Хрустальный пепел

      Гермиона выглянула из палатки, проверяя, где Гарри. Он ожидаемо сидел возле дерева, в одном свитере и накинутом сверху пледе. Грейнджер вздохнула, в очередной раз думая о том, что ей нужно было трансфигурировать Гарри из листьев тёплую куртку, а не жалкую накидку, которая ни черта не спасала от холода.       Девушка развернулась, тихо ступая в конец палатки, и задержала дыхание, в последний раз обводя укрытие быстрым взглядом. В каждый такой раз Гермиона думала, что он не придёт. Раз в две недели, каждую ночь четверга, которой по условию времени завладевала пятница, в её голову прокрадывалась мысль о том, что сегодня Драко оставит её одну. Из мёртвой трухи собиралась по крупицам в одно целое, оживала и на цыпочках подступала к ней, хрипло шепча:       Не придёт, не придёт, не придёт.       С каждой секундой, отщёлкивающей больным ритмом в её голове, шёпот становился громче и громче, и вот в такие моменты, когда до трансгрессии оставалось лишь одно мгновение, кричал во весь голос. Кричал, рвал связки, и Гермиона хотела заткнуть уши, только бы не слышать. Вот только это её не спасёт, не поможет укрыться.       Грейнджер ругала себя, запрещала тревоге и страху завладевать разумом, но в полночь перед её уходом все приложенные усилия оставляли красную пятерню на её щеке и уходили. Просто бросали, не считая должным остаться и помочь.       Но Гермиона всегда была сильнее. Её чувства всегда побеждали страх.       Грейнджер почувствовала, как живот скрутило, а вслед за ним все конечности будто перепутались между собой, сдавливая грудь, и через секунду Гермиона вдохнула холодный ночной воздух. Она сделала вдох и выдох и повернула голову, чтобы убедиться в точности своего перемещения. Лёд, покрывающий озеро, мерцал под луной, а усыпанные снегом деревья стояли настолько неподвижно, что создавалось ощущение, будто они мертвы. Но ей лишь кажется, ведь на самом деле здесь просто нет ветра, поэтому всё вокруг застывшее.       Они с Драко выбрали это место полгода назад. Точнее, в тот день, когда Гермиона сообщила Гарри, что её решение отправиться с ним за крестражами неоспоримо, она встретилась с Малфоем, чтобы сказать об этом и ему. Только не упоминая крестражи, потому что не имела права выдавать Драко эту тайну, пускай их и связывало многое. Слишком многое. И тогда ей было всё равно на его злые слова о том, что, видимо, ей хочется поскорее сдохнуть, раз она будет шляться по всей стране или миру, когда практически везде и всё караулят Пожиратели и егеря. О том, какого чёрта она не сообщает ему причину её странствий с Поттером и Уизли. Всё равно. Гермиона почти не слушала, ожидая, когда злость и раздражение хотя бы немного отпустят его, чтобы она смогла сообщить ему главную информацию. Место и время, где они будут встречаться.       Да, это было опасно. Да, её могли убить, если бы кто-то заметил систематичный уход Драко раз в две недели, просто проследив за ним. И да, это остаётся такой же безумной и слишком рискованной затеей по сей день, но по-другому Гермиона не смогла бы. Она не смогла бы нормально спать, жить, дышать, не убедившись, что Малфой жив. Не смогла бы существовать, не проведя с ним хотя бы час.       Столько времени у них и было. Час. Один раз за четырнадцать дней, когда они в начале перебрасывались информацией о положении дел, а всё остальное время просто сидели на холодной земле под деревом и разговаривали обо всём, что не касалось войны, её странствований и его жизни под одной крышей с Волдемортом. Того, что Драко делал по его приказам. Негласный договор находиться в обществе друг друга и отпускать всё, что причиняло боль. Хотя, сама мысль о том, что через час они снова расстанутся, вырывало сердце из груди Гермионы. Но она держалась. Словно закурить, и это держит тебя на плаву до следующего раза. До следующей ломки, когда сдерживаться больше нет сил. Раз в две чёртовых недели. Они могли умереть за это время.       Грейнджер прошла чуть дальше, к столпившимся деревьям, и каждый её шаг сопровождался хрустом снега. Глухим и скрипучим.       И тогда на ум ей пришёл королевский лес Дин, в котором она была со своими родителями. Только теперь он ассоциировался у неё с Драко, навечно став символом их связи. Так она это называла — связь. Он, наверное, тоже. Но в этот раз им с Гарри необходимо было новое укрытие, и когда они сбегали из Годриковой впадины, лес Дин первый возник в голове. Уже неважно, почему. Сейчас она могла пешком дойти от палатки до места их встречи, но это было слишком рискованно, потому что Гарри мог услышать её шаги или по пути встретится егерь, если те здесь были. Их с Драко встречи в принципе были до грохота сердца рискованными.       Гермиона остановилась между двумя деревьями, смотря на часы. Ровно полночь. Она всегда приходила точно вовремя, а он всегда немного опаздывал. Обычно минуты на три. По рёбрам стучали предвкушение, желание скорее увидеть его, а чуть ниже колотили кости страх и тревога. Они всегда сопровождали её, вот только в этот раз тревога была какой-то другой. Не той, когда Грейнджер думала о том, что оставляет Гарри одного и чем это может обернуться. Такая тревога задевала ещё и её совесть, выплёвывая слова «эгоистка» и «безответственная», которые наживую отрезали куски кожи с её рук. Эта тревога была связана с чем-то другим. С чем-то, что ещё не произошло, но обязательно должно. Прямо здесь и сейчас. И она пугала её не меньше. Возможно, больше. Потому что если с ним что-то случится, то..       Гермиона услышала тихий хлопок трансгрессии позади себя и обернулась, ощущая мелкую дрожь в пальцах. Было слишком холодно.       Обернулась, и дрожь будто распространилась по всему её телу. Хотя на самом деле слабо тряслись только пальцы. Холод пробрал до костей, потому что он стоял в серебряной маске и длинной чёрной мантии с капюшоном. Он ли?       Он. Грейнджер знала это, иначе была бы уже парализована. Или убита.       — Жутко? — спросил Малфой.       — Нет, — её голос был ровным, и она сделала шаг к нему.       Драко никогда не надевал форму Пожирателей. Ни разу. Всегда тёмные брюки, свитер, пальто. И сегодняшнее исключение только укрепило тревогу, которая будто ждала телодвижения или изменения, чтоб острым колом выбить новую дыру в её груди.       — Ты никогда не умела лгать, Грейнджер, — то ли усмехнулся, то ли просто указал ей Малфой.       Он медленным движением снял маску, и Гермиона ощутила облегчение, которое накрывало её всякий раз, когда она видела его. Тугой узел распадался по верёвочкам, позволяя ей впустить зимний воздух в лёгкие и не ощущать при этом тысячи иголок, вонзающихся в органы. Малфой жив, и он здесь, рядом с ней. Грейнджер могла рассматривать его, могла касаться и дышать вместе с ним. И всё вдруг становилось не таким плохим, каким было две эти долгие недели. Вернее, лишь казалось не таким обречённым и тусклым, потому что на деле именно таким и было. Просто нахождение Драко поблизости скрашивало события и великодушно позволяло ей надеть надломанные светло-розовые очки. Он позволял ей забыть.       — Ладно, это немного жутко, — согласилась Гермиона, понимая, что прикидываться нет смысла. Не перед ним.       Грейнджер окинула его внимательным взглядом, чтобы отметить какие-либо изменения. Она ощущала на себе прожигающий взгляд серых глаз, в котором совершенно точно были голубые осколки. Взгляд, который заставлял кровь бежать быстрее и грел кожу. Но в этом чёрном и наверняка кровавом, просто вычищенном, одеянии его кожу не было видно, поэтому Гермиона не могла определить, насколько всё стало лучше или хуже.       Мерлин, кому она лжёт, всё работало только в одну сторону. И она уж точно была не лучшей.       Гермиона не хотела представлять, что именно Драко делает в этой чёрной, как гнилая смерть, форме и маске, укравшей цвет не у луны, а у плотного серого тумана, из которого никогда не выйдешь, потому что этот густой смог убьёт тебя. Вернее, не хотела знать, потому что воображение уже рисовало достаточно кровавые и мерзкие картины, чтобы она прикрыла глаза и прогнала прочь пугающий ужас сознания.       Но Грейнджер всегда отличалась стремлением сделать себе больно, только бы докопаться до истины.       — Ты в этом..       — Да, выполняю задания Волдеморта, — перебил её Малфой. — Я только что закончил его.       — Понятно, — кивнула Грейнджер, не желая узнавать подробности, потому что планировала оставаться в своём собственном мире и как минимум спать ночью.       Эгоистично? Может быть, но ведь конкретно сейчас она уже ничем не могла помочь жертвам. Но она обязательно поможет, обязательно спасёт, только для этого ей нужно вместе с Гарри уничтожить крестражи. О Роне она предпочитала пока не думать.       — Кто умер? — этот вопрос мучил её, здесь Гермиона не могла прятаться за стенами своего эгоистичного укрытия.       Драко секунду помолчал, видимо, вспоминая всех, кто сегодня погиб от рук группы Пожирателей.       — Никто, кого бы ты знала, — он осмотрел её точно так же, как она минуты назад. Только серые глаза цеплялись за неё резче, грубее, острее.       Малфой выдохнул, недовольно поджав губы, а потом откинул мантию и сунул руку в карман.       — Возьми, — он достал и протянул что-то небольшое и темное, но Гермионе было плохо видно издалека.       — Что это? — спросила Грейнджер, мозгами всё ещё размышляющая над фразой Драко об умерших.       Она подошла к нему, принимая из рук — они были такими холодными — длинную узкую тёмно-бордовую коробочку. Гермиона нахмурилась, поднимая взгляд на Драко, но его лицо не выражало ничего, что могло бы дать ей подсказку.       Грейнджер потянула крышку вверх, и та на удивление легко поддалась, открывая девушке вид на тонкое серебряное колье, в центре которого был аккуратный перевёрнутый полумесяц; середина полумесяца была украшена маленькими камушками..       — Голубой бриллиант? — ошеломлённо выдохнула Гермиона, не в силах поднять глаза на Драко.       — Разбираешься в бриллиантах? — усмехнулся Малфой, и в его голосе удивление смешалось с одобрением.       — Но разве он не принадлежал Виттельсбахам и не был вправлен в баварскую корону? — она всё-таки подняла голову, всё ещё не веря, что именно сейчас лежит в её руках.       — Точно, где история, там и Грейнджер, — его губы тронула ухмылка, и он понизил голос: — Малфои и в девятнадцатом веке умели добиваться того, чего хотели. И на заключение сделки с королём у них ушёл всего лишь час.       Гермиона слабо усмехнулась, хотя это вышло нервно и шокировано.       Мерлин, это было очень красиво. Колье было таким тонким, что Грейнджер боялась порвать его, но она знала, что это невозможно, ведь серебро было зачаровано. Чувствовала магию, которая приятными холодными волнами исходила от него. Маленькие бриллианты словно впитывали лунный свет и становились зимой. Зима. Да, именно такое название Гермиона даст этому украшению. Ещё потому, что Драко ассоциировался у неё с зимой: такой же холодный, но стоит сквозь колючий мороз подойти поближе, и тепло разливается по продрогшему телу.       — С Рождеством, Грейнджер.       Вчера был праздник. Праздник. Но ощущать рождественское настроение было бы кощунством, поэтому тоска, печаль и смерть — всё, что сопровождало её и Гарри.       — Драко, я.. — Грейнджер ощутила жгучую вину и сожаление. — Но у меня ничего нет для тебя.       Он сунул руки в карманы брюк и фыркнул.       — Конечно нет, ты же носишься по этим проклятым лесам.       Гермиона строго посмотрела на Малфоя, но это всё, что она могла сделать, потому что руки грела бордовая коробочка. Его подарок. То, что навсегда станет связующим между ними. Как подтверждение этого безумия.       — Расслабься, мне ничего не нужно, — покачал головой Драко, и в сером холоде его глаз спряталась искренность. — Тебя достаточно.       Она улыбнулась, чувствуя, как от его слов щёки начинают гореть. Вместе с сердцем и всем, что теплилось внутри неё, останавливая свою работу, когда Драко был далеко. Тебя достаточно.       Мне тоже.       — Поможешь? — Гермиона осторожно вынула колье и протянула ладонь Малфою.       — Давай, — он забрал украшение, и она развернулась спиной, чтобы ему было удобнее.       Малфой одним движением переложил её волосы на правую сторону, как делал это уже десятки раз, но этот отличался, был другим. Потому что в этом движении не было страсти, было что-то более глубокое и искреннее. Что-то куда более опасное и пугающее.       Гермиона ощущала редкие касания холодных пальцев на своей шее, и через секунды послышался тихий щелчок хрупкой застёжки. Только казалось, что хрупкой.       Она прикоснулась рукой к полумесяцу, задерживая дыхание и опуская взгляд на эту голубую, зимнюю деталь.       — Чёрт, но что я скажу Гарри? — всё также стоя к нему спиной, тихо спросила девушка. — Он же спросит, откуда это дорогое колье.       Ещё она думала о том, знают ли Нарцисса с Люциусом, что этой реликвии больше нет в их Мэноре. И ответ «вряд ли» так и просился быть высказанным. Ну и пусть. Пусть это будет их общей тайной, которая принадлежит только им двоим и больше никому. Только они. Он и она.       — Мне плевать на твоих придурков, ты будешь его носить и не посмеешь снять, ясно? — и снова этот приказной тон, который обычно раздражал Гермиону и создавал между ними новые перепалки. Но не сейчас. Сейчас она была с ним согласна.       Гермиона никогда его не снимет.       Грейнджер резко развернулась обратно к Драко, руками обхватывая шею и приподнимаясь на носочки, и впилась своими губами в его. Спасибо, спасибо, спасибо. Она тут же ощутила руки на своей талии, которые крепко её сжимали, и сухие губы, тут же становящиеся влажными. Малфой прикусил и оттянул её губу, толкая назад, и Гермиона автоматически стала поддаваться ему и шагать туда, куда он указывает. Спина упёрлась в дерево, и девушка шумно выдохнула Драко в рот.       Цитрус, бергамот и мята. Боже, его запах сводил её с ума. Каждый раз, стоило ему проникнуть в её лёгкие, и Гермиона была готова пойти за ним куда угодно. В конец мира. Словно загипнотизированная, но эта магия имела другое название.       Грейнджер не завязывала пальто, поэтому пальцы Драко легко проникли под свитер, заставляя её чуть вздрогнуть от холода его кожи. Но этот холод был особым, он обжигал клетки, оставлял клеймо и присваивал себе. И Гермиона никогда этому не сопротивлялась. Она откинула его мантию, руками обхватывая плечи, спрятанные под твёрдым кожаным свитером, который носили практически все Пожиратели. И он не был исключением.       Грейнджер не боялась этой формы. Не боялась того, что он в ней делает. Не боялась того, кем Драко был. Пожиратель Смерти, клеймо. Иногда она размышляла над тем, чтобы сказали бы о её связи с Малфоем Гарри с Роном. И понимала, что их слова уничтожили бы её, ведь она путается с другой стороной. Она связалась и встречается по ночам с грязным Пожирателем Смерти. Ведь она испытывает к нему чувства, а это равно предательству. Поэтому Гермиона никогда им не расскажет о своей маленькой, но всё равно такой большой тайне, именуемой Драко Малфоем.       Его язык мгновенно спутался с её, а рука поднималась выше, к груди. Гермиона зарылась пальцами в светлых волосах, желая остаться здесь навсегда. С ним. Вдвоём. Драко сжал её грудь, и она тихо простонала ему в рот, притягивая его ближе к себе. Чтобы стать одним целым.       — Слишком холодно, — хрипло выдохнул Малфой, с силой закусывая губу и качая головой. Останавливая их.       Гермиона что-то согласно промычала, всё ещё ощущая сумасводящее головокружение и руки, сжимающие её талию. Она открыла глаза, и в них проникли черти, пляшущие в его холодной серости. Грейнджер смотрела, как снег оседает на плечах чёрной мантии Драко и понимала, что на эти минуты, возвращающие к жизни, она совсем забыла, что сейчас зима.       — Как ты? — спросила она, игнорируя тянущее ощущение внизу. Слова Малфоя об умерших и задании всё ещё били по вискам, принуждая к вопросам.       Да, они не говорили про её странствие и его причины, но разговаривали об отношениях Гермионы с Гарри и Роном. Обычно не задевали тему его заданий и сожительства с Волдемортом, но иногда Драко мог сказать что-то о Нарциссе или Люциусе. Потому что нужен был кто-то, кто сможет выслушать. Необходимо было выговориться, сбросить хотя бы малую часть того напряжения, которое коваными цепями тянуло вниз, к земле, не позволяя сделать шаг вперёд. Шаг к выживанию.       — Я всё ещё вижу, как убивают людей. Я всё ещё сам их пытаю. Это херово, Грейнджер, — качнул головой Малфой, смотря ей прямо в глаза. Чтобы прочувствовала. — Но в этот раз было легче, чем в прошлый. Мне не пришлось использовать.. Неважно. Просто легче.       — Я с тобой, — она сжала кисть его руки, крепко-крепко, чтобы теперь прочувствовал он.       С ним. С шестого курса и по настоящую секунду.       — Знаю. Но иногда из-за этого только тяжелее.       — Не должно, ведь я всё понимаю, и мы..       — Поттер не заёбывает? — перебил её Драко.       Он всегда перебивал её, если не собирался продолжать обсуждаемую тему.       — Нет. Конечно нет, всё нормально, — выдохнула Грейнджер, понимая, что спорить с Малфоем сейчас бессмысленно. — Мы с Гарри хорошо уживаемся вместе.       От неё не укрылось, как заострились желваки на его скулах.       — А мне вот кажется, что заёбывает, — холодно выплюнул Драко, и она чуть нахмурилась. — Ведь сходить в чёртову Годрикову впадину было идеей отбитого идиота, а из вашей троицы под это определение подходят Поттер и Уизли, но Уизел выпал из номинации, так что поздравь от меня Поттера.       Гермиона приоткрыла рот, совершенно неготовая к тому, что Малфой будет в курсе их с Гарри посещения впадины. Он хмыкнул так, будто именно такую её реакцию и предполагал.       — Откуда ты знаешь?       Наверное, это был глупый вопрос, учитывая, с кем живёт Драко и какие собрания посещает.       — Он тупица, который даже не предполагает, куда суётся, но чем ты думала, Грейнджер? — проигнорировав её вопрос, продолжал возмущаться Малфой. С грубым недовольством и осуждением.       — Гарри не идиот и не тупица, Драко. Это было опасное, но смышлёное решение. Так было нужно.       — Причину, конечно же, ты мне, как всегда, не скажешь, — скривил губы Драко, и Гермиона опустила глаза.       Она не могла сказать. Но и испытывать это дурацкое чувство вины перед Малфоем тоже было трудно, это било её по щиколоткам и заставляло ударяться о твёрдую землю.       — И что, вы получили, что хотели?       — Нет, — снова посмотрела на него Гермиона.       Годрик, как же снег шёл ему. Его волосы, кожа, были будто сотканы из этих холодных белых частиц и припорошены льдом.       В глазах Малфоя вспыхнули злые искры.       — То есть по прихоти Поттера вы чуть не сдохли просто так? — его пальцы так крепко сжали её талию, что утром Гермиона наверняка обнаружит там следы.       — Слушай, ты сердишься, я понимаю, но наше с ним дело не предрасполагает осторожность и уве..       — Почему так? — спросил он и склонил голову, смотря на то, как Гермиона убирает полумесяц колье под свитер.       Грейнджер накрыла ладонью спрятанный подарок.       — Так только я смогу видеть и ощущать его. Спрятанный, он будет только моим, — сказала Гермиона, поднимая голову и задерживая дыхание от проницательного взгляда, которым Драко чуть ли не проделывал дыру в её ладони, лежащей на свитере.       Он смотрел ещё какое-то время, сохраняя между ними тишину. Вдруг его брови слабо дрогнули, и Малфой перевёл взгляд с ладони в карие блюдца.       — Это наша последняя встреча.       Она читала об этом. Когда боль настолько сильная, что перерастает в физический удар, бьющий холодом по грудной клетке. Ледяной электрический разряд превращает рёбра в прах, пыль, серое ничто. А потом хватает отчаянно бьющееся сердце и сжимает его так сильно, что кровь сдаётся и перестает бегать по телу. Часы перестают отстукивать секунды жизни.       Потому что боль отобрала её.       — Что? — тихий безжизненный шёпот слетает с губ Гермионы, но шум в голове мешает фокусироваться на чём-то кроме ледяного разряда.       — Мы обязаны перестать встречаться, Грейнджер.       Полумесяц вдруг начал раскаляться и обжигать её кожу, заставляя дышать чаще.       — Почему? — она хотела, чтобы её голос звучал ровно. Но он дрогнул.       Малфой смотрел на неё, но Гермиона не могла различить ни одну эмоцию, которую он испытывал. Ни одну. И вдруг снег, падающий на его плечи, перестал быть красивым и уютным. Он чертовски пугал её, и холод пробрался под свитер, расчленяя кожу Грейнджер на кусочки.       — Когда я уходил за территорию Малфой Мэнора четыре недели назад, Волдеморт увидел это. Как я аппарирую за ограждением и возвращаюсь через час. Тогда я не узнал об этом, но две недели назад он снова объявился в Мэноре и снова, блять, видел мой уход, — Драко замолчал, пока Гермиона чувствовала, как разрывает грудную клетку сердце. Которое должно было уже умереть. — И сегодня перед отправлением на задание он задал мне вопрос, куда же я сваливаю. В завуалированной и напускно мягкой форме, но до меня сразу дошло, что это предупреждение. Первое и последнее, Грейнджер.       Наверное, она должна была что-то сказать. Но никогда ещё их встречи не оказывались настолько опасными. Никогда ещё они не были так близки к смерти: сделай шаг — и костлявая сгрызёт тебя дотла.       — Сегодня сила моей окклюменции спасла нас, но в следующий раз он не остановится на одной неудаче. Если я не прекращу уходить, Волдеморт узнает ваше месторасположение.       — Не узнает, — торопливо выдохнула Гермиона, кажется, забывая обо всём на свете. Обо всей опасности. — Мы же встречаемся в месте, где мы с Гарри не живём.       До этого не жили. Сейчас это было действительно чертовски рискованно, и стоит одному старому деревянному мосту оказаться пересечённым — им конец. Та же участь их ждёт, если он разрушится.       Но нарастающая паника затмевала её разум, охватывая только чувства и посылая логику.       — Грейнджер, раскрой глаза, мы не знаем, на что он способен! Меня с Волдемортом связывает Чёрная метка, и все её возможности неизвестны никому. Стоит только вспомнить, как быстро он находил тех, кто посмел не явиться, когда Тёмный Лорд созывал Пожирателей. Момент — и ты уже мёртв, — холод пробирался всё глубже, цепляя её нервы.       — Ты предполагаешь, что с помощью Метки он сможет проследить за тем, в какое место ты траснгрессируешь, — тупо кивнула Гермиона, наконец-то подключая мозг и насильно давя панику с болью, хотя у неё ни черта не получалось. — Да, точно, ты прав. Он найдёт нас, и тогда Гарри..       — Не Поттер, — грубо оборвал её Драко. — Ты, Грейнджер. Мне плевать на него, я беспокоюсь только за твою жизнь. И я знаю, если Волдеморт с помощью меня вычислит, где вы, то убьёт тебя в наказание мне. И скорее всего сделает это собственноручно, потому что подозрение будет слишком сильно, чтобы он не явился сюда лично, и тогда станет ясно, что маглорождённая девица — подружка драгоценного Поттера, значит и он здесь. А великий Избранный — главные ебучие цель и желание Волдеморта, — ядовитый сарказм, когда Малфой говорил о Гарри, отравлял всё вокруг.       Гермиона знала это. Знала, что Волдеморт тут же убьёт её, а следом и Гарри, потому что его просто никто не сможет предупредить об опасности. Он может убить и Драко вместе со всей его семьей.       Мерлин, как же она ненавидела войну. Жестокая стерва отбирала слишком многое, она отбирала всё. Каждого человека и каждую вещь, которые ещё были способны заставить улыбаться и ощущать тепло внутри. Только сначала давала время привыкнуть, насладиться, поверить в то, что этот источник редкого счастья будет с тобой всегда. А потом пинала ногами в лицо и отбирала, как игрушку у ребёнка. Самую любимую.       Ненавидела.       Гермиона чувствовала, как предательски жжёт глаза. Но она не должна плакать, она должна быть сильной. Пожалуйста.       Пожалуйста, не уходи.       Мне страшно.       — Не бросай меня, — она была способна только на отчаянный шёпот.       Грейнджер понимала, что Драко полностью прав. И пускай для него в приоритете была её жизнь, для Гермионы главным сокровищем, которое следовало оберегать, — жизнь Гарри. Он прав, но что делать с чувствами, из-за которых хотелось кричать до срыва связок?       — У нас нет выхода, — тихо, но до боли уверенно сказал Малфой.       Он вынул руку из-под её свитера, обхватывая щеку Гермионы и скрывая ладонь в её волосах. Драко секунду просто смотрел, а потом резко нагнулся и накрыл её губы своими.       Грейнджер впилась руками в его шею, поклявшись никогда не отпускать. Потому что не могла и не хотела. И шёпот разума о том, что это его не удержит и не спасёт их связь был жестоко отброшен в угол, где никто не был способен услышать и принять его. Малфой целовал, кусал, так сильно, что Гермиона ощутила привкус собственной крови, стекающей по их губам.       Так, будто это был их последний поцелуй. И ведь он был таким на самом деле.       Она поддавалась и запоминала каждое движение, оставляющее отпечатки его кожи. Бродила руками по его телу, обтянутое блядской ненавистной формой Пожирателя, чтобы запомнить и прокручивать в голове каждый миг. Потому что больше их не будет. Будет лишь мрачный холод, такой, который окутывал их сейчас.       И в этом холоде лишь два горячих сердца. Горячих и сломанных, оставивших страдающую надежду позади.       — Я так много хочу тебе сказать, — судорожно выдохнула Гермиона, на секунду отстраняясь, чтобы вдохнуть воздух в лёгкие.       — Не говори ничего, — он снова по-хозяйски притянул её к себе, запрещая растрачивать секунды на ненужный воздух.       И она знала, почему так. Слова делают больнее и не позволяют сделать шаг назад. Спасительный шаг от.       Грейнджер только через минуту поняла, что слёзы предали её и побежали хаотичными дорожками вон из глаз, перемешиваясь с кровью и проникая в рот.       Она правда держалась, но сил реально не хватало.       — Неужели я стал так плохо целоваться, что ты плачешь? — Малфой шумно дышал из-за напрочь сбитого дыхания.       — Не пытайся отшутиться, Драко, просто не смей. Ты знаешь, что это значит для меня, — Гермиона раскрыла зажмуренные глаза и посмотрела на него. В его такую любимую холодную бездну с голубыми осколками. — И для тебя тоже, иначе бы ты сюда не приходил.       — Я не хочу разбивать тебе сердце, Грейнджер.       — Но ты всё равно это делаешь, — медленно покачала головой Гермиона, и голос снова сломался до шёпота.       Драко стёр большим пальцем влажную дорожку слёз, а потом ещё одну чуть ниже — крови.       — Это война, — просто сказал он. Но в двух этих словах было столько холодной обречённости. — Ты понимала, что рано или поздно это должно случиться.       — Слишком рано, Драко, у нас должно было быть ещё время, — тихо жаловалась Гермиона, прижимаясь щекой к его руке. Всё также холодной.       Малфой молчал, и Гермиона отдала бы свою душу, только бы узнать, о чём он сейчас думал. Но и просто чувствовать его запах и ощущать на себе колючий холодно-тёплый взгляд было ей так дорого.       — Обещай, что будешь осторожна, Грейнджер, — в его голосе появилось то самое приказное предупреждение.       Но он должен знать, что его просьба-приказ была напрасной.       — Это война, ты сам сказал. Так как я могу..       — Обещай, Гермиона!       Она прикрыла глаза, бесшумно пуская ещё одну слезу. Позволяя ей тихо скатиться вниз и раствориться в уголке её губ.       — Хорошо, Драко, я обещаю, — в этот раз голос её был ровным. Он обрёл твёрдость. Надолго ли? — Только если ты пообещаешь, что мы ещё увидимся.       Если пообещаешь, что выживешь в одном доме с Волдемортом.       Малфой провёл рукой по локону Гермионы, пуская её кудрявые волосы между пальцев, и склонил голову. Но он молчал. Снежинки растаяли на его ладони, делая её немного влажной.       — Ты дрожишь.       — Я замёрзла.       И это было правдой, осеннее пальто и лёгкий свитер не спасали от мороза. Но холод уничтожал не только одно её тело.       — Я не стану предлагать тебе мантию Пожирателя Смерти, — отрезал Драко, доставая палочку, чтобы, видимо, создать для неё тепловые чары. Хотя они развеялись бы сразу, как только он покинул бы это место.       И скольких людей Малфой пытал этим самым древком? А теперь хочет укрыть её им от холода. Но самое страшное, что ей было всё равно на эти цифры. Он — всё, что ей было нужно.       И всё, что у неё прямо сейчас вырывали из рук.       — Нет! — остановила его Грейнджер. — Не нужно, я хочу чувствовать этот холод.       Малфой изогнул бровь, а потом слабо усмехнулся, снова пряча палочку под чёрной пеленой своей одежды. Поистине чёрной.       Очередной снег превратился в капли воды на его ладони, но он будто бы не замечал этого, не моргая смотря в глаза Гермионы. А потом медленно перевёл взгляд на свои пальцы, спрятанные в каштановых волосах и холодных снежинках, и снова столкнулся с болью, имеющей карий цвет.       — Знаешь, я всегда любил снег, — он слабо прищурился. — А теперь и тебя.       Грейнджер казалось, что она больше не сможет дышать, потому что ледяной разряд наконец-то добился своей цели: уничтожил её сердце, разбрызгивая кровь по всей белой земле.       Они никогда не говорили это друг другу. Это было что-то вроде негласного договора между ними: чтобы была обязательная причина прийти в следующий раз, при любых обстоятельствах. Чтобы оставалось что-то, что они не успели сделать. Хотя не было сделано ещё так много. Словно закинуть крючок удочки, который цепляется за что-то крепкое и нерушимое, и две недели перебираться по перекинутой леске до этого крючка. До следующей их встречи, на которой они обязательно не скажут что-то очень важное, потому что должны были сказать в следующий раз.       Иначе бы это означало конец.       Гермиона молчала, слабо качая головой и не собираясь говорить то, что так давно рвалось наружу. Что дробило кости и разрывало грудь, что на протяжении полугода обязывало её приходить сюда раз в две недели, несмотря на огромный риск. Она не хотела соглашаться с тем, что это конец.       Малфой последний раз очертил её скулу, а потом сделал шаг назад. Второй. Третий. И вот он уже стоял в метрах от неё, не прерывая контакт глаз. Серая бездна и карий вихрь.       Гермиона сорвалась, делая три быстрых шага к нему.       — Драко, я лю..       Хлопок — и его больше нет. Лишь пустота, мгновенно заполняющаяся снегом, который кружила и душила метель.       Он не дал ей договорить. Не дослушал её.       Она не успела.       Гермиона рухнула вниз, и снег под ногами хрустнул. Или это были её кости? Она не понимала, лицо так сильно жёг мороз или слёзы. Всё смешалось в одну адскую смесь, ломая её на грубые куски. Разорванное сердце замерзало и раскалывалось на такие же маленькие льдинки, как эти снежинки, которые ещё минуту назад таяли на руке Драко. Которые сейчас оседают на её плечах, придавливая к земле.       Та тревога не оказалась напрасной. То самое что-то действительно случилось, только не с ним, а с ними. Обоими. И теперь надежда окончательно покинула её, забирая с собой всю поддержку и заставляя давиться в рыданиях, скручивающих живот. Гермиона склонилась над коленями, которые были мокрыми, потому что снег просачивался сквозь джинсы, ногтями вспарывая рыхлую землю, смешавшуюся с проклятым снегом, и сжимая её в кулаках.       Она не знала, когда увидит его. Потому что ориентира больше нет. Не знала, увидит ли вообще.       Ведь он не дал ей обещание.