядь за ухо и улыбнулся, смотря в ее глаза — такие чистые и живые как никогда. — Если бы я не обозвал тебя тогда, то, возможно, у нас было бы больше времени друг с другом, — грустно ответил парень, опуская голову, ведь он был прав. — Прости. — Уже давно простила, — усмехнулась та, вспоминая события семилетней давности. — Да и тем более, если б ты меня тогда не обозвал, то всего этого могло и не быть. Этот подоконник ничего для нас бы не значил, — засомневалась девушка и добавила: — Драко, пообещай, что ты справишься, что будешь жить дальше, что полюбишь кого-то другого и вы будете жить счастливо. Обещай, — она стала серьезнее, смотря ему в глаза. — Как ты вообще можешь просить у меня такое? — не выдержал Драко. Только недавно эта заносчивая девчонка успела стать для него всем, а сейчас она так легко просит забыть ее и найти себе другую, словно так и должно быть. Но нет. Нет, точно не сейчас, он не сможет. — Я… — начал было он, но остановился, замечая, как напряглась возлюбленная. — Гермиона, Гермиона, что такое? — встрепенулся Малфой, заметив, что она схватилась за голову. Неужели… Нет-нет-нет, только не сейчас. — Все хорошо, просто немного болит голова, сейчас пройдет, — пыталась успокоить его Грейнджер. Хотя она и сама прекрасно понимала, что происходит. — Вставай, мы возвращаемся в лазарет, — растерянность вмиг сменилась злостью и решительностью. Он потянул девушку за руку, помогая ей встать, но она просто упала ему на грудь, не удержавшись на ногах: ей стало намного хуже за этот час. — Тихо-тихо, — он взял ее на руки, крепче обхватывая спину левой рукой. — Драко, нам идти минут пятнадцать, мы уже не успеем. Пожалуйста, давай не будем тратить их на дорогу? — они оба знали, что не успеют добежать, но он не простил бы себе бездействия, хоть и знал, что ее уже не спасти. — Грейнджер… — хотел было ответить он, но за спиной послышался крик мадам Помфри: — Вот вы где. Мы вас по всему Хогвартсу ищем. За ней шли остатки «золотого трио». А в руках у лекаря красовалась медицинская сумка. Целый день эта маленькая, но от этого не менее практичная вещица спасала жизни людей. Жаль, что ее содержимое ничем не поможет умирающей гриффиндорке. — Вы можете что-то сделать? — с надеждой спросил Рон, который больше всего в жизни боялся потерять еще одного члена семьи. — Вряд ли, но сейчас посмотрим, —она посмотрела на Малфоя в ожидании каких-то действий, ведь парень плотно прижимал Гермиону к себе, не давая никому прикоснуться к ней. Девушка сильно ослабла — ее лицо стало бледнее, а полуприкрытые глаза лишь добавляли ужаса этой картине. Они перенесли ее на подоконник, устраивая ее поудобнее. — Драко, — будто в бреду звала его девушка. — Я тут, Гермиона, все хорошо, — ответил он ей. «Ничего не хорошо, она умирает, придурок», — твердило ему подсознание. Он крепко сжал ее руку, чтобы та успокоилась. Парень присел на корточки у подоконника, глядя то на мадам Помфри, то на Грейнджер. Лекарь водила палочкой по ее телу в попытке обнаружить какие-то изменения. — Молодые люди, можно вас на минуту, — обратилась она к стоящим рядом с девушкой Гарри с Роном, которые вели себя поадекватнее слизеринца. Конечно, парни волновались за нее не меньше Малфоя. Но этот день научил их терять близких, не устраивая истерики. Ведь они, в отличие от Драко, лишились половины тех, кем дорожили. У Малфоя же не было больших потерь за сегодняшний день. Если не брать в счет Северуса Снейпа и девушку, за которую он сейчас беспокоился больше, чем за себя. Он вцепился в ее руку, словно ребенок в последнюю надежду. Они отошли в сторону, дабы обсудить болезнь девушки. И Гермионы сразу подумала: «Я умираю, она не сможет мне помочь». Потому что в обратном случае мадам Помфри вынесла бы вердикт при ней и Драко. По щекам покатилась слеза. Ей не было страшно умирать: после сегодняшнего дня смерть — наименьшая вещь, которую она могла бы бояться. Гермиона боялась оставлять близких. Боялась, что больше не увидит родителей и не сможет вернуть им память. Боялась, что мальчики плохо перенесут ее смерть, ведь они и так многих потеряли за этот вечер. И, конечно, она боялась оставлять Драко. — Ты чего, Грейнджер? Все же хорошо. Сейчас тебе дадут зелье, чтобы ты выздоровела. А потом мы будем делать все, о чем мечтали. Полетим в Париж, на самолете. И… — он говорил это, с трудом сдерживая слезы, ведь понимал, что этого не будет, что она не продержится даже до вечера. — Хватит, пожалуйста. Обещай, что справишься, прошу, — перебила его гриффиндорка: она по-прежнему ненавидела ложные надежды. Он лишь окинул ее полным страха взглядом. — Драко, я люблю тебя, — шепотом произнесла она. Темно-карие глаза в последний раз встретились с серо-голубыми. — Нет-нет-нет! Грейнджер, прошу, не умирай! — кричал Драко в попытке достучаться до девушки. По щекам уже текли слезы. Все не может закончиться так. — Открой глаза, Грейнджер, открой глаза. Очнись, прошу!!! — он начал орать, тряся девушку, как можно сильнее. Но попытки были тщетны. Она уже была мертва. К нему тут же подбежали Гарри и Рон. У обоих были и без того красные глаза, но сейчас в них опять играли слезы и грусть. Мадам Помфри уже сообщила им, что девушка умрет с минуты на минуту и что она не может больше находиться тут, ведь в замке есть еще люди, которым нужна ее помощь. — Гермиона! — одновременно закричали те, но уже было поздно. Перед ними лежала мертвая девушка и плачущий на ее груди парень. — Малфой, — вздохнул Гарри, смотря на полностью разбитого слизеринца, приподнявшегося с тела Гермионы, в последний раз осматривавшего ее. Парень до сих пор сжимал ее руку. Он точно любил ее. Избранный положил руку на плечо Драко и немного сжал его: ему тоже было тяжело осознавать, что подруги, которая всегда была рядом с самого первого курса, больше нет. Рон, взмахнув палочкой, плавно поднял тело Гермионы. Затем то же самое проделал Гарри. — Ты с нами? — спокойно спросил Рон, однако парень не мог даже говорить, а не то чтобы ходить. Он лишь отрицательно помахал головой, уставившись в стену. Драко уже было все равно, что о нем подумают Поттер с Уизли. Его больше не волновал никто и ничто. Гриффиндорцы кивнули и медленно понесли бездыханное тело девушки в Больничное Крыло, оставляя слизеринца наедине со своими мыслями. Суббота, 15 октября, 1994. — Что это? — вскочила со стула Гермиона, с интересом наблюдая за странным свертком бумаги в руках Малфоя. — Не похоже на обычное письмо. Она не особо горела желанием общаться с Малфоем, ведь она так и не забыла громко брошенное «грязнокровка» ей вслед, когда она проходила мимо слизеринцев. Но ее не на шутку заинтересовала необычное письмо-кричалка в руках Малфоя. Ей уже доводилось видеть такое письмо у Рона Уизли, но оно отличалось от того, что держал в руках Малфой. Оно не открывалось само по себе, разрешая всем находящимся рядом с получателем слушать оры и крики отправителя, как это случилось с ее другом. А Гермионе Грейнджер было принципиально важно исследовать до мелочей еще не изученные ею вещи магического мира. Это делало ее настоящей волшебницей. Заставляло не стесняться себя в компании волшебников. И помогало ее мозгу спокойнее воспринимать слово «грязнокровка». Ведь она знала все мелочи магического мира, и порой ее знания превышали даже знания Рона Уизли, который являлся чистокровным волшебником и вырос в магическом мире. Поэтому, когда дело касалось новых знаний, ее принципы отступали назад, давая ей узнать много чего нового. Этот раз не был исключением. — Ты ведь не отстанешь? — выгнул бровь Малфой, который прекрасно знал ее ответ. Кивнув, девочка с интересом уставилась на него в ожидании интересного объяснения. — Это изобретение моего деда по маминой линии. Его очень раздражало публичное разглашение информации и самоуничтожение писем. Поэтому он создал его усовершенствованную версию, дабы его дети могли переслушивать письма, наслаждаясь его ором, — усмехнулся Драко, после чего под любопытным взглядом Гермионы раскрыл его, наглядно демонстрируя его умения. Через секунду тишину в кабинете Трансфигурации заполнил строгий мужской голос, отчитывающий Драко за общение с грязнокровкой, называя его предателем рода и их личным позорищем. Девушка сразу же узнала этот голос: ей уже доводилось слышать этот отчитывающий тон. Это был отец Драко, Люциус Малфой. «За несколько лет его голос так и не изменился, словно он мачеха принцессы Рапунцель из магловской книжки», — пронеслось в голове у Гермионы. Пожалуй, так и было, ведь у этих персонажей и вправду было что-то общее. Гермиона вышла из своих раздумий, когда увидела грустное выражение на лице парня. На секунду ей даже показалось, что она заметила блеск в его глазах. — Он прислал мне его на первом курсе после того, как кто-то доложил ему, что его отпрыск общается с грязнокровкой по вечерам. — Вот почему ты перестал общаться со мной? — тихо прошептала Гермиона. Ей было обидно за парня: он был таким же ребенком, как и она. Тоже хотел выбирать себе тех друзей, которых он желал. Но он не мог позволить себе такую роскошь. Похоже, это и была плата за благородное происхождение и чистую кровь в его венах. — Мне очень жаль. Правда. — Мне не нужна твоя жалость, — резко отрезал парень. — Знаешь, в магловской школе мы сминали тесты и проверочные работы в бумажные самолетики, когда нам не давались сложные задания, — спокойно произнесла Грейнджер, выхватывая письмо из его рук. — И «золотая» девочка Гермиона Грейнджер сминала тесты в бумажные самолетики на уроках? — попытался подколоть ее Малфой, намекая на ее принципиальность и любовь к учебе. — Тесты — нет, — пожала плечами гриффиндорка. — Но письмо Люциуса Малфоя я бы смяла с превеликой радостью, — в ее глазах запрыгали такие, не свойственные ей чертики. После чего девушка сложила письмо слизеринца в несколько раз, придавая ему форму летучего корабля, которого они когда-то рисовали на первом курсе. Она протянула его за руку, пододвигая его к уже знакомому им подоконнику. Под удивленным взглядом Драко Гермиона открыла окно, передавая свернутое в несколько раз письмо Малфою. — Запускай, — улыбнулась та. После чего аристократ запустил в окно с легкостью полетевший бумажный самолетик. Он взмахнул по небу, с уверенностью преодолевая все преграды на своем пути. Он был так легок и воздушен, но в то же время силен, чтобы лететь, не обращая внимания на пролетающие мимо него листья. Хотел бы он быть таким же. Но ему до него, как Долгопупсу — до «превосходно» по зельям. Однако самолетик очень хорошо определял Гермиону Грейнджер, что заметил Малфой. Порой его и удивляла, и восхищала стойкость этой девочки. Казалось, ее вообще не задевали все те оскорбления, что они с друзьями кидали в ее адрес. Она была самым стойким самолетом из всех, что он знал. Почему время нельзя повернуть вспять? Он бы предупредил ее, оттолкнул или закрыл бы собой, в конце концов. Но он не сделал ничего. Он просто смотрел, как чертов Рудольфус Лейстрендж убивает его Гермиону. Драко просидел три часа у окна в раздумьях. Он все еще не понимал, что происходит. Он ждал и надеялся, что сейчас сюда зайдет Грейнджер и они вместе сядут рисовать или будут запускать самолетики в окно. В позапрошлом году они писали свои мечты на бумаге, сворачивали их в самолетики и запускали с Астрономической Башни. Тогда все было так весело и беззаботно: она не гналась за крестражами, он не выполнял грязные приказы Волан-де-Морта, их не волновала война. Только он и она против всего мира. Вдвоем. Сейчас же все рухнуло, его мечты улетели, как те бумажные самолетики. Полностью и безвозвратно. Он приподнялся, чтобы в последний раз взглянуть на любимый подоконник. Это была вторая вещь, которая ассоциировалась у него с детством. Первой была Грейнджер. Так и не поняв как, но ноги привели Малфоя к Астрономической Башне. Он уселся на краю, вскинув ноги. Когда-то, несколько лет назад, они с Гермионой в первый раз поссорились тут. Не перечесть, сколько раз Драко пытался выкинуть эту сцену из головы. Но безуспешно: главное напоминание сего происшествия красовалась у него на запястье, ежедневно напоминая ему о его ошибке. Четверг, 8 января, 1998. — Разве твои магловские родители не научили тебя не совать нос в чужие дела? — не выдержал Малфой. Это было последней точкой. Она не выдержала: прошло уже семь лет, а она все еще вздрагивала от этого оскорбления. Хватит. Себя бы она простила, но не родителей. Точно не их. — А что, Малфой, завидно? Больная тема? Вот уже семь лет, как ты травишь меня, издеваешься надо мной из-за моего происхождения. Думаешь, я его выбирала, думаешь, не хотела бы вырасти в волшебном мире? Ошибаешься! — одинокая слеза предательски покатилась по щеке. И с трудом удерживаясь, чтобы не ударить Драко, продолжила: — Тогда, шесть лет назад, в Большом Зале, когда ты назвал меня грязнокровкой. Тебе понравилось? Понравилось? — все громче кричала девушка, пока по ее щекам текли слезы. — Объясни, Малфой, что должна была сделать девочка одиннадцати лет, чтобы ты прилюдно ее унизил? Ну же, не стесняйся! Ответа не последовало: он не знал, что ей сказать. — Эта палочка, — она резко подняла руку вверх, показывая ему свою волшебную палочку. — Помнишь, как ты уступил мне ее, сказал, что она мне подходит. Помню, как ко мне пришло письмо из школы, я так радовалась, что я волшебница. Что я особенная. Я помню, как семь лет назад радостно собирала чемодан в Хогвартс, подгоняя маму, чтобы успеть доехать как можно раньше. Я ехала на поезде на другую окраину страны, за тысячу километров от моих родителей, и мне не было страшно, ведь я знала, что там меня ждет мальчик, который уже успел стать мне другом. У меня никогда не было друзей в магловской школе: школьники издевались надо мной. Ты показал мне, дал надежду… я думала, что все волшебники такие. Но как же я ошибалась, — усмехнулась она. — Знала бы я тогда, чего мне предстоит натерпеться от этого мальчика. Ветер раздувал ее волосы, разнося их в разные стороны. Парень же стоял, молча слушая ее, облокотившись о колонну рядом с ним. На улице шел снег, добавляя красок в эту сцену. Смахнув слезы, она продолжила: — За что, Малфой, за что? Что произошло с тем милым мальчиком, который уступил мне палочку и завороженно разглядывал мои детские рисунки, рассказывая мне о Рождестве у волшебников. — Он просто вырос, — выдохнул парень. Только и всего. Такая маленькая фраза, но сколько содержала в себе правды. Он и сам хотел быть обычным ребенком, родиться в обычной семье, встречать Рождество, наряжая елку, сидя у отца на шее. Обоим подросткам было сложно ворошить тему детства, слишком больно. Это было чем-то сокровенным, тем, чем не делятся со всеми. Обычно такие вещи прячут далеко в шкаф и никогда не вспоминают. Они простояли так минут пять, сворачиваясь от холода, но так и не решаясь извиниться друг перед другом. Снежинки по-прежнему сыпались, запутываясь в волосах и ресницах девушки. Она сейчас была похожа на героиню сказки: он никогда не видел, чтобы люди так красиво смотрелись в мороз. Сам же он был похож на снеговика: порозовевшие, как у девчонки, щеки, сжатые в трубочку губы и, конечно, вечно недовольное лицо. Парень очень плохо переносил холод. — Так и будешь молчать? — нарушила тишину Гермиона. Поправляя шапку с эмблемой гриффиндора на голове. — Прости, — выдохнул Малфой. Это все, на что он был способен. Неожиданно для обоих он обнял ее, утыкаясь носом ей в шею. — Драко, я просто беспокоюсь за тебя, — спокойно сказала она. — Знаю. Они простояли так минут десять, согревая друг друга на этом морозе. Пока белый снег укутывал все вокруг них. — Скоро приедут Гарри и Рон и наши отношения станут просто воспоминанием, — с грустью вздохнула Гермиона, понимая, что так и есть. Они оба понимали. Так почему же они сидели сейчас здесь? — Что ж… тогда это будет моим любимым воспоминанием, —усмехнулся Малфой, поднимая голову к солнцу. Он не врал. Это было одним из любимейших воспоминаний Драко. Каждое воспоминание с ней было, как отдельная сказка. Но теперь они доставляли ему лишь боль. Жгучую, невыносимую боль. Каждый раз вспоминая ее, его сердце сжималось, они проводили так мало времени вместе. Конечно, он же предпочел издеваться над ней в свободное время. А они могли столько всего сделать. У них были бы свои приколы, которые понимали бы только они. Они могли бы ходить в Хогсмид по выходным. Делили бы сладости, присылаемые леди Малфой, на двоих. У него могли бы быть воспоминания с дней рождений, Рождества. Но их не было: он сам себя их лишил. «Чертов трус». Блондин пнул ногой по воздуху, словно битой по бладжеру. Только чертовы самолеты. Это все, что у него было.