Узник Бездны

Тяжёлый запах крови и внутренностей бил в ноздри и вырывал из горла хриплое рычание, пальцы сжимали скользкую рукоять фальчиона, а по широкому лезвию стекал багряный ручей. Восторженный рёв зрителей накатывался со всех сторон, словно цунами, грозя утопить его окончательно в бурлящем потоке ярости и злобы. Тревер высоко поднял клинок и всадил в спину поверженного противника, заставляя трибуны зайтись в восторге от кровавого фонтана, хлынувшего из раны того, кто пришёл сюда чтобы… — Он всего лишь смертный! Он — голарионец! Он — боец Нахиндрианской лиги, снова отстоявший право так называться! Он — тот, кого вы обожаете! Он — Лютый! — орал Ирмангалет, перекрывая шум трибун. Демон впал в раж и подошёл непростительно близко, желая покровительственно похлопать его по плечу. Тревер зарычал, стискивая окровавленное оружие, и рванулся к тому, кого ненавидел всеми фибрами души. Сталь взвилась в воздух, но опуститься не успела — с пальцев Ирмангалета сорвалась слепяще яркая молния и ударила его в грудь, швыряя на песок, заставляя закричать от нестерпимой боли, разрывающей каждую клетку искалеченного тела и… проснуться, тяжело дыша и обливаясь потом. Снова. Тревер резко сел на постели и бросил взгляд на Тиру, молясь всем богам, чтобы она не проснулась. Он и так слишком часто будил её среди ночи, топя в своих страхах и боли, а разве может поступать так мужчина и муж? Нет. Он должен быть сильным, даже когда это запредельно сложно, и не тащить любимую за собой на дно, в ненавистное кровавое болото прошлого! Сегодня ему повезло — крик остался там, во сне, из которого он всё же вырвался, а в комнате по-прежнему царила сонная тишина, нарушаемая только их дыханием. Глубоким и ровным — Тиры, хриплым и тяжёлым — его. Похоже, всё же не стоило отказываться от зелья, но он решил, что усталость не даст кошмару вернуться, и ошибся. День, который они провели в своём доме только вдвоём, был полон забот, работы и счастья, и так не хотелось возвращаться к родителям, но… Прихваченная в день свадьбы еда закончилась, а ложиться спать на голодный желудок было попросту глупо. Тира стала его женой совсем не для того, чтобы страдать от его дурацкого упрямства, а значит — вернуться в родительский дом, вместе посетить купальню, поужинать материнской стряпнёй и поскорее лечь спать, приближая долгожданное завтра. И как же паршиво осознавать, что снова переоценил себя и поверил, что сможет нормально выспаться, не проваливаясь в треклятую Бездну! Не вышло. Стоило только сну ослабить броню самоконтроля и кошмар выполз из своего поганого логова, вцепился в горло, словно бешеный пёс, разрывая в клочья вожделенный покой. Тревер глубоко вздохнул, ещё раз глянул на крепко и безмятежно спящую Тиру, а потом перевёл взгляд на зелье, по-прежнему стоящее на тумбочке. Пить его сейчас не стоит, слишком поздно, он не может позволить себе продрыхнуть до обеда, а проснуться раньше просто не получиться. Лучше просто осторожно встать, спуститься во двор и немного посидеть у пруда, как часто делал до войны. Мечтал, глядя на отражающиеся в чёрной глади звёзды, как будет сражаться с демонами и вернётся домой с победой… Наивные мечты мальчишки, очарованного отцовскими рассказами о войне, были так упоительны, что иногда он засиживался у пруда до самого рассвета. Так может старый друг и хранитель рухнувших грёз поможет и сейчас? Хуже в любом случае не будет, потому что просто некуда, главное — случайно не разбудить Тиру.

***

Бездумно смотреть на родные андоранские звёзды, вдыхая аромат столь любимых матерью цветов было приятно. Просто сидеть у пруда, опустив ноги в воду, и следить за ночными мотыльками, привлечёнными светом фонарей, которые отец всегда зажигал перед сном. Так было, сколько Тревер себя помнил, правда тогда он не пытался сбежать от собственного прошлого и спрятаться среди пышных розовых кустов от жалящих, словно осы, воспоминаний. Тогда он просто мечтал, а сейчас смотрел на мотыльков и видел в них себя. Он точно так же полетел на пламя войны, веря, что Шелин не даст обжечься о кроваво-чёрные пылающие языки. Защитит точно так же, как стекло хранит бестолково суетящихся у фонаря бабочек, но… Щит веры его оказался слишком хрупким, потрескался и рассыпался в пыль, оставив один на один с войной. Он легко прошёл испытание рыцарей Преисподней, убил призванного дьявола, несмотря на все посулы и угрозы, так почему позволил собственной ярости разрушить всё, во что верил с детства? Может, потому, что слишком быстро понял — словами зло не победить, в отличие от стали, покорившейся ему легко и просто? Да и какая теперь разница? Отец прав, говоря, что копание в прошлом лишает настоящего и будущего. Особенно если это проклятое прошлое вцепилось в душу мёртвой хваткой и упорно не желает отпускать даже сейчас, когда вернулся домой и нашёл своё счастье. Сколько ещё должно пройти времени, чтобы он наконец-то смог спокойно засыпать, не рискуя вновь оказаться на арене? Как долго ещё придётся пить зелье, от которого так хочется поскорее отказаться? Год? Два? Десять лет? Неужели он… — Уже сбежал с супружеского ложа? — негромко раздалось за спиной и Тревер резко обернулся, невольно сжимая кулаки и готовясь вскочить на ноги и дать бой бесшумно подкравшейся… Эвелине, вопросительно смотрящей на него и невинно вопрошающей: — Неужели Тира холодна, как её кинжалы, или остаётся командором даже в постели, а ты желаешь другого? — Не твоё дело, — буркнул он, заставляя себя разжать кулаки. — И вообще, какого демона ты здесь забыла? — Ты действительно хочешь это знать, братишка? — Эвелина подошла чуть ближе. — Нет. — Тогда зачем спросил? — она приподняла бровь, окидывая его обнажённый торс пристально-оценивающим взглядом. — Но чтобы ты не думал, будто я пришла сюда ради тебя, скажу — в комнате ужасно жарко даже в этом, — Эвелина коснулась своей короткой полупрозрачной ночной рубашки, — и вдобавок, мать храпит, как портовый грузчик. Но, т-с-с, — она приложила тонкий палец к губам, — это большой семейный секрет, но именно поэтому я терпеть не могу спать в одной кровати с ней. Кстати, когда вас с Зосиэлем не было, я ночевала в твоей комнате… — И что? — непонимающе пожал плечами он. — Ничего, просто совершенно ненужная информация, в отличие от того, что я действительно хотела тебе сказать, — теперь Эвелина стояла совсем близко и Тревер чувствовал исходящий от неё аромат духов — тяжёлый и насыщенный, до боли похожий на тот, которым пользовались рабыни для утех. — Ну, давай, говори, — обронил, отворачиваясь и снова устремляя взгляд на пруд, — да я пойду, пока… — Жена не обнаружила пропажу и не отправилась тебя искать? — насмешливо закончила Эвелина и тут же осеклась. — Ой, прости… Я снова ляпнула совсем не то, что собиралась. И, похоже, я понимаю, почему… — И? — не дождавшись продолжения, Тревер бросил на неё нетерпеливо требовательный взгляд. — Видимо, я просто ревную тебя к ней… — опустив глаза, прошептала девушка. — Что? — скрыть удивление он не смог, быстро поднялся на ноги и даже отступил от неё на шаг. — Эва, ты что пьяна? — А чему ты удивляешься? Всю мою жизнь ты и Зосиэль были моими любимыми братишками… особенно ты… Я бегала за вами, потому что очень любила и безумно скучала, а вовсе не из желания достать или позлить! — Эвелина шагнула к нему и теперь снова стояла слишком близко. — Я так боялась, что вы не вернётесь! Знал бы ты, сколько слёз я пролила, когда ты перестал писать тёте Дороти! Но теперь вы оба здесь… ты жив и… уже женат, и у тебя снова нет ни минуты для младшей сестры! Умом я понимаю, что это неправильно, но ничего не могу с собой поделать! Я ревную тебя к Тире, а Зосиэля — к Шелин, потому что они украли вас у меня! — в глазах Эвелины блеснули слёзы, и Тревер на мгновение устыдился своей грубости к ней, глупой девчонке, успевшей вырасти только телом. — Эва… ну что ты… — пробормотал, пытаясь скрыть неловкость за строгостью, — а ну перестань! — Н-не могу, — всхлипнула Эвелина, слёзы заструились по её щекам, а обнажённые плечи задрожали, — за ужином я вела себя ужасно… мучила тебя и Зосиэля, хотела, чтобы вы видели и слышали только меня! Были только моими хоть совсем ненадолго! Я не думала о том, что причиняю вам боль… и как же мне теперь стыдно, — она закрыла лицо руками, качнулась к Треверу и уткнулась лбом в его грудь. Ему не оставалось ничего другого, как только осторожно обнять плачущую девушку и погладить по вздрагивающей спине, приговаривая: — Ну, будет, Эва, будет… Успокойся… Я вовсе на тебя не сержусь, просто… Но она, казалось, не слышала ни слова, только прижималась к нему всё теснее, словно хотела спрятаться на его груди от чего-то холодного, страшного и жестокого. В какой момент Эвелина обхватила его за пояс, а мгновение спустя её руки скользнули по его спине, ласкающе касаясь шрамов и уже совсем не по-сестрински. Тревер резко подался назад, желая отодвинуть её от себя, но это оказалось не так-то просто — девушка обвила руками его шею и медленно подняла голову. Её глаза по-прежнему блестели в свете фонарей, но ни следа слёз в них уже не было, а с губ сорвалось: — Докажи… — Что? — почти задыхаясь в волнах тяжёлого аромата Бездны, выдохнул Тревер и сжал её руки в своих, намереваясь попросту оторвать от тебя, и это оказалось фатальной ошибкой. Эвелина мгновенно прильнула к нему вплотную, бесстыдно давая ощутить себя всю, и повторила: — Докажи… Поцелуй меня так, как целуешь её, погаси мою ревность… — она призывно облизнула губы, совсем как… — Убирайся! — прорычал он, силой сдёргивая её руки со своей шеи. — Скажи Ирмангалету, что сделала всё, и проваливай обратно в свой бордель! — Кому? — изумлённо пролепетала Эвелина, и это оборвало последнюю связь с реальностью, бросив Тревера обратно в «Блаженство Битвы», где к нему продолжала настырно лезть очередная рабыня для утех. — Не строй из себя дуру! — рыкнул он. — Мне не нужна шлюха, ясно?! — Но… — Я сказал — нет! — заорал Тревер, отталкивая Эвелину от себя. Ярость и ненависть нахлынули удушающей алой волной и толчок получился слишком сильным, девушка потеряла равновесие и грохнулась прямо в середину самого большого розового куста. Её громкий крик слился с его рыком: — Не смей ко мне прикасаться! Этот крик, полный отчаянной ярости, подбросил Тиру на кровати, безжалостно вырвав из сновидений. Она бросила быстрый взгляд на полупустую постель и тут же метнулась к окну. Увидела застывшего у пруда Тревера и барахтающуюся среди кустов и отчаянно вопящую полуголую… Эвелину. — Проклятье! — процедила сквозь зубы и понеслась во двор, надеясь оказаться там раньше остальных, поскольку этот шум просто не мог не разбудить всех обитателей дома. И она почти успела, выскочила из дверей, слыша за спиной быстрые шаги Грейс, спешащей на помощь своей, продолжающей рыдать и вопить дочери. Тира метнулась к Треверу, дышащему тяжело и хрипло, и изо всех сил сжимающему кулаки, увидела непроницаемую тьму во взгляде, схватила за плечи и сильно встряхнула, заставляя посмотреть себе в глаза: — Тревер, посмотри на меня! Ну же! Это я, ты слышишь?! Он взглянул на неё, не узнавая точно так же, как было в случае с Арушалай, но сейчас рядом не было мага, способного остановить Тревера заклинанием, не было и Зосиэля, который ушёл в храм после их свадьбы, сказав родителям, что останется там на несколько дней. Ни мага, ни жреца, только вышедший из себя Тревер и орущая Эвелина, вцепившая в мать, пытающуюся вытащить её из колючего куста. — Тревер! Вернись ко мне! Прошу тебя, — она провела ладонью по его горячей щеке. — Всё хорошо… Мы дома… Всё… — Тира?.. — словно просыпаясь, тихо и вопросительно произнёс он, порывисто схватил её за плечи и притянул к себе, зарылся лицом в волосы, шумно вдыхая её запах, родной и знакомый, которого просто не может быть в Бездне, ведь тогда они ещё не… — Что ты здесь… — Пытаюсь понять, что случилось, — выдохнула она, видя решительно приближающуюся к ним Грейс, тащившую за собой залитую кровью, исцарапанную Эвелину в разодранной ночной рубашке, почти не прикрывающей тело. — Нет, мама, нет! — рыдала девица, пытаясь безуспешно высвободить руку. — Я не подойду к нему! Я боюсь! Мама! Не надо так близко! Мама!!! — Хотел бы и я это знать, — Тревер потёр лоб, морщась, словно от боли, и повернулся к Грейс, чтобы тут же отшатнуться назад, услышав: — Как ты мог? Как посмел? Как опустился до такой мерзости?! — Вы… о… чем? — совершенно искренне изумился он, и это окончательно взбесило Грейс, она отпустила руку дочери и ринулась к нему, замахнулась, желая влепить пощёчину, но Тира сделать этого не дала, перехватила за запястье и сильно сжала, процедив холодно и чётко: — Спокойно! Держите себя в руках, Грейс! — В руках? В руках?! Я должна держать себя в руках после того, что он сделал?! — прокричала женщина ей в лицо. — И что же? — приподняла бровь Тира, отпуская руку Грейс и вставая между ней и Тревером. — Мне безумно интересно узнать, что здесь произошло… — А ты не понимаешь? Ослепла и не видишь, что пытался сделать твой муж?! — Нет, — ледяным тоном произнесла Тира, — просветите? — Он набросился на Эву, как зверь! Хотел овладеть собственной сестрой! — истерично прокричала Грейс, тыча в Тревера пальцем. — Это чудовищно! Теперь я понимаю, за что богиня тебя отвергла! Ты демон, а не человек! — Заткнись! — прошипела Тира, слыша глухой стон, вырвавшийся из груди Тревера, и понимая, что бредовые обвинения тётки без промаха ударили по самому больному, пробили душу навылет и оглушили своей несправедливостью. — Бремя доказательств лежит на обвиняющем, — добавила громко и тем самым командорским голосом, отлично знакомым сопартийцам и не предвещающим ничего хорошего. — Я готова выслушать твои, ну? — Какие ещё доказательства? — изумилась Грейс, а её глаза пылали негодованием и праведным гневом. — Эва вышла подышать перед сном, а он набросился на неё и потащил в… — Колючие кусты? — не удержалась от иронии Тира, прекрасно зная, кто на кого на самом деле набросился, и не веря ни единой слезе из тех, что Эвелина щедро размазывала по исцарапанному лицу. — Надо же, какой любовный пыл… — В беседку! — оборвала её женщина. — Слава богине, что Эва вырвалась и бросилась бежать… — Прямо в розовый куст? — метнув в Эвелину уничтожающе-презрительный взгляд, спросила Тира. — Да при чём тут куст?! — выкрикнула Грейс. — При том, что именно оттуда вы её только что вытащили, — озвучила очевидное она. — А попасть туда можно, только если кто-то поможет. Например, оттолкнёт от себя… — Ты на что намекаешь? Тревер хотел её изнасиловать! Это правда, точно такая же, как и то, что он — преступник и чудовище! — не сбавляла оборотов Грейс. — Я любила тебя, как сына, — это она адресовала уже самому Треверу, — а ты… — Совсем ошалел?! — сурово и грозно спросил Орест, возникший за спиной Грейс, а рядом с ним стояла насмерть перепуганная Дороти. — Погодите, отец, — впервые назвала его так Тира и не прогадала, Винис-старший вздрогнул и разжал кулаки. — Здесь действительно произошло кое-что мерзкое, но… сделал это не Тревер. — Тебя здесь не было! — проскулила Эвелина. — Ты не можешь ничего знать! — На твоё несчастье, могу, — совершенно спокойно произнесла Тира, — здесь меня действительно не было, но я была в соседней комнате, когда ты вешалась на Зосиэля. — Неправда! — топнула ногой девица, совершенно забыв о том, что её только что едва не изнасиловали. — Ты врёшь, чтобы его защитить! — Как ты смеешь… на мою дочь… такую грязь… — выдавила Грейс, задыхаясь от возмущения. — Смею, потому что это — правда, хоть и очень грязная. И, в отличие от вас, я могу это доказать, — всё это Тира говорила, глядя в глаза Эвелины и читая в них неприкрытую ненависть. — И как же? — ядовито поинтересовалась та. — Зосиэля здесь нет, и даже если бы и был — не посмел бы спорить с тобой и защищал брата, даже ценой лжи! — Он никогда не лжёт, — прорычал Тревер, — не смей его оскорблять! — Не тебе затыкать мне рот, — криво усмехнулась Эвелина. — И если ты думаешь, что это сойдёт тебе с рук — ошибаешься! — Посмотрим, — снова перехватила инициативу Тира, видя, как старается девица увести разговор от себя. — Я обещала вам доказательства? — она обратилась сразу ко всем. — Они в доме, идёмте за мной. Сильно сжав руку Тревера в своей, она поспешила к дому, пользуясь охватившим всех замешательством, и не давая Эвелине возможность себя опередить и первой войти в гостевую комнату. Проигнорировав возмущённый возглас Грейс, Тира шагнула к их кровати и приподняла подушку Эвелины, под которой, конечно же, ничего не было. Нехорошо усмехнувшись, она окинула внимательным взглядом постель и заметила неровно заправленную под матрас простынь. Быстро сунула туда руку и тут же пальцы нащупали стопку плотных бумажных листов. Это были они, те самые рисунки, так возбуждавшие Эвелину, и Тира рывком вытащила их из временного тайника и веером бросила на постель, сопровождая шорох ироничным: — Красота, правда? Крайне поучительные и нужные изображения для юной шелинитки, не так ли? — Это не моё! — тут же выпалила девица, Грейс покраснела до кончиков ушей и зажала себе рот, Дороти бросила только один взгляд на рисунки и тут же уткнулась в плечо Ореста, а тот приподнял бровь и, громко присвистнув, сказал: — Экая… пакость… Тревер промолчал, его лицо скривилось от боли, а руки вновь сжались в кулаки, и Тира прекрасно понимала, почему, но доказать свои слова, не окуная его в прошлое, к сожалению, не могла. — Конечно, не твоё, — холодно улыбнулась она, переводя тяжёлый взгляд на Эвелину. — И эти надписи тоже сделаны вовсе не тобой? И осы, которыми изрисованы обороты страниц, возникли здесь сами по себе? — Осы? — нахмурился Орест. — Но это же… — Священные животные богини, которой на самом деле молится Эвелина, — закончила за него Тира. — Или это тоже — неправда? — вопрос был обращён к девушке, и она ответила сочащимся ненавистью голосом: — Будь ты проклята, сука! Калистрия покарает тебя за то, что сунула нос не в своё дело и встала на моём пути! — Не думаю, — спокойно ответила она, — Сладостное Жало не мстит за правду и не принуждает никого к любви, а то, что ты пыталась сделать сначала с Зосиэлем, а потом — с Тревером, иначе, как насилием, не назовёшь. — Дочка… — потерянно произнесла Грейс, переводя полный боли и слёз взгляд с рисунков на Эвелину: — Как же так… Ты же… — Молюсь Калистрии, как и моя настоящая мать! — гордо заявила та. — И не отрекусь от своей богини даже ради тебя! — Боги, — Грейс закрыла лицо руками и зарыдала, Дороти тут же метнулась к сестре, обняла за дрожащие плечи и вывела из комнаты, а Орест смерил полуголую Эвелину внимательно-оценивающим взглядом и сказал, хмуря седые брови: — Ты, конечно, можешь кому хочешь молиться, но возводить напраслину на своих братьев… в штаны к ним лезть… тьфу, пропасть… — он сплюнул на пол. — Такого в этом доме не будет! Да что тут говорить — чтобы утром духу твоего здесь не было, как раз тряпки свои соберёшь… И оденься, наконец, бесстыдница! А ты, — он повернулся к Треверу и положил руку на плечо: — Прости, что поверил этой… На секунду, но поверил и в тебе усомнился. Паршивый я, выходит, отец… — Нет, — покачал головой Тревер, — ты… просто слишком долго меня не видел, да и выглядело всё, как… — Ненавижу вас всех! — прошипела Эвелина, прожигая Тиру взглядом. — Всех, слышите! — Да пожалуйста, — пожал плечами Орест, — идёмте, дети, нечего нам тут делать, а ты, — бросил племяннице, — убрать за собой не забудь! Мне дерьмо это в доме не нужно! — Мы, отец, к себе домой пойдём, — решительно произнёс Тревер, обнимая Тиру за напряжённые плечи, — оденемся только. — Сейчас? Среди ночи? — удивлённо приподнял бровь Винис-старший. — Да. Не могу я здесь… Не хочу… — по телу Тревера пробежала брезгливая дрожь. — Понимаю, — тяжело вздохнул Орест и горько добавил, — ох и наделала ты дел, Эва… Ну, ничего, и не такое переживали, выдержим и это! — Конечно, — вымученно улыбнулся Тревер и первым пошёл к двери, чувствуя спиной полный ненависти взгляд Эвелины и всё сильнее жалея о том, что не выпил вечером зелье, а итоге с головой окунулся в дерьмо, отмываться от которого придётся не один день.