Трое в Ангбанде, не считая собаки

      Для лорда нолдор из дома Финвэ Ородрет отличался необычным нравом — он не жаждал власти, не любил ссор и скандалов и предпочитал трижды подумать, а потом говорить. Гораздо больше Ородрету нравилось медленно и обстоятельно заниматься делом. Составлять карту троп и перевалов, обустраивать Тол-Сирион, учить язык митрим и самому учить Финдуилас всему, что знал… Увы, судьба считала иначе, и чувство юмора у Намо было поганое. Желал уйти подальше от Первого Дома? Добро пожаловать в один с ними город, когда вы трое земли не удержали. Желал быть в стороне от раздоров? Пожалуйста, разбирайся с безумным поступком смертного и недовольным Тинголом.       Недовольство — да что там, ярость короля Дориата разве что не кричали с листа, исписанного ровными строками. Конечно, синдарин, и конечно, рунами митрим. Тингол требовал, да что там, повелевал задержать Лутиэн, когда та будет проходить через земли Финрода, и доставить блудную дочь отцу. Мол, та голову потеряла и в безумии своем не знает, что творит.       В том, что Лутиэн внезапно повредилась рассудком, Ородрет сомневался — синдар, кажется, не склонны были к приступам помешательства. Хотя кто знает — в последние дни безумия вокруг хватало. Но если она в здравом уме, по какому праву стоит задерживать взрослую нис, не силой уведенную и не чарами сманенную? Но если отпустить — Тингол вернейше разгневается. Взять бы семью, уехать из города ненадолго, обойти и зарисовать ту долину с водопадом, что к востоку, там, может, ещё цветут цикламены… Но нет — раз уж обещал, надо держать корону.       Хорошего выхода Ородрет, как ни думал, не нашел, и когда весть прислали уже с заставы — видели, мол, странно одетую эльдиэ, назвала себя Лутиэн и спрашивала о судьбе смертного, только махнул рукой и отправил ответ — пригласить ее в Нарготронд. Попробуем хотя бы поговорить.       Лутиэн, с которой Ородрет решил говорить не в тронном зале, но в небольшой приемной рядом — пусть пока считает себя гостьей, приглашенной, а не взятой в плен — и правда одета была странно. Подол синего, тонкого шелка платья был обрезан до середины голени, открывая типичные сапожки синдар — должно быть, чтобы идти не мешало. Из той же ткани была выкроена переметная сумка и косынка, покрывающая голову, а на плечах лежал плащ из странной ткани — та едва мерцала при свечах, и казалось, Лутиэн закутана в тени, укрывающие ее от чужого взгляда.       — Вы звали меня для беседы, лорд Ородрет? — кажется, приглашением она была удивлена, но на безумную не похожа. Смотрела уверенно, лица узнавала и понимала, где она и что происходит. И страже, позвавшей поговорить, не отказала.       — Звал, — осторожно согласился Ородрет, — сядьте, госпожа Лутиэн. Вы голодны, может, или хотите вина?       — Я не голодна и времени у меня мало, — Лутиэн опустилась на край кресла и осталась сидеть так, чтоб легко было вскочить, — я вижу, лорд Ородрет, вас нечто смущает и тревожит. Говорите. Ородрет мысленно вздохнул и воззвал к Элберет.       — Ваш отец, — начал так же осторожно, как по сыпучему склону спускался, — прислал письмо, где… Просит короля Финрода, как сопредельного государя, задержать вас силой или хитростью и вернуть домой…       — Чтоо? — договорить он не успел. В голосе Лутиэн зазвенел гнев, и кажется, сами скалы отозвались низким гулом. Нехороший это был гнев — не тот, что легко вспыхивает и быстро гаснет. Нет, казалось, Лутиэн убрала его в ножны, а теперь снова выхватила, точно меч.       — Он говорит, — мужественно продолжил Ородрет, — что вы обезумели от чар адана и не понимаете своих деяний. Но я не вижу на вас чар, и на безумную вы не похожи.       Лутиэн наклонила голову, показывая, что слушает. Незримый меч опустился, но остался обнаженным.       — Государь Финрод сейчас в отъезде, но верьте, он не желал бы держать вас против воли, — кажется, твердая земля была близка, ещё немного, — и я тоже. Я знаю, какими словами ваш отец бранил мой род, но поверьте, госпожа Лутиэн. Я — не образец, может быть, добродетели, но уж точно не пленитель женщин. Я лишь хочу убедиться, что вы действительно разума не потеряли.       На этот раз Лутиэн ответила не сразу. Подняла лицо, заглянула в глаза Ородрету своим пронзительным, сияющим и слишком ясным взглядом, и нолдо понял — насквозь видит. Вместе с метаниями, и нежеланием ссоры с Тинголом, и совестью…       — Поверьте, лорд Ородрет, — теперь в ее голосе звучал не гнев, но нечто иное, — я знаю, что ушла против воли отца, и что иду на верную смерть. Не бойтесь, мой разум более чем ясен. Но разум моего отца затмила гордыня. На верную смерть он послал и Берена — и хвалился этим! Думал, что я забуду, кого поклялась любить, смирюсь и выброшу его из сердца, как дитя — надоевшую куклу! Скалы снова загудели, и Лутиэн прервалась. Вдохнула несколько раз, прикрыла на миг глаза и заговорила ровнее:       — Я прошу прощения, лорд Ородрет. Менее всего я желаю идти в земли Врага, и не желала, чтобы и Берен шел туда. Но иного пути у меня нет. Вы должны меня понять. И могу я своими глазами увидеть это послание?       — Я понимаю, — Ородрет подавил желание коснуться ее руки, чтобы утешить, — и вижу, что вы не безумны. Вот, возьмите письмо.       Лутиэн, все еще отводя глаза, послание взяла, вчиталась в строки и не сдержала горького:       — Вы весьма тактичны, лорд Ородрет. Назвать это — просьбой? Но я знаю, что послать в ответ отцу.       Одним быстрым движением она оторвала и от и без того пострадавшего подола тонкую полоску шёлка. А потом взяла письмо и тем же жестом, больше подходящим воину, разорвала его на две части. Скрутила вместе и перевязала импровизированной лентой:       — Так и пошлите. Отец поймет. И… Лорд, у меня есть одна просьба, не сочтите за дерзость. Не могли б вы снабдить меня одеждой, более подходящей для путешествия? Я одета едва ли подобающе.       — Разумеется, госпожа, — Ородрет тронул свиток, но брать не стал почему-то, — разумеется