Отказ двигателей

Спонтанный вечер откровений, в который они погрузились после произвольной на чемпионате мира в Сайтаме, захватывал все больше. Иерархия отступила. Легкое вино кружило голову, голоса звучали все громче, речи произносить все более личные. - А давайте поиграем?- вдруг предложил массажист, наиболее компанейский человек в их команде. - Во что?- поинтересовался Дудаков. - В самый большой страх!- неожиданно выдал врач. - В смысле, кто чего больше всего боится?- уточнила Этери. - В смысле, у кого что было самое страшное в жизни. Такое, когда смерть совсем рядом,- пояснил доктор. Медики все-таки очень специфические люди, у них совсем другие отношения с жизнью и смертью. - Да про меня-то и не интересно,- пожимает Этери плечами.- Все знают, что ближе всех к смерти меня подвело в 95 при теракте. - Ну, это все так считают, а ты может совсем другое событие считаешь таким,- пожал доктор плечами. - Я вот до сих пор думаю, что самым смертоносным и жизнеутверждающим для меня была первая влюбленность. Я в окно к ней лазил на третий этаж. Дурак, конечно, был пятнадцатилетний, но даже тогда понимал, что одно неверное движение и меня будут в лучшем случае собирать в травме по кускам, или в худшем, а в лучшем холмик могильный. И все равно лез,- врач улыбнулся.- Самое смешное, что через год всю влюбленность смыло, как слова на песке, а саданулся бы затылком об асфальт, остался навечно влюбленным и молодым. - Жениться тебе, дураку, надо,- философски заметил массажист.- У меня вон было дело. В 2002 летели из Германии в Новосиб, уж не помню, почему так маршрут лег. Летим себе, летим и тут Толмачево нас не принимает. Ветер неправильный. Свистите до ближайшего аэропорта с таможней. И наша “тушка” уруливает в Омск. И мы дураки-пассажиры ни сном, ни духом, а самолет летит под встречный ветер, а топлива ровно до Новосиба. В общем, сажали нас на планирующем судне без грамма топлива и без единого работающего мотора. И знаете, что я понял в этом полете: а нихрена ты не будешь знать, насколько близко к смерти, пока живешь, движешься. Там даже движки гудят, потому что встречным потоком лопасти вращает. А потом - тишина. Полная и тогда понятно - вот так смерть мимо прошла!- мужчина сближает большой и указательный палец, почти соединяя их.- Ребят, стою я после в аэропорту, смотрю на эту “тушку” через стекло, а рядом девочка-сотрудница аэропорта мне так ласково говорит: “Не переживайте, сейчас другой борт подготовим и полетите в Новосибирск, домой”. И тут мне стало ясно, не хочу другой, хочу вот этот, надежный, который без моторов может сесть! Я ей даже сказал, что полечу только им. Сейчас смешно вспомнить, но тогда было так разумно. - Ты прав,- вдруг поддержал Дудаков массажиста,- я тоже понял, что теряешь невозвратно незаметно. И понимаешь, лишь потеряв, или почти потеряв. Я так бросил гастроли на лайнере, понял, что уже слишком много потерял, еще чуть-чуть и потеряю все, а там и жить не стоило бы. Не для кого. Егорка только родился, думаю, поеду заработаю, полгода командировки, какая помощь семье. Мы особенно и не спорили по этому поводу, хотя вроде сначала договаривались, что я разъезжать, пока сын совсем мелкий не буду, но тут прижало по деньгам и стало вроде надо. Уехал, отплавался, откатался, возвращаюсь и понимаю, что это не тот ребенок, которого оставили и, что гораздо страшнее, не та женщина. Я другую оставлял шесть месяцев назад. Родную. А эта чужая. Никогда больше так не боялся, что жизнь кончится однажды одним днем. Соберет вещи, возьмет сына и уйдет, потому что все поменялось. И больше не нужен. Повисла дрожащая пауза. Улыбчивый и балагуристый в кругу своих Дудаков никогда ничего лишнего про семью, тем более проблемы в ней, не рассказывал. Все были совершенно уверены, что Сергей Викторович живет светлой полной жизнью без единого пятнышка. - Ну, а вы чем поделитесь, Даниил Маркович?- ласково глянул на младшего коллегу Сергей. - Да вроде ничего такого у меня и не было?- пожал плечами хореограф и неловко замер на фразе.- По крайней мере такого, о чем можно было бы рассказать. - А ты расскажи, о чем нельзя,- усмехнулся массажист. - Самое страшное,- надтреснуто произнес Даня,- это слезы любимого человека, который потерял опору в жизни. Свои потери не так болят почему-то. - Романтик ты, Даниил Маркович,- вздохнул врач.- Мне б так! - Ну что, Этери,- а у тебя что же на самом деле главное из страхов?- неуемный массажист пытается заглянуть в глаза белокурому тренеру.- Расскажешь? - Я так красиво, как Даниил Маркович не умею скрывать, поэтому пусть остается теракт,- женщина явно уклоняется от ответа, но мужики и не лезут ей в душу. В конце концов у любой дамы есть секреты, которых мужчинам знать не положено. **** Октябрь дышит на Москву настоящей осенью, за которой близка уже зима. Второй лед подошел к концу почти час назад, Этери медленно идет к выходу из “хрустального”, почему то уставшая, как никогда ранее не бывало в начале сезона. Невольно замечает, что в тренерской до сих пор горит свет, заглядывает за дверь и обнаруживает Даню, одиноко сидящего на диване. Острый профиль вырисовывается на фоне темного вечернего окна. Молодой человек смотрит в стену, неподвижно, словно превратившись в камень. И только губы закусывает, коротко и, очевидно, больно. Женщина осторожно заходит в помещение, тихо прикрывает дверь, на резкий поворот головы в свою сторону реагирует легкой улыбкой и успокаивающим жестом ладони. Садится рядом, обхватывает мужские плечи, прижимая к себе и бормочет: - Поплачь, Данечка, поплачь! Это помогает. Какую-то секунду он сопротивляется ее объятиям, ладоням, голосу, а потом утыкается в плечо, обхватывает женскую талию, и под руками Этери чувствует дрожащие плечи, то коротко и часто, то резко и сильно. Никто из них не считает времени, которое длится это почти беззвучное горе, выливающееся слезами на женское плечо, но в конце концов дыхание успокаивается, остается тишина и ласковое движение ладони по взъерошенным темным волосам. - Самое страшное - это видеть слезы любимого человека, который потерял опору,- помнишь, как ты говорил?- Этери ни на секунду не останавливает легкого поглаживающего движения ладонью.- Может быть, ты был и прав. В ее плечо еще сильнее зарывается заплаканное мужское лицо, руки еще крепче обнимают за талию и невнятно раздается: - Скажи, что ты меня любишь! - Зачем, Данечка?- грустно усмехается женщина в ответ.- Это и без того отвратительно очевидно. Оставь мне хоть каплю гордости и возможность прикинуться, что ничего не было, когда все пойдет своим чередом. - Скажи,- упрямо повторяет молодой человек. - У тебя сейчас, как у того Ту, отказ всех двигателей. Давай просто посадим тебя аварийно без лишних потерь на воздушных потоках и дождемся времени штатного взлета, когда все системы придут в рабочее состояние. Хорошо?- шепчет успокаивающе женщина. - Тебе что - жалко? Да хоть бы и соврать!- зло и обиженно требует мужчина. - Не жалко,- негромко звучит в ответ.- Всего лишь не хочу снова умирать, когда в этом признании отпадет потребность. Слишком много аварийных посадок. Она все так же гладит его по голове. Он все так же утыкается ей в плечо. Самое страшное, признание, уже произошло, но пока лопасти крутятся встречным напором воздуха, не понимаешь, что от смерти отделяет лишь чудо и этот встречный воздушный поток.