мальчик хочет в тамбов

Минут десять Рома сидел с полным отсутствием мыслей в голове — большая для него редкость. Последний раз у него такое было в детстве, и то — он помнил это очень смутно. Но Пушкарёва, эта беда, а не женщина, смогла сделать невообразимое: отправить Романа Малиновского в нокаут. Пусть и на очень короткое время, потому что самовосстанавливаться Рома умел отлично, но сам факт… Злился ли он? Даже не знал. Да, впору было бы разозлиться на Катю. За то, с какой лёгкостью она обыграла его на его же излюбленном поле. Можно было бы разозлиться и на себя — за то, что на собственном же поле так бездарно расслабился и продул важнейший матч. Представилось, как Пушкарёва, размахивая своими безразмерными юбками и поблескивая круглыми очками, несётся по газону, пинает новенький футбольный мяч — и тот прилетает прямо Роме по лбу. Рома падает, воет от боли и проверяет, отпала у него голова или нет; Катя злобно потирает ладошки, улыбается во все свои брекеты и радуется. Примерно так всё и получилось. Впрочем, мысли вернулись к Малиновскому быстро, потому что долго разлёживаться и стенать он не привык. В этом не было никакого смысла — зачем горевать по тому, что уже свершилось? Нужно срочно спасать то, что ещё можно спасти. Первый вариант спасения — самый, наверное, инстинктивный — Рома чуть не опробовал, обнаружив себя с телефоном в руке. Конечно, он хотел позвонить Жданову. Естественно. Жданов всегда был его планом «А» в любой ситуации: если случилась беда, если случилась тусовка с девчатами, даже если кто-то из знакомых рожал (бывало и такое). Но, вспомнив, как Катя просила его не останавливаться и притягивала ближе к себе для поцелуя, Малиновский стремительно захлопнул свой Самсунг. — И что я ему скажу? — задал он сам себе вполне логичный вопрос. — Молодец, молодец, Малиновский… Да он тебе башку снесёт, только и всего! — Нетерпеливо цокнув языком, мужчина снова нагнулся к тумбочке и достал оттуда уже использованную сегодня пепельницу и пачку сигарет; закурил. — Думай, Роман Дмитрич, думай… В любом случае о ночи с Катей придётся рассказать. По телу прошла несвоевременная, но очень приятная дрожь — отголосок ещё того, беззаботного существования, от которого его отделял всего лишь час. Самодовольную ухмылку сдержать получилось с огромным трудом: всё-таки Пушкарёвой с ним понравилось! Даже несмотря на то, что она всё знала. Даже несмотря на её великомученическую любовь к Жданову. И срывала с него одежду, и стонала, и получала удовольствие Катя вполне искренне. Вот где люди могут быть искренними до самого конца — так это в постели. Однозначно. Пусть Рома и был избран всего лишь орудием мести — но как это было!.. М-да, вот уж где Катя его удивила так удивила. Малиновский не думал, что она сможет быть одновременно очаровательно стеснительной и такой раскованной. Интересное сочетание… Казалось, что у неё было не так уж много опыта. Впрочем, это как раз было закономерно. Чтобы добраться до настоящей Кати, которая имела очень мало общего с настоящим уродством, нужно было постараться. Вряд ли кто хотел этим заниматься. Рома ведь и сам не хотел поначалу… …Сразу представилось, как будет рвать и метать Андрей. И не потому, что Катя им собралась мстить, а потому, что Рома посмел его ослушаться. Сразу начнёт сыпать обвинениями: если бы ты с ней не переспал, если бы поговорил сразу, ещё с утра, всё могло бы быть по-другому… А потом начнёт валяться в ногах у Кати, как пить дать. Прощения просить, за себя и за друга. В этом Рома даже не сомневался. Не то чтобы Малиновский этого боялся, но голова от подобной перспективы разболелась. Надо ведь знать Жданова. В том парадоксально уживались две прямо противоположные черты: патологическое неумение винить себя и огромная, мешающая жить, совестливость. При таком адском сочетании — крайним, конечно, вновь окажется Рома, который, будучи искусным и циничным кукловодом, помешал двум чистым и невинным душам понять друг друга сразу. — Ну, конечно, конечно! — сам себе усмехнулся Малиновский, быстро выдыхая плотное кольцо дыма. — А то я не знаю!.. Впрочем, он на самом деле и есть крайний. Сам, сам всю эту кашу заварил. Мысль о том, чтобы позвонить Андрею, отмелась на этот раз слишком легко. Так легко, что Рома предпочёл не углубляться. Жданов же не сможет держать себя в руках — он такого наворотит и наговорит, что Катя с радостью раздерёт их фирму на кусочки. Своими собственными зубами же — они у неё с утяжелителями. Тот вариант, что она может это сделать, Малиновский предпочёл не сметать со счетов. Потому что это не женщина, это — Горгона. Что тогда делать? Самому позвонить Павлу? И что это даст? Рома всё равно вряд ли сможет что-то толково объяснить без Пушкарёвой, да и Жданов-старший в любом случае после того, как всё вскроется, соберёт Совет Директоров. Может, схватить Катю на подходе к Пал Олегычу, запереть их со Ждановым в кабинете, и пусть разбираются там сами? Ну а что, Катя влюблена в него, Андрей — тоже неровно к ней дышит. Судя по последним неделям. До чего-нибудь договорятся. — Гениально, — тихо хмыкнул Малиновский, уже расхаживая туда-сюда по комнате и периодически потирая гудящие виски. Затем он остановился напротив небольшого зеркала на стене в позолоченной рамке, которое выполняло, скорее, функцию интерьера. Смотрелся Рома в него редко; зачем, если в прихожей есть большой зеркальный шкаф, в котором можно оглядеть себя со всех сторон? Но сейчас Малиновский смотрел на своё лицо, искажённое кривоватым, как оказалось, стеклом, и собственная мрачная полуулыбка казалась ему даже слегка отпугивающей. — Самому-то не надоело играть роль Купидончика? — спросил он своё отражение, отвечающее ему такой же полуулыбкой, а затем скривился: — Здравствуйте, это шоу «Дом-2», с вами Ксения Собчак и Ксюша Бородина! Здесь мы строим свою любовь! — Затем Рома утомлённо помотал головой: — Надоело. К тому же, где гарантия, что Катя согласится хоть что-то с Андреем обсуждать? Они оба уже сделали предположение за неё — и прогадали. Рома, если честно, вообще понятия не имел, что сейчас сделать, чтобы не прогадать. Куда не наступи — везде бомба без возможности её разминировать. Где-то обязательно рванёт. Он уселся обратно на кровать с развороченным бельём и уткнулся лицом в ладони. По идее, самым верным вариантом было согласиться с условиями Кати. Если они расскажут Павлу Олеговичу всё как есть, то слиться Пушкарёвой будет уже гораздо сложнее. Да и не было никакого смысла всё рассказывать Жданову-старшему, чтобы потом взять и исчезнуть. Катя хотела сделать больнее Андрею, а не власти. Это и так понятно. Другое дело, что если Рома её ослушается — она из желания мести может сделать что угодно, какую-нибудь вещь пострашнее. Получалось, что сейчас Рома с Андреем могли отделаться малой кровью. Пусть Андрей пока и не знал об этом. Оставалось одно большое — нет, огромное — «но»: Рома практически был готов подписаться на то, чтобы сделать своему лучшему (и практически единственному) другу больно. — Да ладно, чего уж кривить душой, Малиновский, — поднял голову к потолку он, всё ещё не веря, что так вляпался. — Фактически это предательство. Рома давно, очень давно не говорил сам с собой, считая подобную привычку уделом сумасшедших и одиноких. Но сейчас было немножко не до того — так думалось легче. Однако, Катя была права: не послушать её и попытаться известить Жданова — тоже будет предательством. Потому что таким образом можно испортить всё ещё больше. Не проще ли будет остановиться на достигнутом и больше ничего не воротить?.. Признаться во всём Пал Олегычу и уже совместными усилиями вывести «Зималетто» из кризиса… Пусть они все получат по шее, но это не так глобально, как… …Нет, нет, это не главное. Главное — что для Андрея будет больнее? Это Рома всегда ставил на первое место. Что хуже: предательство друга или потеря компании? Разочарование в том, кто всегда был рядом, или разочарование в Жданове всей семьи? Потеря кресла временно или навсегда? Малиновский пошарил рукой по кровати и снова схватил телефон. Найдя Катин контакт, он отправил ей очень короткое смс: Согласен. Ну вот и всё; что сделано, того не воротить. — Жданов, — вздохнул Рома, — надеюсь, что ты меня поймёшь. Должен понять. Через несколько минут телефон издал тихое «треньк», оповещая о новом сообщении. Не сомневалась. В 8 утра в конференц-зале. Должен понять. Но не факт, что поймёт. *** Павел Олегович выслушал всё с крайне невозмутимым видом. Ни единый мускул на его лице не дрогнул, и Кате оставалось лишь позавидовать выдержке этого человека. Как будто они просто собрались, чтобы обсудить новые точки продаж, а не то, что компания терпит огромные убытки и вообще — заложена непонятно кому. Мда, Андрей пошёл явно не в него. Пушкарёва подготовилась досконально: принесла всю настоящую документацию, разложила её перед Пал Олегычем, водила по строкам и столбикам бесконечных цифр шариковой ручкой, хотя, даже несмотря на хорошие очки, эти цифры расплывались у неё перед глазами. Она вполне уверенно и твёрдо говорила про то, что ситуация поправима, и что создание «Никамоды» на самом деле — хороший тактический ход; что «Никамода» — отличный буфер между «Зималетто» и кредиторами, и что при грамотном подходе и разумных действиях максимум через год этот буфер будет уже не нужен… …Бла-бла-бла. От внутреннего раздрая эта уверенность не спасала. Всё равно было ощущение, что она предаёт Андрея — хотя его не должно, не должно было быть! Она же всё правильно сделала. Даже, можно сказать, помогла Жданову — потому что он один барахтался бы во всей этой лжи гораздо дольше. Но такому несвоевременному чувству стыда было всё равно: оно решило появиться неожиданно. Одно лишь радовало: помятый вид Малиновского, который, несмотря на свежий костюм и старательно уложенные волосы, всё равно выглядел не очень презентабельно. Старался сидеть в кресле расслабленно, но не выходило. Ещё бы!.. Знал, на что идёт. Сам виноват. Точнее, сами виноваты. Наконец-то у Кати получилось застать Романа в таком виде — когда с него хоть немного сбита спесь и уверенность в собственной безупречности. Он уже не был похож на самодовольного всезнайку. Это было так приятно, что даже немного заглушало стыд. Полученную информацию Павел Олегович обдумывал недолго, бросая короткие, пытливые взгляды то на Катю, то на Рому. Но даже эти несколько минут оказались очень трудными: во-первых, неизвестность ожидаемого вердикта тяготила. Во-вторых, сложно было не смотреть на Малиновского. Катя чувствовала, что он её пристально рассматривает, всё ещё пытается разгадать каждый следующий её шаг — но сама на эти взгляды не реагировала. Теперь это уже ни к чему… Но почему же так горят щёки? Боже, только бы Жданов-старший потребовал от неё переписать компанию на кого-нибудь другого и вышвырнул бы пинком под зад! Сегодня же! Сложно в нынешних условиях достигнуть чувства счастья, но, честно, Катя была бы самым счастливым человеком на свете! Наконец Павел Олегович подал голос — первым делом он обратился к Малиновскому, сидящему напротив: — Роман, — всё так же беспристрастно спросил он, — вы вдвоём вообще собирались мне сказать? Или это лично Катина инициатива? Прежде чем Рома открыл рот, чтобы сочинить очередную милую ложь, Катя уже отвечала за него: — Это лично наша инициатива с Романом Дмитриевичем. Андрей Палыч, он… хороший стратег, но иногда слишком безосновательно уверен в своих решениях. Он бы ни за что не согласился открыть вам всю правду сейчас, и поэтому мы с Романом решили… — Катя запнулась, думая, как же это лучше сказать, — решили, что сделаем это сами. Пока ещё не поздно. — Похвальная инициатива, — прокомментировал Жданов-старший таким тоном, что было непонятно: иронизирует он или серьёзно. — Вполне разумное решение. Но всё-таки мне хотелось бы услышать Рому. Я ведь правильно понимаю, что покупка тканей в Ташкенте — его идея? — Да, Пал Олегыч, — кивнул виновато Малиновский, — каюсь. Это была лично моя ошибка. Катя была против… и если б я не уговаривал Андрея, то всё обошлось бы. Здесь Катя всё же не удержалась и посмотрела на Рому, язвительно прищурившись. Ну да, он даже из этой ситуации выжмет максимум — будет защищать любимого дружка до последнего. — Тем не менее, решение он принимал сам, — заключил Павел, сцепив руки в замок. — И именно его задачей, как президента, было взвесить все «за» и «против». — Да уж, Роман Дмитриевич, — тихо сказала Пушкарёва, — не берите всю вину на себя. Малиновский взглянул на неё со слабой ехидцей, одними губами прошептав едва различимое «стерва». — Просто я настоял, — продолжил он гнуть своё, — и в Узбекистан тоже ездил я. Это было моей задачей внимательно проверить все документы и… — Ладно, — решительно прервал его Жданов-старший, — я понял, что ты Андрея будешь защищать даже у смертного одра. Даже если, — усмехнулся он, — окажется, что в твоей смерти виноват именно он. Это было и так понятно. — Павел Олегович, — Малиновский сменил свою якобы расслабленную позу, мгновенно подобравшись и склонившись над столом, — ну, раз уж мы вам всё рассказали, можно откровенно? А то вдруг больше не представится возможности. — Пожалуйста, — легко позволил Павел. — Говори всё, что считаешь нужным. Рома задумчиво и немного неуклюже почесал голову; его лицо боролось за то, какое выражение всё же выбрать — с привычной ухмылочкой или без. В итоге получилось что-то среднее. Вроде как всегда, а вроде — в Роме появилась какая-то непоколебимая решительность, обычно ему несвойственная. — Вы, насколько я знаю, с самого начала сомневались в Андрее, — без тени улыбки сказал Малиновский, — и сейчас наверняка думаете, что ваши худшие опасения подтвердились. Так ведь? — Не скажу, что не так, — Жданов-старший, до этого опиравшийся на стол, наоборот, откинулся на спинку кресла, — но всё-таки я надеялся, что у этих опасений нет достаточных оснований. Что я, — сделал он паузу, — ошибаюсь. — А вы и ошибались, — с готовностью продолжил Роман. — Вы — ошибались, да! Потому что неправильные решения свойственны всем руководителям, и вы это, как бывший руководитель, сами прекрасно знаете. Разве нет? Про себя Катя, которая решила временно отстраниться от ситуации, отметила, что Малиновский ведёт себя в совершенно нетипичной для него манере — продавливает какую-то идею не мягко и постепенно, как он это обычно делал, а с определённой жёсткостью. Ещё и вопросы в конце добавляет — чтобы поставить Павла Олеговича в зависимое положение отвечающего. Манипулятор в действии — просто, видимо, Катя ещё не успела увидеть его со всех сторон. — Без ошибок, действительно, не обойтись, — вполне спокойно согласился Жданов-старший, нисколько почему-то не раздражаясь, — но не все их скрывают, выдавая за правду совершенно другую картину. Всё, чего бы я хотел — это честности. Когда ситуация открыта со всех сторон, её гораздо проще решить и вырубить проблему на корню. А теперь, когда компания в чужих руках, согласись, решать всё это гораздо сложнее. Разве нет? — вернул он вопрос. — Это правда, — быстро кивнул Рома, — но вы же знаете, какой Андрей перфекционист, и как он боялся осуждения! И не зря. Вы представляете, что бы было, если б Воропаев узнал правду? Да, Андрей… то есть мы… явно торопились с некоторыми решениями — но сами знаете, иногда нет времени на обдумывания. Либо пан, либо пропал! — Ничего криминального не случилось бы, — Павел продолжил настаивать на своём, — если бы вы сразу всё рассказали. Саша бы, конечно, — развёл он руками, — отреагировал бы в своём стиле. Но все вместе мы бы явно к чему-нибудь пришли. И, самое главное, не было бы потеряно доверие. Здесь случилось нечто странное — Малиновский, ещё больше склонившись над столом и напоминая трёхглавого огнедышащего дракона, чуть натурально не психанул: — Так не думали ли вы, в конце концов, что Андрей скрывал от вас каждый свой шаг именно потому, что боялся потерять это ваше доверие?! — повысил он голос. — Павел Олегович, я всё понимаю, но и вы поймите сейчас меня, пожалуйста! Жданова я знаю, как себя, и то, как он трясётся в ожидании вашей оценки — да с этого, блин, картины можно писать! Да, им руководила боязнь, но кто из нас не боится?! Покажите мне, пожалуйста, того, кто не боится! Он всего лишь человек, Павел Олегович. Никто, посмею заметить, не идеален. — После этой тирады Рома сбавил тон: — Вы, конечно, можете принять любое решение… — Спасибо за то, что позволил, — пристально смотря на него, ответил Павел. — …можно, я закончу? Спасибо, — с ошеломляющей дерзостью продолжил Малиновский, и Катя, не контролируя себя, уставилась на него с изумлением: — Вы знаете, что я никогда себя не жалел, и что никогда не использовал в качестве рычага воздействия то, что со мной когда-то произошло. И сейчас не буду. — Рома прервался и усмехнулся чему-то своему: — Но просто подумайте, пожалуйста, о том, как мне иногда хотелось бы услышать одобрение от матери и отца, и ещё о том, что это физически невозможно. — Он сел обратно и сказал уже совсем тихо: — А после этого подумайте о том, что Андрей хочет того же. И у него эта возможность есть — только если вы не будете сейчас рубить с плеча. Думаю, это исполнить гораздо проще, чем то, чего бы хотел я. Катя не знала, о чём говорил Рома — понимала только, что у того, кажется, получилось переломить ситуацию хоть немного под себя. Одно она могла сказать точно: таким она его ещё не видела. Слишком решительным и слишком серьёзно настроенным. Казалось, что этот порыв был очень искренним. Но, зная Романа… Малиновский замолк. Жданов-старший, уперевшись подбородком в сложенные в крепкий замок руки, тоже молчал. Что-то они оба знали, во что не была посвящена Пушкарёва. Видимо, что-то о родителях Ромы — и это что-то было очень важным, раз, несмотря на такие Ромины вольности, Павел Олегович так спокойно проглотил его тираду. — В любом случае, — наконец, выдал он, — будем собирать Совет Директоров. Вечером. Надо будет принимать решение. Я позвоню своим юристам, чтобы они разъяснили нам подробнее, что можно сделать. Андрей скоро приедет? — Андрей Палыч будет в девять, — подала, наконец, голос Катя. — Павел Олегович, по поводу доверенности на «Никамоду»... — Екатерина Валерьевна, — вежливо, но сухо остановил её Павел, — это мы тоже решим на Совете. Не думаю, что вы успеете сбежать из Москвы со всем нашим имуществом за несколько часов? — Нет, конечно… — Естественно, нет, — Жданов-старший посмотрел на неё так, что в горле образовался комок. — Именно вы этого не сделаете. И непонятно: то ли приказал, то ли выразил уверенность в том, что Катя не такая. Встав из-за стола и пройдя к выходу, он обернулся уже у дверей: — Скажете Андрею, чтобы перезвонил мне. Я пока что буду на производственном этаже. В общем-то, сказал как обрубил. Но почему у Кати было ощущение, что он как будто бы сбежал с поля боя? Долбаный Малиновский! — Роман Дмитрич, — полюбопытствовала Катя, смотря на задумчивого Рому, — вас хоть что-нибудь в этой жизни берёт? Тот, взглянув на Катю в ответ, слегка оживился: — Это меня спрашиваете ВЫ, Екатерина Валерьевна? — Как же вы смогли всё вывернуть так, что Андрей Палыч весь из себя белый и пушистый? Даже в такой ситуации. Малиновский продолжал смотреть на Катю с чудовищной иронией: — Можно подумать, раньше он для тебя не был белым и пушистым. — Он широко улыбнулся. — Ты, Кать, когда свой план мести составляла, одного не учла. Что я Павла Олеговича знаю явно дольше и лучше тебя. — Что, думаешь, он купится на эту проникновенную речь? — осклабилась Пушкарёва. — Может, и не до конца, — согласно кивнул Рома, — но задуматься — точно задумается. Катя, несмотря на то, что утро только началось, почувствовала внезапную усталость. Голову как будто сдавил медный, тугой обруч — последствия прошедших недель и бурной ночи. Чтобы немного облегчить себе жизнь, она сняла очки и улеглась в кресле, прикрыв глаза. — И что? — спросила она как будто в пустоту, но на самом деле её вопрос был обращён непосредственно к Роме: — Сейчас ты тоже играл, чтобы добиться своего? Или это были настоящие эмоции? — Пусть это останется моей маленькой тайной, — прозвучала усмешка внезапно где-то над её ухом: — Но неужели ты думала, что я не попытаюсь обезопасить своего лучшего друга хотя бы в пределах своих возможностей? Ты и так сделала всё для того, чтобы я выглядел полнейшим гадом в глазах Жданова — ну, должен же я был хоть как-то реабилитироваться. — Я бы удивилась, — хмыкнула Катя, — если б ты не попытался. Но, думаю, Андрей всё равно будет взбешён. — Уверен в этом, — выдохнул ей прямо в ухо Рома, обдавая Катю тёплым щекотливым дыханием. — Видела время? Почти девять. Сейчас раздастся грозный рык на всю прерию — как это так, никто не сидит по своим норкам! Так что я пошёл разруливать ситуацию. — Ну-ну, попробуй. Катя открыла один глаз. Малиновский, уже стоявший поодаль, шутливо откланялся, явно пряча напряжение и раздражение: — Спасибо тебе, Катя, за всё, что ты сделала. И даже за то, чего ты не сделала. Надеюсь, теперь твоя душа спокойна, ты чувствуешь себя отмщённой, счастливой, любимой, довольной, совершенной… — Более чем, — мрачно взглянула на этого шута Пушкарёва. — …и стала на несколько шагов ближе к тому, кого любишь... Наклонившись к столу и схватив оттуда первую попавшуюся ручку, Катя запустила ей в Рому, но тот уже успел скрыться за дверью. — Мудила, — тихо произнесла она, нахмурившись. — Сама коза, — донеслось в тоненькую щель. Но, прежде чем Катя успела схватить следующую ручку, дверь снова захлопнулась.