Тучанка: жизнь и быт для чайников

Детские кроганские панцири с несросшимися пластинами всегда казались Рэйчел трогательными. Даже беззащитными – насколько слово «беззащитные» вообще применимо к кроганам. Хотелось стянуть перчатку скафандра и кончиками пальцев пригладить стыки костных чешуй: ей было интересно, как сильно ороговевает кожа между ними, и почувствуется ли такое касание вообще. Впрочем, желание то было мимолетное и несвоевременное, а слово «всегда» в формулировке смотрелось вычурно и неуместно – сколько там Рэйчел этих панцирей видела. Один раз у воина-молодняка из «Кровавой стаи» еще в восемьдесят третьем, мельком попадались иногда фотографии из статей в экстранете: на фоне многотомных сочинений про генетические модификации саларианцев или медицину азари энциклопедические выжимки в кроганском разделе смотрелись… аскетично. Статей же про «жизнь и быт» не водилось вовсе – да и кто бы стал пускать чужаков в женские лагеря? И, конечно, практически детский панцирь был у Грюнта. Собственно, ради него Рэйчел и полезла в такие глубины экстранета, что доставать ее пришлось оттуда совместными усилиями Гарруса и Джокера; не миновал кроганский вопрос и Мордина – не одну неделю тот вздрагивал от писка инструметрона и торопился вернуть пробирку в штатив, потому что вопросы Рэйчел задавала раз от раза неожиданнее, а однажды забыла выключить связь после разговора, и Мордин минуты три с интересом выслушивал надрывные вопли коммандера, осознавшей, что кроганы, оказывается, яйцекладущие. Впрочем, Мордину встряска пошла на пользу – намек он понял и больше в четыре ночи Шепард с вопросом, сколько у людей в норме печеней, не звонил. Но главной целью всех изысканий оставалась все же дилемма, открывать капсулу с «совершенным» кроганом или нет, и вся «Нормандия», кажется, притихла в ожидании, делая ставки и гадая, хватит ли коммандеру решимости. Не хватило. А вот отчаяния после Горизонта Рэйчел хлебнула сполна. И три дня спустя, когда даже отстрел всякой наемничьей шушеры по закоулкам Терминуса не принес желанного спокойствия, выпроводила с инженерной палубы весь технический персонал, оставила подле дверей трюма Гарруса с парой стрелков из экипажа на подхвате и таки вывела чертову капсулу из режима инкубации. Физраствор хлынул на решетчатые плиты, в трюме едко запахло чем-то стерильным и химозным – как в больнице, которые давно бросили использовать спирт как антисептик, но от душка дезинфекции не избавились даже в двадцать втором веке, – и Грюнт (тогда еще, конечно, не Грюнт, а просто безымянный кроган) вывалился из капсулы и грохнулся коленями о пол. Там, где он, поднимаясь, вцепился в решетку, остались небольшие вмятины. Рэйчел сглотнула – у нее из головы не шла мысль, что вместо решетки могли бы быть чьи-то кости, – но все-таки заставила себя опустить руку с пистолетом. Пока кроган поднимался, отряхивался и выкашливал раствор, она разглядела прорехи мягкой беззащитной кожи меж пластинами гребня; и дурацкое безымянное чувство – то самое, видно, из-за которого нормальных людей умиляли фотографии с щенками, а лично Шепард душило спазмом и заставляло всюду совать сострадательный нос, – толкнуло ее на очередное безумство. Она протянула пустую от оружия ладонь вперед, к гребню; погладить или хотя бы коснуться, убедиться, что ей не кажется – кроганы тоже могут быть мягкими и беззащитными, пусть на крохотное мгновенье, пусть всего лишь крохотной щелью кожи меж пластинами. Рэйчел почти тронула загривок крогана. А тот хищным просчитанным рывком вскочил на ноги, опустил лобастую башку, похожую на таран – такими на страницах детских интерактивных пособий высаживали двери сказочных замков, – и через мгновенье трехпалая удушливая хватка сомкнулась на горле. Почему-то Рэйчел не испугалась. Пока спускалась к трюмам, набирала пароль и ждала разгерметизации инкубатора – боялась, а теперь перестала. То ли адреналин вымыл из нее зябкие мурашки, то ли злость взяла свое – к черту, она не для того воскресла из мертвых, чтобы сдохнуть на родной «Нормандии»! – то ли попросту не осталось сил, чтобы бояться. – Ты уверена? – спросил ее Гаррус несколько минут назад, проверяя в последний раз, плавный ли у затвора ход. – Да, – ответила Рэйчел. И поняла с удивлением, что не солгала: не могли же они вечно таскать инкубатор с собой, пока таможня Цитадели или Иллиума не заинтересуется, какого черта творится с накладными «Нормандии». Так что надо было что-то решать, и она решила, что готова рискнуть, потому что ее нервы не стоили того, чтобы отказываться от хорошего бойца. Гаррус посмотрел долго и вдумчиво; в который раз Рэйчел подумалось, что немигающие взгляды турианцев ощущаются так, будто все они поголовно носят тактические линзы с разметкой прицела… Или это Гаррус был такой особенный? Наверное, он один. Потому что Гаррус был метким не только в стрельбе. – Дело в Рексе, да? Но ты не обязана это делать. Тем более… – Как с Рексом не будет, – отрезала она. Гаррус помедлил и кивнул сосредоточенно: – Я знаю, Шепард, – только сказал он с уверенностью, даже малой толике которой Рэйчел смертельно позавидовала бы, и вернулся к винтовке, прикидывая, имеет ли смысл прикрыться консолью лифта или та не спасет от взбесившегося крогана в тесном полумраке палубы. Они не могли знать точно, не повредилась ли капсула на Корлусе и верны ли были все выкладки Окира; поэтому и пришлось перестраховываться. Рэйчел долго думала, не попросить ли еще Заида и Джейкоба прикрыть ее задницу, если кроган очнется с пережженными мозгами; но Заид и Джейкоб были из нового экипажа и понятия не имели, с чем коммандеру уже приходилось сталкиваться… Потому что Гаррус, конечно же, угадал – все дело было в Рексе. Как всегда в Рексе. Потому что когда он на миссиях шел на перехват гетам в авангарде, Рэйчел не думала о нем, как о крогане; как о члене отряда, как о не самом симпатичном, но полезном напарнике, как о наемнике – да, думала и плохое, и хорошее, но никогда не обращала внимания на шепотки Прессли и прочих, напоминавших, за что галактика так настороженно относится к кроганам. Помнила, но не считала определяющим фактором. То, что в жилах его текла кровь воителей, которых во времена восстаний боялись Иерархия и Саларианский Союз (и весь Млечный в целом, если уж начистоту), целиком и полностью она осознала только на Вермайере. Когда Рекс оскалился, готовый схватиться за пушку, и когда Эшли выстрелила первой. Когда Шепард облажалась как командир. Когда потеряла двух членов команды за день. Теперь Рэйчел была готова и ни на мгновенье не забывала, с кем приходится иметь дело. Она оставалась настороже даже в мгновенье, когда тянулась погладить трогательный детский гребень, и хватка на горле не стала для нее сюрпризом – по крайней мере таким сюрпризом, каким было для крогана дуло пистолета, уткнувшееся ему в стык брюшных пластин. Рэйчел обещала, что как с Рексом не будет: это значило, что или они договорятся, или она сама, не дожидаясь чуда или призрака Эшли, пристрелит крогана. Конечно, нужно было помнить про дублированные железы, гонады и сердца, и понимать, что один выстрел – даже в брюхо, даже зажигательным патроном, даже в упор, – не уложит крогана, если тот погрузится в боевую ярость. Но мысль работала слажено и четко. Даже «совершенному» крогану сразу после выхода из капсулы требовалось время привыкнуть к заложенным в его голову программам боя, к координации мышц, к стандартной гравитации «Нормандии» и еще тысяче других вещей, просчет даже в одной из которых мог обернуться для него плачевно. К счастью, он это понял. Легко согласился отступить, и Рэйчел тоже без особых сомнений убрала пистолет в кобуру на бедре и пожала трехпалую кисть, с достоинством – Грюнту еще только предстояло узнать, чего стоит штурмовик N7 в бою, – стерпев крепкую хватку крогана. Но все же она помнила, что перед договоренностью пришлось держать его на прицеле долгие секунды. И понимала, что в дальнейшем просто уже не будет.