Узник Бездны

Это случилось в середине Нефа, в мастерской, устроенной Тревером в освободившемся от материалов сарае. Там он проводил львиную долю времени с тех пор, как дом был практически закончен, не хватало только мебели, покупать которую Тревер категорически отказался. — Я сделаю её сам, — заявил, окидывая оценивающим взглядом штабель светлых досок, — в конце концов, это не резьба, на которую я больше не способен, а простая работа. Я должен с этим справиться. И справлюсь, — нахмурившись, он вытащил из ящика инструменты и разложил на столе. Возражать Тира не стала, боясь спугнуть спокойствие, царившее в доме уже пару месяцев. Изматывающий труд действовал на Тревера исцеляюще, кошмары снились ему всё реже, хоть зелье он решительно сунул в самый дальний ящик шкафа ещё месяц назад. В ответ на её вопросительный взгляд, бросил не терпящим возражения тоном: — Хватит с меня костылей и опор. Я всегда презирал зависимых от алкоголя или дурмана, считал их слабаками, недостойными зваться человеком, и не собираюсь становиться таким же ничтожеством. Работа — вот моё настоящее лекарство и… ты, — добавил чуть мягче, — и наш дом. Я почти не вижу кошмаров, и даже когда… это случается, достаточно просто проснуться, чтобы Бездна тут же исчезла. — Я знаю, — тихо обронила она тогда, надеясь, что в этот раз всё действительно будет нормально. Всё и правда было хорошо до момента, когда у Тревера из рук снова выскользнул рубанок, а пальцы отказались слушаться — их свело жестокой судорогой, заставившей его застонать сквозь стиснутые зубы, а через мгновение прорычать: — Проклятье! Это может самый тупой и криворукий ученик столяра, но не я! Я, творивший деревянные кружева и чудо-птиц так же легко, как брат рисует картины! Но я знаю, как это исправить! — он схватил со стола молоток, положил на столешницу дрожащую руку и процедил, сжимая покрепче деревянную ручку: — Сломать и срастить заново, да, Зосиэль? — молоток взвился в воздух, а Тира пронзительно закричала и бросилась вперёд, накрывая его руку своей и надеясь, что Тревер остановится и не ударит. Она ошиблась. Вспышка жуткой боли на мгновение ослепила, а его яростный рык слился с её криком. Молоток выпал из его разжавшихся пальцев и шлёпнулся на пол с глухим стуком. — Какого демона, Тира? — заорал Тревер ей в лицо. — Зачем помешала? Ответить она не смогла, все силы уходили на то, чтобы больше не кричать, а кисть стремительно опухала. Тревер проследил её взгляд, скрипнул зубами и мотнул головой, словно пытаясь избавиться от наваждения: — Я принесу лёд, — обронил сухо и безжизненно, а в глазах Тира увидела зияющую холодную пустоту. Она молча кивнула, кусая губы, чтобы не закричать, и боясь того, что может случиться потом, когда Тревер полностью осознает, что сотворил. Закрыв глаза и стараясь ни в коем случае не шевелить рукой, она тщетно пыталась понять, что сейчас болит сильнее — раздробленная кисть или сердце. Страх за него и… за себя нахлынул удушливой чёрной волной, отнимая возможность дышать, и она схватила себя за горло здоровой рукой, словно это могло помочь. Быстрые тяжёлые шаги Тревера заставили Тиру вздрогнуть и невольно сжаться, хоть прежде она никогда его не боялась, даже обезумевшего и провалившегося в Бездну, но сейчас это почему-то случилось, и не ускользнуло от него. Боль, прозвучавшая в его голосе, резанула её сильнее, чем вгрызшаяся в руку: — Выпей, — сказал Тревер, поднося к её губам откупоренное зелье, — это… приглушит боль, пока я приведу Зосиэля. И это, — добавил, когда она послушно опустошила флакон, — и осторожно опустил на её кисть пузырь со льдом. Тира невольно вскрикнула и тут же зажала себе рот, ожидая, что Тревер хотя бы попытается обнять её и успокоить, и он действительно осторожно коснулся её плеча, но только для того, чтобы: — Я отведу тебя в дом. Там… будет удобнее… И она покорно и медленно пошла за ним, глядя под ноги и боясь снова встретиться с холодной чёрной пустотой его взгляда. Опустившись на стул, Тира закрыла глаза и глубоко вздохнула, ощущая, как боль отступает под действием зелья. Дрожащие пальцы Тревера на мгновение коснулись её щеки, а голос, столь же чужой и незнакомый, сказал: — Я скоро вернусь… — и больше ни слова, только удаляющиеся шаги и звенящая тишина пустого дома, в котором она осталась один на один с болью и страхом, совладать с которыми зелье уже не могло. Не сумел сделать этого и Зосиэль, действительно примчавшийся почти мгновенно. Он даже одеться толком не успел, только натянул штаны и рубашку, распахнутую на груди. За спиной жреца маячил столь же небрежно одетый Эриэл, переселившийся в дом Винисов парой недель раньше. Пылкая и чистая любовь, вспыхнувшая между этими двумя, оказалась сильнее нерешительности и смущения, и Тира совсем не удивилась, услышав, что Зосиэль предложил любимому пожениться. Эриэл ответил восторженным и радостным согласием и перебрался к жрецу, не дожидаясь свадьбы. Они не разлучались ни на миг, вот и сейчас явились оба, хоть Эриэл вовсе не был целителем. Он застыл у двери, глядя на Тиру расширившимися от ужаса глазами, но не произнёс ни звука. Молчал, наблюдая, как жрец склоняется над ней и шепчет молитвы, утоляя боль и сращивая кости, и как потом поднимает голову и устремляет пристально-пронзительный взгляд на брата, а тот отводит глаза, не говоря ни слова. — С рукой всё будет в порядке, — негромко произнёс Зосиэль, — чего не скажешь об остальном. Как это случилось, Тревер? — Я не хочу… — начал тот и осёкся под взглядом жреца. — Не хочешь или боишься? — требовательно и строго спросил Зосиэль. — Признать, что снова вышел из себя, увидел вместо Тиры демона и… попытался убить. — Не-прав-да! — по слогам выдавил Тревер. — Я хотел… заставить их работать, как раньше, — он вытянул перед собой обе крупно дрожащие руки. — Ты говорил, что нужно сломать и срастить заново, помнишь? — Да, но при чём тут Тира? — жрец скрестил руки на груди, не собираясь сдаваться. — Я пыталась ему помешать… — ответила вместо Тревера она, — и сунула под молоток свою… Это правда, Зосиэль. Это просто… несчастный случай, и всё. Не рассказывай об этом родителям, пожалуйста. Скажи, что я споткнулась, упала и… — Ты просишь меня солгать? — теперь взгляд жреца был устремлён на неё. — Нет, просто… промолчать. Это только наше, — как можно твёрже сказала Тира. — Я больше не могу тебе приказывать, просто прошу… — Это… неправильно, — не сразу ответил Зосиэль, — я не могу делать вид, что у вас всё нормально! Я боюсь за вас. Обоих. — Не стоит, — глухо произнёс Тревер. — Больше такого не будет. Клянусь. Ты должен мне верить, — это прозвучало отчаянно и моляще, и жрец вздрогнул, внимательно всматриваясь в посеревшее, осунувшееся лицо брата. — Я хочу тебе верить, — начал мягко, делая шаг к Треверу и кладя руки ему на плечи, — и хочу помочь, но не смогу, если ты не попросишь. Я помню тот наш разговор и не собираюсь душить тебя своей заботой, но… — Всё будет в порядке. Обещаю, — Тревер осторожно снял руки жреца со своих плеч, — я больше никогда не причиню Тире вреда, пока жив. А сейчас… осмотри её ещё раз, вдруг пропустил что-то, а я… принесу вина с травами, — добавил быстро, не глядя на них, развернулся и пошёл к двери, ускоряя шаги и не оборачиваясь. — Мне это не нравится, — хмурясь, произнёс Зосиэль, проводив Тревера взглядом и поворачиваясь к Тире. — Не только тебе, — задумчиво обронила она и пошевелила рукой, которая теперь выглядела совершенно нормально. — У нас ведь правда всё было хорошо, а сегодня… — Снова стало плохо, — жрец тяжело вздохнул и спросил: — Он так и не открыл молитвенник? — Нет. При мне, нет, — Тира шумно выдохнула. — Но я не думаю, что Шелин… — Может вернуть ему то, что он утратил, для богини нет невозможного, но… чтобы это случилось, Тревер должен смирить гордыню и признать, что действительно согрешил, что не в силах совладать с гневом, и раскаяться от всего сердца, — искренне веря в каждое слово, горячо заговорил Зосиэль. — Мы оба знаем, что этого не будет, — невесело улыбнулась она, — да и… Тревер не виновен в том, что родился таким, и, если Шелин его действительно любит, должна понять это и… отпустить. Признать, что он никогда не принадлежал ей! Но чтобы это сделать, надо быть человеком, а не богиней. Шелин никогда не была смертной, она не знает, как это сложно, понимаешь? — Я не слишком силён в богословии, — подал голос Эриэл, подходя к ним, — но даже я знаю, что нельзя заставить любить и верить. Это приходит само, освещая душу и сердце и наполняя их благодатью и счастьем. Я плохо знаю Тревера, он… не слишком разговорчив, но даже я вижу, насколько вы с ним разные, Зосиэль! Ты всецело принадлежишь Шелин, но его бог — другой. — И кто же? Горум? — не скрывая неприязни к келлидскому божеству, спросил жрец. — Кровавый и жестокий бог вечной войны, губящий тысячи воинов и превращающий их в кровожадных зверей? — Не думаю, — не сдался Эриэл, касаясь плеча Зосиэля. — Скорее, Йомедай или Саренрэй — добрые богини-воительницы, несущие возмездие и милосердие. Возможно, Треверу стоит… — Вернуться уже давно… — перебила его Тира, не в силах справиться с тревогой, поселившейся внутри, стоило только Треверу выйти из комнаты, и стремительно усиливающейся с каждой секундой. — А ещё… у нас… нет вина с травами! — постоянно ускользавшая страшная догадка ярко вспыхнула в мозгу, и Тира сорвалась с места, надеясь, что не опоздает. Она выскочила из дома, слыша за спиной шаги жреца и Эриэла, окинула быстрым взглядом пустой двор и ринулась к сараю. Дверь в него была плотно закрыта, но Тира прекрасно помнила, что Тревер не закрывал её за ними. Она бросилась вперёд, рванула дверь, но та оказалась запертой изнутри на прочный железный засов, который Тревер установил совсем недавно. — Тревер! — закричала она, прекрасно зная, что ответа не будет, а потом схватила стоящий у сарая пень для рубки дров и обрушила его на окно. Стёкла зазвенели, осыпаясь дождём на траву, а она уже влезала в ощетинившийся осколками проём, не думая о том, что обязательно порежется. Тренированное и ловкое тело легко проскользнуло внутрь, а первое, что увидела Тира, оказавшись в сарае, был Тревер... висящий в футе над полом. Упасть ему не давала верёвка — грубая и крепкая, способная выдержать гораздо больше, чем безвольно обмякшее тело. Онемев от ужаса, Тира выхватила нож, который постоянно носила на поясе, и вскочила на стол, стремясь поскорее перерезать верёвку и надеясь, что Тревер… Тело кулём упало на пол, а она мгновенно спрыгнула следом, схватила Тревера за плечи и затрясла, не понимая, почему перед глазами всё расплывается, а дышать становится всё сложнее. Он не открыл глаз и не пошевелился, голова мотнулась к плечу… но щека, которой она коснулась, была ещё тёплой, а значит… Ослепительный свет вспыхнул над её головой, а голос, глубокий и сильный, совсем не похожий на обычный голос Зосиэля, произнёс слова, которые Тира уже слышала, когда жрец… воскрешал Нэнио, погибшую в бою с Дескари. Она затаила дыхание, боясь помешать сакральному чуду, впилась взглядом в неподвижное лицо Тревера и увидела, как… затрепетали его веки, а потом медленно поднялись. Он судорожно вздохнул, рука метнулась к горлу, а взгляд — обращённый в себя и затуманенный, прояснился достаточно для того, чтобы увидеть её. Его губы дрогнули, дёрнулась рука, которую Тира тут же сжала в своей, и услышала: — За-чем?.. — Отличный вопрос! — разрываясь между облегчением и злостью, процедила она, глядя ему в глаза. — Какого демона, Тревер?! — Я обещал… больше никогда… только так… — Идиот… — прошептала она, чувствуя, как по щекам текут горячие ручьи, но не имея сил их остановить или даже просто стереть: — Кретин… И как ты только… — договорить она не смогла, уткнулась лицом в его тяжело вздымающуюся грудь, уже не пытаясь бороться со слезами, наконец-то одержавшими верх над ней и превратившими давнюю клятву в ничто. Слишком сильным был ужас, огромным — облегчение и необъятной — благодарность богам за то, что позволили Зосиэлю вернуть эту измученную, заплутавшую во мраке душу. Дали им двоим ещё один шанс на нормальную жизнь и счастье, купленное слезами и кровью, отвоёванное у Бездны и такое же хрупкое, как мотылёк, влетевший в выбитое окно и кружащийся вокруг догорающей на столе свечи. Тяжёлая рука Тревера легла на её спину, прижала чуть теснее к телу, которое пробивала крупная дрожь, а над головой послышалось: — Я хотел спасти тебя. От себя… Знал, что если просто сбегу, ты отыщешь меня даже в Бездне, вот и… — Идиот… — повторила Тира, подняла голову и увидела, что щекам Тревера точно так же текут слёзы, а сами глаза полны боли и раскаяния. — А меня ты спросил? Нужно мне такое спасение и жизнь без тебя? — Нет, — ответил он одними губами, но она поняла и грустно улыбнулась, закрывая на мгновение глаза: — А стоило… и убить сначала меня, а потом подвешивать себя под потолком, как долбаный свиной окорок… — шутка получилась неудачной, но сейчас Тире было на это плевать. — Нет! — поспешно произнёс он, а руки задрожали сильнее. — Я бы никогда не смог тебя… — Зато с собой справился, да? — хрипло спросила она. — Да только хрен тебе, а не смерть, слышишь?! — выкрикнула зло и отчаянно. — Ты вернулся из Бедны не для того, чтобы сдохнуть, как последний… — голос сорвался, а руки сжались в кулаки и сильно ударили его в грудь раз и другой. — Ты обещал больше никогда не делать мне больно, помнишь? — Тревер молча кивнул. — Так держи своё слово, солдат! Она резко отстранилась, поднялась на ноги и пошатнулась. Упасть не дала рука Зосиэля, всё это время молча стоявшего рядом, а окровавленные пальцы Эриэла протянули ей скомканный платочек. Тира схватила его, быстро вытерла лицо, и обернулась к ним, пытаясь понять, как они попали сюда через… открытую дверь. Но спрашивать не пришлось, достаточно было взглянуть на Эриэла, чтобы догадаться — юноша полез в окно следом за ней, точно так же не замечая осколков, а оказавшись внутри — отодвинул засов и впустил жреца. Они оба сделали всё, чтобы спасти не только Тревера, но и её, а она не могла произнести ни слова благодарности. Просто качнулась к жрецу, а тот осторожно обнял её и, успокаивающе гладя по спине, сказал: — Всё позади, всё уже хорошо, вот только… ты порезалась… Позволь, я… — Не только я, — Тира заставила себя выпрямиться, бросила взгляд на разодранные, испачканные в крови рукава и длинные неровные порезы на обеих руках. — Эриэлу тоже досталось. — Намного меньше, чем тебе, и мне совсем не больно, — попытался соврать побледневший юноша, старательно отводя взгляд от собственной крови. — Я просто… немного испугался, но уже всё в порядке. Правда… — отбивающие дробь зубы и выступившая на лице испарина свели на нет героическую попытку обмануть бывалого воина, и Тира невольно улыбнулась, наконец-то произнося негромкое: — Спасибо. За всё. — Пустяки, — махнул рукой Эриэл и поморщился от боли, — я просто очень хотел помочь и помог, а теперь я, пожалуй, присяду, пока… — он не договорил, побледнел ещё сильнее и сполз по стене на пол. Тира нахмурилась и чуть подтолкнула Зосиэля к поэту, до которого только сейчас в полной мере дошло, что именно только что случилось, и что сделал он сам. Жрец повиновался, а на её плечо легла рука Тревера, обнимая и притягивая ближе, а губы коснулись уха и прошептали: — Завтра я пойду в храм. Мне нужно… я должен… Уже давно. — Хорошо, — кивнула она, чувствуя, как заливает тело и душу опустошающая волна — верная спутница пережитого потрясения, — мы пойдём туда вместе. Мне тоже есть что сказать Шелин. Он молча прижал её к себе чуть теснее, кашлянул, прочищая охрипшее горло, и обратился к Зосиэлю: — Брат, ты исповедуешь меня? Не сейчас, — добавил поспешно, поймав изумлённый взгляд жреца. — Завтра. В храме. — Конечно, — мягкая улыбка скользнула по губам Зосиэля, — но только если ты действительно этого хочешь. — Хочу, — решительно ответил Тревер, — ты воскресил меня, но не мою гордыню. И… пусть то, что случилось, останется здесь. Ты же понимаешь, что мама… — Никогда ничего не узнает, — не отводя взгляда, спокойно сказал жрец. — Да простит богиня мне эту… — Тайну, — закончила за него Тира, — скреплённую кровью. Зосиэль вопросительно приподнял бровь, и она указала взглядом на себя и Эриэла, выглядящих сейчас как взломщики-неудачники, а жрец укоризненно покачал головой, но промолчал, возвращаясь к исцелению ран своего будущего мужа.

***

Проводив взглядом исчезнувшего в исповедальне Тревера, Тира решительно пошагала к статуе Шелин, возвышающейся в центре храма, пока ещё пустого, поскольку они пришли сюда на рассвете. Остановившись у подножия изваяния, она взглянула в мраморное лицо богини, почему-то растеряв все слова, которые собиралась сказать. Заготовленная заранее речь казалась теперь пустой, грубой и не имеющей ничего общего с тем, что Тира сейчас чувствовала. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, а когда снова их открыла, увидела сидящего на плече статуи дрозда. Певчая пташка, по всей видимости, влетевшая в одно из распахнутых окон, смотрела на неё чёрными бусинками глаз, а в её хвосте поблёскивали три необычных пера — ярко-красное, зелёное и золотое. Цвета Шелин и её священная птица… Значит ли это, что богиня… — Здравствуй, Неувядающая Роза, — тихо начала Тира, глядя на птицу, — я не знаю, слышишь ли ты меня… не умею говорить с тобой правильно, но… Я прошу тебя — верни Треверу то, что отняла. Найди в своём божественном сердце хоть каплю милосердия и прощения! Я знаю, как это сложно, хоть я всего лишь смертная, а ты — богиня, для которой… — она осеклась, но уже через мгновение продолжила: — Ты сделала всё, чтобы спасти своего брата от тьмы, и знаешь, как больно терять того, кто дороже жизни… Тревер… нарушил свои обеты и, наверное, обидел тебя этим слишком сильно, но… Разве не искупил он с лихвой своё падение? Разве не доказал, на чьей стороне был всё это время? Разве Бездны было недостаточно, чтобы покарать?! — на этих словах дрозд громко и возмущённо чирикнул, склоняя голову набок. — Какую ещё жертву он должен принести, чтобы ты, наконец, простила и вернула ему покой и возможность творить красоту, без которой он… просто не сможет жить, — чувствуя, что слёзы снова подобрались опасно близко к глазам, Тира глубоко вздохнула, овладевая собой, и продолжила: — Скажи, чего ты хочешь от него, от нас… Я готова на всё, только чтобы он больше не страдал! — На всё? — прозвучало прямо в голове Тиры, а дрозд спикировал ей на плечо. — Да, — ответила она одними губами, надеясь, что это ей не грезится, а происходит на самом деле. — Ты же знаешь, что он никогда не был действительно твоим… Он хотел служить тебе, творить красоту и сражаться за неё, но… Тревер — воин, а не поэт или художник, ты не могла этого не видеть! Не могла не знать, что его падение — всего лишь вопрос времени! Ты хотела, чтобы его яростная и сильная душа принадлежала тебе, но это невозможно, если только не изменить её полностью, стирая того Тревера, которым он родился. Но этого ты не сделаешь никогда, потому что добро, из которого соткана, не позволит насиловать душу смертного, перекраивая на свой лад. Это легко и просто делают демоны, но не ты. Так отпусти его, позволь быть собой и самому выбрать бога! Я знаю, как это сложно даже для богини, но только так ты сможешь его вернуть! Нельзя заставить любить, а вина не превращается в искреннюю веру. Никогда. Я это знаю, а ты? — А смелости тебе не занимать… — задумчиво ответила Шелин. — Теперь я понимаю, почему Иомедай сделала тебя своим настоящим Ангелом, несмотря на источник твоей силы. Ты молишь меня о прощении, обещая взамен что угодно, и забываешь, что говоришь не с Асмодеем! — теперь божественный голос был полон праведного возмущения. — Я не заключаю сделок ценой души, но… Я знаю, что стоит за каждым твоим словом, вижу любовь — настоящую и жертвенную, дающую тебе силы прощать и бороться с тьмой и отчаянием, пожирающими душу Тревера... Ты упомянула моего брата, — в голосе богини боль сплелась с печалью, — которого я безуспешно пыталась спасти от него самого… Так жестоко и так… Знаешь, почему я оказалась бессильна? Потому что он не хотел спасения, в отличие от… Тревера. Но если ты думаешь, что всё это время я наслаждалась его страданиями — ошибаешься! Мне точно так же больно видеть его таким — сломленным, оступившимся, ненавидящим себя и отчаявшимся, но… Я не могу вмешаться и заставить его раскаяться… — Не можешь или не хочешь? — сузила глаза Тира. — Вы, боги, любите наблюдать за нами, но не спешите приходить на помощь, даже когда это — наш единственный шанс выжить! Вы являетесь, только когда что-то идёт вразрез с вашими планами, и тычете нас носами в наши ошибки, как нагадивших на ковре котят! — Почему ты не сказала этого ей? — спросила Шелин, прекрасно понявшая, на кого прозрачно намекает Тира. — Я пыталась, но меня не услышали, точно так же, как не хочешь услышать ты, — горько обронила она. — Ты можешь его исцелить, но не делаешь этого, и продолжаешь карать, вместо того, чтобы отпустить и позволить ему жить без тебя! Чего ты ждёшь? — Того, без чего невозможно прощение, — совершенно спокойно произнесла богиня, — и что случилось в этот самый миг. Тревер открыл мне свою душу, я слышала каждое слово его исповеди и читала искреннее раскаяние в сердце. Он просил не за себя, отказывая себе в праве на прощение. Его пылкая молитва, рождённая сердцем, была о тебе — той, ради кого живёт мой падший паладин, ради кого хотел умереть. Он молит о счастье и защите, но не для себя, и я вижу истинную любовь и красоту в каждом бесхитростном слове. Я прощаю и отпускаю его, — торжественно и чуть печально произнесла богиня, — а мой последний дар да послужит во благо вам обоим, — на этих словах дрозд взвился в воздух, закружился над головой Тиры, а из его хвоста выпало золотое перо и стало медленно опускаться вниз. Она машинально вытянула руку и подставила ладонь, на которую послушно и невесомо спикировало перо. — Сохрани его в память об этом дне, и прощай… С пронзительной и красивой трелью священный дрозд устремился к окну, а вместе с ним исчезло и ощущение божественного присутствия. Шелин ушла так же незримо, как появилась, а раздавшийся слева скрип двери заставил Тиру вздрогнуть и резко повернуться. Тревер стоял в дверях исповедальни — ошеломлённый и потерянный, словно только что с ним случилось что-то выбившее из реальности. Неужели даже здесь… Тира сорвалась с места и в несколько шагов оказалась рядом с ним, но спросить ничего не успела. Тревер поднял на неё растерянный взгляд и молча вытянул перед собой обе руки, глядя на собственные кисти так, словно видел их, совершенно здоровые, впервые. С его губ сорвалось едва слышное: — Я… просто… молился… своими словами… как мог… просил Шелин простить меня за то, что подвёл её, нарушил все свои обеты и позволил гневу овладеть собой. Я просил её защитить тебя от… меня… Признался, что больше не могу делать это сам, что хотел умереть, чтобы ты — жила и больше никогда не боялась меня и за меня… Я не помню, как упал на колени… я даже не знал, слышит ли богиня, снизойдёт ли теперь до меня, такого… а потом… я услышал трели священных птиц, запах цветов и музыку… а следом пришёл её свет и слова: «Прощальный дар…» Я не сразу понял, что это значит, а потом взглянул на свои руки и… — Тревер покачнулся и Тира тут же подставила плечо, помогая удержаться на ногах и чувствуя, как сильно он дрожит, всё ещё находясь в плену пережитого. — Шелин простила тебя, — прошептала она, крепко обнимая его, — и отпустила. Вернула то, без чего ты просто не сможешь жить, а ещё… подарила мне это, — Тира разжала кулак и показала ему золотое перо. — Она… хочет, чтобы ты вернулся, но только по доброй воле… И похоже, я была несправедлива к ней, — добавила неохотно, — иногда боги могут дарить что-то просто так… ну, почти просто так. — Ты… тоже говорила с богиней? — изумлённо уставился на неё Тревер, а Зосиэль, появившийся в этот момент на пороге исповедальни, вопросительно приподнял бровь. — Да, — кивнула Тира, — это был… долгий и непростой разговор, но, похоже, мы всё же друг друга поняли. Я надеюсь, что поняли… И она рассказала всё, не утаив ни слова, и видя, как лице Тревера удивление сменяется сначала изумлением, потом — недоверием и наконец-то превращается в понимание, а его руки — крепкие, здоровые и сильные, ложатся на её талию и притягивают всё ближе. Тира и сама невольно прижималась к нему, слышала бешеный стук его сердца и ощущала тепло золотого пера, которое снова крепко сжала в кулаке, боясь случайно обронить. — Богиня является к чистым сердцам, видящим подлинную красоту и способным на жертвы во имя любви, — негромко произнёс Зосиэль, подходя к ним ближе и кладя обоим руки на плечи, — и щедро одаривает их своей милостью и благословением. Теперь вы тоже знаете это и никогда не забудете встречу с Неувядающей Розой. Я счастлив, что это случилось здесь, в храме, когда-то указавшем нам путь к истинной красоте, и надеюсь, что вы придёте сюда ещё не раз. — Да, — негромко произнёс Тревер, бросая на брата тёплый благодарный взгляд, — ты был прав. Насчёт молитв и всего остального… Только забыл сказать, что богиня слышит лишь произнесённые сердцем. — А зачем напоминать о том, что ты и так прекрасно знал? — лукаво улыбнулся жрец. — Шелин приняла твоё искреннее покаяние и позволила идти своим путём, но я уверен, что рано или поздно он снова приведёт тебя сюда. И не только тебя, — теперь его взгляд обратился к Тире. — Я прав, командор? — Посмотрим, — совершенно честно ответила она, — но забыть об этом я уж точно не смогу. Не каждый день к тебе снисходит богиня и не только говорит, но и слышит, а Шелин меня услышала. — Иначе и быть не могло, — улыбка Зосиэля стала светлее и шире, — а теперь — возвращайтесь с миром домой и да прибудет с вами благословение богини. Тира молча кивнула и вскоре они покинули храм, ставший сияющим маяком надежды на то, что теперь у них всё действительно будет хорошо, а боль, страхи и беды остались в прошлом навсегда.