мальчик хочет в тамбов

— Кто из них тебе дороже? Кого из них, если бы пришлось выбирать, ты оставил бы в живых? Свою ненаглядную или своего лучшего друга? Рома пока что не знал Славика настолько, чтобы с уверенностью на все сто процентов утверждать — нет, пистолет не заряжен; или нет, Слава из него не выстрелит. Что-то во взгляде брата, конечно, подсказывало, что это очередное чудесатое проявление его эксцентричной натуры, но когда на твоего друга направлен самый настоящий, мать его, пистолет, становится как-то не до рассуждений. Катю Малиновский на всякий случай закрыл собой. Пушкарёва вцепилась в его кисть мёртвой и тревожной хваткой. — Слава, это же шутка такая, да?.. — с надеждой спросила она. — Скажи, что это шутка. — Где вы увидели шутку? — искренне весело возмутился Славик, медленно гладя пальцем курок. — Мне показать, как оно работает? Чтобы вы убедились, что сегодня не первое апреля? Андрей машинально поднял руки. Видимо, от шока его нервная система перегрузилась. — Первый рабочий день, — монотонно ответил он, — кажется, закончится для меня раньше, чем я планировал. Ну, зато отдохну. — Рано радуетесь, Андрей Палыч, — улыбнулся Слава какой-то нехорошей улыбкой, — может, Рома выберет, чтобы я застрелил Катю. Первоначальное отупение прошло; Роман, наконец, ожил и совершенно ожидаемо взбесился, как бесится любой старший брат, когда младший вытворяет очередную дебильную хрень. — Слава, перформанс затянулся, — сквозь зубы проговорил он, чувствуя спиной, как дрожит Катя, и, честно, ненавидя это ощущение, — прекращай, пожалуйста. — Не-а, — невозмутимо помотал головой Славик, — не прекращу. Ты всё ещё не ответил на вопрос. — Я не собираюсь вестись на твои глупости! — Глупости, значит? Окей, — Слава мигом перевёл пистолет на сидящего в дальнем углу кабинета манекена, которого Милко зачем-то притащил в подарок, и выстрелил в него. — Ну как? Теперь будешь говорить? А вот здесь, пожалуй, стало страшно. Катя вскрикнула и начала вырываться из Роминых рук, решив, наверное, подбежать к Славе и на адреналине сделать хоть что-нибудь. Это было бы глупо — поэтому хоть и машинально, но изо всех сил Малиновский пытался её удерживать. Славин пистолет был с глушителем — так что если Женсовет всё ещё не разбрёлся по своим рабочим местам, то вполне возможно, что и на помощь никто не прибежит. — Хорошая пушка, — восхитился Славик. — И хорошо дружить с людьми из мэрии, прости господи, Сыктывкара. Спасибо им за такой классный подгон! Перед глазами всё потихоньку поплыло, и дыхания стало не хватать — Рома когда-то уже испытывал эти ощущения. После того, как он рассказал Кате о смерти собственных родителей, он надеялся больше никогда это не вспоминать. Видимо, Слава решил по-другому. Даже если он оказался настолько больным, что серьёзно был готов пристрелить кого-то из присутствующих в кабинете, в первую очередь Рома испытывал нечеловеческую злость на Славину любовь к дешёвым эффектам. А потом уже — на всё остальное, и на его возможные психические расстройства… Определённо, у Славы были психические расстройства, если он решился на такое! Катя продолжала барахтаться в Роминых руках, и фоном проскочила мысль — как это здорово, что она так активно барахтается. Что она живая, рядом с ним. Кажется, любит его. Его Пандора, которую он тоже… Кхм. Романа Малиновского мало кто любил, и тем более за просто так — и если бы он потерял это, то был бы совершенным дураком и настоящим, не по приколу, Иудой. Он бы себе, наверное, не простил — хотя в этой жизни Роман привык прощать себе всё. Затем он перевёл взгляд на Андрея, который тоже начал осмысливать ситуацию и посмотрел на Романа в ответ. Впервые за столько дней у них, наконец, случился контакт — настоящий, пусть и без слов. Во взгляде Андрея было всё: и возмущение, и ярость, и недоумение. И тоска по лучшему другу, с которым он долго был в ссоре. Только благодаря одному этому взгляду Малиновский понял, насколько ему не хватало вечно орущего Палыча. Не хватало друга, который постоянно говорит о себе и мало интересуется настроениями других. Друга, который считает, что его жизнь — это эпицентр всей Вселенной, и горе тому, кто решится нарушить данный порядок. Друга, у которого настроение скачет туда-сюда похлеще мячика йо-йо. Друга, которому просто необходим верный Санчо Панса на постоянной основе. Друга, который когда-то в самом деле спас его от забвения. Полюбил его, Малиновского, просто так, как и полюбила Катя. Просто за то, что он — вот такой. За это стоило быть Санчо Панса всю жизнь. Друга, который всё же нашёл в себе силы и отошёл в сторону, несмотря на обиду. Так ли хорошо знал его Рома? Так ли хорошо они с Андреем вообще знали друг друга? Малиновский не думал долго — всё это пронеслось в его голове за каких-то жалких пару секунд. Он и так всё знал, и решать ему не было необходимости. — Рома, ты онемел? — напомнил о себе Славик. — Мне казалось, Малиновские всегда точно знают, чего хотят. Жданов, воспользовавшись тем, что Слава слишком поглощён реакцией брата, молниеносно потянулся через стол и попытался вырвать пистолет из чужих рук. Завязалась потасовка; Андрей вскочил с кресла и, заранее наплевав на любую возможную опасность, с силой потянул Славу на себя. — Да отдай сюда! — заорал Жданов. — Тоже мне снайпер нашёлся! — Не отдам! — заорал Славик в ответ, сильнее сжимая кулаки. — Оружием не делятся! Малиновский тоже не смог оставаться в стороне — в ужасе от мысли, что пистолет может случайно выстрелить, он быстро присоединился к дерущимся и попытался вклиниться между ними. Одновременно с этим он, ошалев от стресса, принялся орать: — Да никого бы я не выбрал, дебил! Я бы сам застрелился! Если тебе, — у него всё-таки получилось перехватить дуло пистолета и зажать его ладонью, — приспичило пострелять, то стреляй в меня! Идиот! Какого хрена я должен кого-то выбирать? Ты кем себя возомнил?! — Поздравляю, вот ты и ответил сам себе! — Чёртова семейка, — взвыл Андрей, теперь пытаясь вырвать ствол у двоих Малиновских, — больные ублюдки! Катя тоже ни в коем случае не осталась бы наблюдать за этой сворой молча. Быстро закрыв дверь на ключ, чтобы в кабинет не попал никто лишний, она, не особо отдавая отчёт своим действиям, побежала вперёд, со всей силы толкая орущую друг на друга троицу. — Клоуны долбаные! Получилось; теперь они все вчетвером рухнули на пол, и пистолет выпал из Славиных рук. Жданов, наконец, смог дотянуться и перехватить его, а Малиновский-младший неожиданно перестал сопротивляться. Лишь громко расхохотался: — Да всё уже! Там был только один патрон, чтобы напугать. Вы чё, на самом деле подумали, что я способен убить кого-то из вас? Катя, с силой проведя рукой по волосам, вздохнула очень глубоко. Взвыла, а затем принялась колошматить Славу кулаками по всем местам, до которых только могла дотянуться. Но Славу это лишь раззадоривало — он продолжал хохотать всё громче. — Это не смешно! Не смешно! Не смешно!.. — Да чё вы все кислые такие? Я просто помог организовать праздничный салют в честь приезда Андрея Палыча. Ай, Катя, больно же! — Да тебя ещё не так отделать стоило бы, — выплюнул Жданов, приходя в себя. — В детстве не добили, да? Урод. Шутничок хуев! Рома, не в силах подняться, подполз к брату и, тяжело положив руки тому на плечи, спросил: — Нахрена? — Да просто, — пожал плечами Слава, нисколько не чувствуя себя виновным. — Просто так ваша встреча наверняка была бы неловкой, а теперь — любая неловкость сгладится. После такого-то. — Спасибо, сука, за заботу! — заорал Рома, сменяя Катю и не слишком сильно ударяя Славика кулаком в живот. Всё-таки младший, чтоб его, брат. — Кто тебя просил об этом?! — Это вместо нормального «спасибо»?! — Да ты совсем умом съехал! Я тебя в психушку сдам! Дикое напряжение дало о себе знать. А ещё — то, что всё-таки Славик вынудил Рому встать перед выбором и серьёзно задуматься о том, насколько он ценит и любит тех, кто рядом. Пусть даже всего на пару секунд. — Слушай, а, может, ты садист, а? — по-гиеньи смеясь, спросил Рома. — Ты, может, не помнишь, как подохли наши родители? Тётя тебе недостаточно красочно описала? Ты меня добить, что ли, решил?! — Да всё я помню! — возмутившись, закричал в ответ Славик, с силой отпихивая брата от себя. — Я потому это и сделал! Чтобы ты понял, насколько тебе нужны люди, которые находятся рядом! И чтобы ты никого из них не просрал! — А то я не знаю! Если я не ору на каждом шагу то, что думаю, это не значит, что я не умею их ценить! — Рома так рассвирепел, что даже не заметил, как Катя подобралась к нему поближе и начала успокаивающе поглаживать по плечам. — Я никого не собираюсь просирать! Ни Катю, ни Андрея, ни даже тебя, мелкого тупого ушлёпка! Я люблю вас всех просто охренеть как, и лучше реально сдохну сам, чем позволю кому-то из вас это сделать. Теперь ты доволен?! — Он наклонился над братом и заорал ему чуть ли не в ухо: — Доволен, я тебя спрашиваю?!! Теперь ты перестанешь постоянно меня винить и чморить? Я искупил, наконец, свою вину, а? Жданов Роминой экспрессии не выдержал; сняв очки и спрятав лицо в ладонях, он истерически прыснул. Ему всё ещё с трудом верилось в происходящее. — Малиновский, таких пылких признаний в любви я не слышал ни от одной женщины. Кажется, фраза «под дулом пистолета» имеет самый буквальный смысл. Катя аккуратно отцепила Ромины руки от Славиного пиджака и утянула Малиновского на пол, садясь рядом с ним. — Да, Андрей, я тоже, — нервно усмехнулась она, — такого ещё не слышала. Теперь они оба рассмеялись, да так, что смех становился всё громче и сильнее. — Катенька, а ты специально наняла на работу человека с оружием? Потапкин уже плохо справляется?.. — Кажется, я теперь знаю, кого буду возить с собой на переговоры… Славик глянул на Рому со знанием дела: — Видишь, как я снял напряжение? Роман тоже не выдержал; накрыв Катины руки своими, он хрипло хохотнул. — А-а-а-а-аааа! Слава продолжил деловито, но в его карих, таких не похожих на Ромины, глазах поселилось нечто вроде сожаления. — И нет, я не считаю, что ты должен как-то искупать свою вину. — Он улыбнулся со всей искренностью: — Я понял, что действительно не имею право судить тебя, как бы больно мне не было. Конечно, я где-то перегнул палку. Но ты, если что, прости меня. — Простить? — уточнил Рома, скривившись. — За первый седой волос, который появился сегодня? Я подумаю, Слав. На самом деле, появилось странное облегчение, но об этом он ни за что бы не сказал вслух. Катя ткнула Малиновского-младшего кулаком в плечо: — А за манекена кто извиняться будет? Ты знаешь, какой Милко скандал нам всем закатит?! Это был его любимый! Слава невозмутимо кивнул на пистолет, который лежал рядом со Ждановым: — У нас всё ещё есть прекрасный выход. Гарантирую, маэстро крайне быстро замолчит. — Ага, — фыркнул Роман. — А, может, его так проймёт, что он мигом насочиняет новую коллекцию? — Насочиняет он что-то только себе в штаны, — не согласился Андрей. — Лучше не проверять. После этого все снова истерично рассмеялись, выплёскивая с громким смехом остатки негативных эмоций. Удивительно, что к ним ещё никто не постучался. Видимо, у Женсовета в туалете сегодня было особо длительное заседание. И слава богу. Рома приподнялся с холодного пола, вовсе не чувствуя его холод, и, наконец, сделал то, чего так давно хотел — протянул руку Жданову. — Ну что, Палыч, добро пожаловать обратно в наш дурдом! — Спасибо за горячий приём, — хмыкнул Андрей, крепко пожимая Ромину ладонь и очень внимательно рассматривая лучшего друга. — Господа, вы не против, если мы с Малиновским удалимся к нему в кабинет? Нам слишком о многом нужно поговорить. Все потихоньку встали и отряхнулись; Катя нежно поцеловала Рому в щёку и посмотрела на него своим Пандорьим взглядом так, что у Малиновского, честно, ноги подкосились ничуть не хуже, чем при угрозе выстрела: — Я тоже тебя люблю, — буднично сказала она, как будто говорила такие вещи каждый день. — Славик, если ты не уберёшь манекена в течение часа, я отниму у тебя пистолет и сама тебя пристрелю! Андрей, — улыбнулась Пушкарёва тепло, — ко мне тоже не забудь заглянуть. Обсудим результаты твоей поездки. А после она упорхнула. Рома какое-то время тупо смотрел ей вслед — вечером он намеревался выяснить, что это такое было. — Освобождайте помещение! — Славик вытолкал друзей из кабинета. — Перестрелки перестрелками, а мне ещё работать надо! — Я смотрю, тебя с каждым днём всё сильнее пронимает, — с иронией отметил Жданов, когда они оказались в коридоре. — Ну так что, мы идём или будем стоять? — А, да, — кивнул Роман, — пошли быстрее! А не то бутылка бренди сама себя не выпьет. — Он закинул руку на плечо Андрея и улыбнулся, как в старые добрые: — Мы же надерёмся, как свиньи, а? — А Екатерина Валерьевна нас потом не оштрафует? — Екатерина Валерьевна всё поймёт — а, может, даже потом и присоединится. — Тогда, конечно, надерёмся, — кивнул Андрей, смотря на Рому со всей серьёзностью. — Думаю, ты должен прояснить мне многие моменты своей биографии… Посреди привычных малиновых занавесок и звона пузатого стекла первые глотки, тем не менее, прошли в молчании. Малиновский и Жданов снова учились сосуществовать в одном пространстве — снова приглядывались друг к другу, морщась от крепости напитка, и снова едва заметно хихикали, как нахулиганившие школьники. Уже на втором бокале Андрей, взвесив все «за» и «против» начал тихо говорить: — Это так странно. Мы знакомы с тобой столько лет, но у меня ощущение, что я так мало о тебе знаю. Вот брат какой-то сумасшедший нарисовался, про которого ты никогда мне не говорил. С родителями у тебя что-то произошло — ты об этом тоже всегда молчал. И с Катей… я, честно, думал, что ещё несколько дней — и всё. Потому что ты никогда не показывал, что, оказывается, можешь по-другому. Но вот я вернулся, а у вас ничего и не собирается заканчиваться. А я ещё раздавал оценки вашим отношениям, искренне полагая, что изучил тебя, как никто другой. — Жданов, усмехнувшись, покачал головой: — Нет, я смирился, и даже рад за тебя, что ли. Я бы всё равно не смог за тебя в итоге не радоваться. Злился, злился, — он махнул рукой, — а что толку? Меня сейчас больше другое волнует: почему это какой-то другой Малиновский, о котором я не имел никакого понятия? Хотя… может быть, я и не стремился? — А я не стремился, чтобы кто-то знал, — открыто ответил Рома, разведя руками, — даже я сам. Сам понимаешь, это сложно. Но раз уж мы сегодня пьём, — он приподнял бокал, хитро-хитро ухмыляясь, — готовься к словесной атаке. Господи, сколько ж всего ему на самом деле нужно было рассказать Палычу! Не о моделях Милко, не о том, что у них под юбкой, не о проделках Женсовета или дуры Клочковой и не о злобных кредиторах, а что-то о себе самом. Возможно, стоит, наконец, начать. Не особо задумываясь о своих действиях, Малиновский подошёл к Андрею и крепко-крепко его обнял. И Андрей тоже его обнял — крепко-крепко. — Мне тебя не хватало, честно. — Мне тебя тоже, Ромыч. — Надеюсь, ты готов к смене позиций? — В каком это смысле? — Ну, языком сегодня орудую я… — Так, Малиновский! Убью! — О, Жданчик, как же я по этому скучал! — Ты учти — мне тоже есть о чём поговорить. И о ком. — Я смотрю, ты там без Киры, наконец, зажил полной жизнью? Окончательно воспрял духом и телом? И кто она?! — Даже не упоминай это имя, у меня от него изжога. Нет, я тебе ничего не расскажу, ты первый. И, наконец, повторилось то, чего так давно не было: бесконечные разговоры. Только теперь на гораздо более обширный список тем. Теперь им обоим предстояло подружиться ещё сильнее.

Эпилог

Два месяца спустя Катя очень любила конец марта. День становился длиннее, улицы — суше. И ещё это был первый в её жизни март, когда она была так влюблена. От этого весна становилась ещё прекраснее и теплее. В отличие от суровых зимних дней, когда после работы хотелось поскорее забиться в свою нору и не вылезать подольше из кровати, март имел совсем другое настроение — теперь взаимодействовать с миром было гораздо легче и приятнее. Куда они с Малиновским только не ходили. И вдвоём, и с компанией… Но в последний день месяца Рома настоял, чтобы они остались наедине. — Сюрприз, — загадочно сказал он, — тебе понравится. Точно говорю! Сюрприз, на самом деле, удался: Малиновский привёл Катю в то самое задрипанное караоке, где когда-то всё начиналось. Только теперь они там были по-настоящему. Улыбались друг другу безо всякого тайного умысла, обнимали друг друга без сожаления и не думали, что же там дальше. Ведь дальше всё будет хорошо — а что не хорошо, то точно поправимо. Уж Катя об этом точно знала. Они сели за тот же самый столик, и диско-шар на потолке всё так же быстро крутился. Только теперь они сидели не друг напротив друга, а рядом. — Хочешь что-нибудь выпить? — предложил Рома, листая одно меню на двоих. — Как и в прошлый раз — улётные коктейли. — Аааа, — рассмеялась Катя, — это те, после которых я всё-таки улетела на пьяную Луну? Ну, давай попробуем. — У меня коварный план — вытащить тебя на сцену. — Удивительно коварный план — для караоке. — И спеть ту же самую песню. — Как неожиданно! — Опять язвите, Пандора Валерьевна? Я бы даже сказал не Пандора, а Пандорище. — С вами только так и получается, Иуда Дмитрич. То есть не Иуда, а Иудище. — Закажем Пина Коладу, как в прошлый раз? Или что покрепче? — Может, сразу виски с колой? — А на сцену-то выйти сможешь? — Даже не сомневайся. — Знаешь что, ящик Пандоры? Я хочу тебе поклясться… Вот, например, этим крутящимся диско-шаром… Что ни за что не променяю тебя ни на какой другой ящик. Даже ящик с подарком из «Поле чудес». Даже ящик с деньгами. Никогда в этом не сомневайся. — Слушай, ты уже где-то успел принять на грудь? Опять с Ждановым заседали после обеда? — Никак нет. Просто настроение такое — говорить всякое. — Ладно. Тогда и я скажу. Я тебя, мой дорогой Иуда, не променяю ни на какого Иисуса. Ни за что и никогда. Было настроение говорить ерунду, как и обычно; а когда всё тот же лысый ведущий позвал их на сцену, и Катя с Ромой очень сильно попросили его поставить «Мальчик хочет в Тамбов», появилось настроение и станцевать. Пушкарёва снова волею случая оказалась одета в платье с длинным подолом — было чем размахивать. Рома, как и всегда, был слишком обаятельным, притягивая к себе взгляды всей женской половины зала. Всё, как в тот раз. Кажется, уже тогда Катя начала пропадать. Ей и тогда было хорошо, несмотря на все протесты разума. Сегодня она была влюблена так, что слов не хватало. Памяти не хватало, чтобы всё это запечатлеть. И Рома — теперь Катя знала, — чувствовал то же самое. Ходил вокруг неё, сиял зелёными глазами, подавал руку и кружил в незамысловатом танце. Просто потому, что ему хотелось это делать. Катя хлопала в ладоши, подпевала и размахивала своим подолом, потому что искренне желала этого больше всего на свете. Это всё ещё казалось фантастикой — что из всех возможных людей именно они двое так притянулись друг к другу. Но фантастика была самой реальной на свете. Они пели друг для друга, и только. На тебя посмотрел он украдкой, И слезинка блеснула огнём. От улыбки его стало жарко, Вам так весело стало вдвоём. Руку он протянул и промолвил «Пойдём», Море тихо пропело «Смелей!», Длится ваш беззаботный случайный роман Уже целых семнадцать недель. Длится ваш беззаботный случайный роман Уже целых семнадцать недель. Только они и знали, сколько для них обоих значат эти слова. Мальчик хочет в Тамбов, Ты знаешь чики-чики-чики-чикита. Мальчик хочет в Тамбов, Ты знаешь чики-чики-чики-чикита. Но не летят туда сегодня самолёты И не едут даже поезда, но не летят Туда сегодня самолёты и не едут даже поезда. — Ты мой Тамбов, — шепнул Кате Малиновский, когда они в обнимку спускались обратно в зал. — А я мальчик, который так туда хотел, и чуть не упустил тебя. Потому что не летали самолёты и не ездили поезда, такая ты была суровая. — Неправда, — возразила Катя. — Всё летало и всё ездило. Просто с транспортом были перебои. Но ты знаешь, что для тебя все пути и взлётные полосы всегда будут открыты. И только для тебя. Рома, светящийся в отблесках вездесущего диско-шара, улыбнулся Кате так по-особенному и так по-своему, что при её абсолютном нуле сомнений сомнения сумели уйти в минус. Минус бесконечность.