Листья на воде

      Все привыкли видеть героев в ореоле славы и величия. Недостижимые и, кажется, способные на невозможное. За время, прошедшее с тех дней, когда на улицах города бушевала Чума, образ героя Невервинтера оброс самыми разными подробностями. Тех, кто с придыханием рассказывал о встрече со спасителем, было не счесть. Одни говорили, что он был высок и хорош собой, распаляя воображение скучавших леди Черного Озера. Другие — что силен, а его броня сияла подобно рассветному солнцу. У каждого был свой герой Невервинтера. В чем мнения были едины — никто не знал, что случилось с ним дальше.       Те немногие, кто близко знал героя, сражаясь с ним бок о бок на зараженных улицах Невервинтера, давно покинули город. Лорд Нашер же молчал, как молчали и Офала с Олефом. Людям нужен был герой. Тот самый, в ореоле славы и величия, вселяющий надежду в разбитое сердце города — слишком многое Невервинтеру пришлось потерять. И уж точно не стоило всем знать, что, когда все закончилось, их герой был сломлен — он не знал, как жить дальше. Картинки прошлого преследовали, и он не находил от них спасения.       — Когда все было кончено, он просто взял свое золото и навсегда покончил с геройствами, — заплетающимся языком сообщил полуэльф.       Таверна была пуста, и его никто не слышал, кроме вытиравшего барную стойку мужчины.       — Да брось ты заливать, Дункан, — Сэл покачал головой, глядя на босса, который был в стельку пьян.       Дункан напивался снова, и снова, и снова, отказываясь от отрезвляющих зелий Сэнда, которые Сэл покупал на отложенные на свою мечту золотые.       Дункан хотел все забыть.       Ведь он точно знал, что, когда все закончилось, герой — и назовут же! — Невервинтера просто сломался. Не было никакого величия. Он взял золото и предпочел все забыть, топя свою память в вине.       Некогда квартал Доков заливало кровью пиратов. Дункан Фарлонг был простым искателем приключений, уж точно не героем. Когда все закончилось, он не мог все забыть, но и помнить не хотел. Напивался снова, и снова, и снова. Дункан хотел «затонуть», подобно опустевшей фляге, в те годы выброшенной здесь в сердцах в море. Тогда он с горечью проводил взглядом жестянку, идущую на дно. В закатных лучах море казалось алым, подобно крови. Фляга утонула, и порой он бы хотел, чтобы его память оказалась на ее месте.       Когда все закончилось, на обломках квартала Доков родилась «Затонувшая фляга».