Два брата

      Боромир зашел в свой просторный кабинет и устало сел в кресло, вытянув ноги. С раннего утра он занимался делами, осматривал укрепления, ворота, которые надо было спешно заменить новыми, отдавал распоряжения насчет гарнизона, осматривал арсенал. Сердце его болело от ран, нанесенных любимому городу, и потому он деятельно бросился залечивать их, не думая о том, для чего он это делает, что ждёт Минас Тирит, и встретят ли временные ворота войско врага или торжествующих друзей. Он делал это, потому что бурная деятельность более его привлекала, чем раздумья о том, нужно ли это кому-то и имеет ли смысл это делать. Он твердо знал, в чем его долг, и, как мог, старался его исполнять.        Старый слуга внес ему обед: крепкий бульон, хлеб, сыр, немного вина. Более роскошные яства будут ждать лучших времен. Боромир кивнул, выражая благодарность, и с аппетитом принялся за обед. Старые его покои, которые он покинул так давно, ничуть не изменились, хотя вокруг переменилось все. Два окна с видом на город, Пеленнор, Андуин, за которым начиналась мгла, гобелены со сценами охоты, оружие на стенах, ковер, укрывающий каменные плиты, стол и старинное кресло. Многие столетия наместники занимали это крыло, переделывая покои под свои нужды, меняющиеся от поколения к поколению. Скоро все придется переделывать вновь. Он женится, появятся дети, и снова в этой части замка появится жизнь. Если его семья будет большой, а он этого желал, придется даже переделать покои матери, которые стояли нетронутыми с самой ее смерти. Боромир тяжело вздохнул, то ли от воспоминания о матери, то ли просто от усталости.       Мысли эти, полупечальные, полурадостные, заставили его вспомнить о своем намерении достать наряды матери и преподнести их Эовин. Во-первых, в качестве дипломатического жеста, во-вторых, в качестве ухаживания. Он позвонил в колокольчик. Из-за двери показался Улрэд. — Что вам угодно, господин Наместник? Это имя по отношению к нему все еще резало ухо Боромиру. — Позовите Замин. Она была старой няней Финдуилас, а затем и ее сыновей. В ожидании Замин, Боромир встал и подошел к окну. Его кулаки сжались от гнева и горечи при виде разоренных земель, которые он видел всегда такими богатыми, обжитыми. Нижние ярусы цитадели были основательно потрепанны, если не лежали в руинах. И все же он немного гордился тем, что мало помалу город начинал оживать, разгребались завалы, залатывались дыры и вновь появлялась особая городская жизнь, ни от кого не зависимая, на первый взгляд хаотичная, но такая деятельная и целеустремленная. Каждый горожанин, преследуя собственную выгоду, незаметно для всех и для себя трудился на благо города.       — Господин Боромир, и не чаяли уже вас увидеть, — всплеснула руками старушка, — как рог ваш по реке приплыл, так сами не свои были, и я, и брат, и батюшка ваш.       При мысли об отце Боромир нахмурился.       — Госпожа Замин, я знаю, что вы заведовали всеми делами матери, — его губы сжались, на виске показалась жилка, — в обителях целения сейчас находится королевна Рохана, прекрасная Эовейн, у ней совершенно нет одежды, подходящей для королевны союзного государства, так вот, я хочу преподнести ей наряды матери. Старушка расплылась в улыбке и в глазах, которых было почти не видно под тяжелыми веками, заплясали искорки. — Это вы прекрасно придумали, господин Боромир, правду сказать, чем они здесь пылятся, лучше пусть послужат королевне, тем более вы сказали, что она прекрасна? — Прекрасна, как майская роза на восходе, многоуважаемая Замин! Боромир шел слегка позади старой няни. С их последней встречи, когда она вместе с отцом и братом провожала его в путь, Замин, казалось, еще постарела, еще сгорбилась. Впрочем, она была старой все время, что он не помнил, но мать ему рассказывала, что в молодости Замин была знаменитой красавицей в Белфаласе, но жених ее, рыцарь, погиб в сражениях на восточных границах, и с тех пор она хранила по нему траур, отдав все силы воспитанию детей сперва в семье князя Адрахила, потом в семье наместника Дэнетора. Замин отворила дверь в покои Финдуилас, и Боромир осторожно туда заглянул. Солнечные лучи осязаемо висели в облаке пыли, которая устилала кресла, шторы, зеркала, светильники. Все здесь было обставлено по вкусу Финдуилас — в светлых тонах, многое было привезено из Белфаласа, например гарнитур из светлого дерева, растущего только там. Боромир однажды побывал в роще таких деревьев — они росли на самой кромке моря, прилив заливал их, а во время отлива корни лежали на песке, из белые стволы, будто сложенные из нескольких деревьев, напоминали каменные колонны. Боромир помнил, как мать сидела в этой гостиной с придворными дамами и ткала гобелен. Они проходили комнату за комнатой, одинаково светлых и мертвых. Жизнь их покинула тридцать лет назад, и с тех пор редко кто здесь появлялся. В последние годы даже Дэнетор забывал отдавать распоряжения, чтобы в покоях его жены прибрались. Наконец они дошли до спальни, последней комнаты в анфиладе. Здесь гардины были не из шелка, а из серебристого бархата, так же, как и полог над резной кроватью. В углу стояли умывальник и зеркало, по стенам были расставлены сундуки с одеждой. Дэнетор старался выразить свою любовь, как умел, заказывая богатейшую одежду для жены, но ей было нудно не это, а вольный воздух, и она завяла в крепости, не выдержав тени на востоке. Замин открыла один из сундуков ключом из связки, висевшей у нее на поясе, но откинуть тяжелую крышку она не смогла. Боромир помог ей, и вместе они начали разбирать наряды. Белое бархатное платье, расшитое жемчугом и бисером, в котором Финдуилас любила появляться на приемах. Красное шелковое, которое любил Дэнетор, но которое совсем не нравилось матери Боромира. Он помнил только раз, когда она в нем появилась — летящий шелк, бьющийся под ветром, как пламя, и жесткий лиф, расшитый чёрными камнями, похожий на кольчугу. Голубые, белые, серые, розоватые платья на каждый день. Черное бархатное, совсем простое, но плечи и грудь были покрыты сеткой из черного обсидианового бисера. Оно было сшито почти перед самой ее смертью, и как страшно она в нем выглядела — еще прекрасная, но освещенная потусторонним светом, исходящим от бледной кожи, и тем ярче был он, чем чернее был рядом бархат. В следующем сундуке было всего два наряда — жесткое, из золотой парчи, расшитое янтарем, с церемонии посвящения наместника и белое, многослойное, из атласа и бархата, это был свадебный наряд. Боромир закрыл второй сундук: — Эти наряды пока, думаю, королевне Эовин не нужны. — Зря вы так думаете, стоит отдать свадебное платье в починку, обновить для нынешних мод. Девушки в ее возрасте быстро выходят замуж, — Замин лукаво улыбнулась. Странно было видеть, как у Боромира, могучего воина, начавшего свой пятый десяток, на щеках выступил румянец. — Отдамся на волю вашей прозорливости, уважаемая Замин. Распорядитесь тогда этим платьем. В третьем сундуке оказались самые простые дорожные платья из шерсти и замечательный плащ из серо-голубого бархата, по краю расшитый звездами. В четвертом были туфли, из которых Боромир отобрал несколько пар, в пятом — ларцы с украшениями, из которых Боромир достал две шкатулки — с жемчужной нитью и серебряным поясом, изображающим диковинные цветы и птиц. Собрав все при помощи Замин в два сундука, Боромир распорядился отнести их в обители, а сам пошел заниматься заботами города, в котором то там, то здесь, а чаще везде требовалось его руководство и распоряжение.

***

Солнце начало клониться к западу, и под его лучами стена города, ограждающей сад обителей, ярко и радостно сияла. Казалось, сюда на краткие часы вернулась другая эпоха — мира, весны, тепла. Эовин сидела на солнце, наслаждаясь его лучами. Простая телесная радость если не лечит раны душевные, то позволяет хотя бы забыть их на время. В тени галереи, выходящей в сад, стоял Фарамир, прислонясь к колонне. Если он выйдет в сад, Эовин обязательно его заметит, и, хочется ей того или нет, ей придется с ним заговорить, Фарамир же не знал, насколько ей хочется разговаривать с кем-то сейчас, а потому стоял в тени и тихо смотрел на девушку. Во всяком случае, так он себе это объяснял. Ярко-зеленая листва сквозила на солнце, обрамлял стройную высокую фигуру в грязно-бежевом сюркоте, иногда Эовин слегка поворачивала голову, и тогда Фарамир видел ее бледную щеку, освещенную солнцем, и прядь золотых волос, выбившихся из косы. — Добрый день, господин Фарамир! Фарамир обернулся: за его спиной стоял невеличек. — И вам добрый день, господин… — Мериадок Брендибек к вашим услугам, — представился Мерри и поклонился, подхватив полы эльфийского плаща. — Очень приятно познакомиться с вами, прославленным героем. Мерри улыбнулся. — Ну что вы, куда мне до вас. А если вы про, — тут он осекся, — то это вся королевна Эовин, к которой вы так боитесь подойти. — С чего вы это взяли, господин Мериадок? — как ни был сдержан и спокоен Фарамир, но такое бесцеремонное вмешивание в его дела оскорбило его. — Я уже давно гуляю по галереям вокруг сада, почти все то время, что вы стоите тут, и разглядываете королевну. Если бы вы не хотели на нее смотреть, вы бы давно ушли, а если бы не боялись подойти, давно бы это сделали. Фарамир внимательно посмотрел в голубые глаза периана, но промолчал. — А боитесь вы потому, что она влюблена в другого, а в нее влюблен дорогой вам человек. — Ты проницателен, невеличек. Не откуда ты все это знаешь? — Я был в Эдорасе и видел все взгляды, которыми обменивались госпожа Эовин, господин Боромир и Бродяга… точнее, Арагорн. — И все же, господин Мериадок, я не вполне понимаю, чем заслужил вашу откровенность. — Вы хороший человек, господин Фарамир, ваш брат много рассказывал мне о вас в нашем путешествии, и я вижу, как вы мучаетесь. Не то чтобы слова мои облегчили вашу судьбу, но, может, хоть на сердце полегчает. — Вы правы, господин Мериадок. Пойдемте погуляем по саду, и я тоже расскажу то, что может быть вам интересно. Они вышли из густой тени галереи на яркое солнце. — Когда я был в разведке в Итилиэне, на границе страны, которую не принято называть, я видел ваших друзей: Фродо и Сэмуайза. — Ты меня обманываешь! — воскликнул от изумления Мэрри. Эовин оглянусь на них, и улыбнулась. Мерри и Фарамир поклонились. Эовин продолжила смотреть из-под полуприкрытых век на две фигуры — невысокую в плаще, похожую на детскую, и изящную сильную фигуру в черном бархатном дублете. Длинные волосы падали Фарамиру на лицо, и он то и дело откидывал их. — Я встретил их и некое создание, Голлума, на пути в Мордор, — на этих словах в небе пронеслась тень, и трава будто поблекла, — но путь, который они избрали, был недобрый. Я снарядил их в дорогу всем необходимым, но дальше следы их теряются в густом мраке. Мерри заметно встревожился, но бодро сказал: — Что ж, мы много раз уже побывали в передрягах, может, и сейчас обойдется. Взять твоего брата: мы думали, он совсем уж плох, а вот здоровехонек, несмотря на десяток орочьих стрел. Фарамир опустил голову и задумался. На что они надеются здесь, когда вся их судьба зависит от двух хоббитов, идущих сквозь страшную страну, совершенно одних, с кольцом, которое все сильнее, чем ближе к хозяину. Потом мысли его переметнулись к брату, который, казалось, никогда не поддавался отчаянию, и на миг промелькнула мысль, что лучше бы один из них погиб, потому что сейчас счастье одного требует несчастья другого. — А Гэндальф-то знает? — Конечно, я рассказал ему, когда он был здесь. — Ну если он уверен в победе, я тоже, его никто не обманет. Отец никогда не любил Гэндальфа. Потому что отец был подвержен отчаянию, а Митрандир не, огонь надежды. Перед глазами пронеслись страшные образы из гробницы. — Господин Фарамир! Господин Фарамир! Фарамир обернулся. К нему спешили несколько слуг с тяжелыми сундуками. — Это подарки от вашего брата госпоже Эовин, он сказал сперва отдать их вам, чтобы вы их преподнесли. — Спасибо за то, что исполнили его поручение. Впрочем, вот и сама королевна. Фарамир с Мэри и четырьмя слугами подошли к Эовин. Та встала, улыбнувшись: — Добрый день, господин Фарамир и Мериадок. — Здравствуйте, госпожа Эовин, позвольте преподнести вам подарок от брата и от меня: это наряды, достойные вас, вашего положения и красоты. Эовин покраснела и нахмурилась: — Боюсь, мне неловко принять ваш дар. — Но нас обязывают правила гостеприимства, негоже королевне Рохана ходить в столице Гондора в одежде простой прислужницы. — Что ж, если таковы правила, я приму, но не с добрым сердцем, тому, кто находится между жизнью и смертью наряды не нужны. Вы знаете, что мечу обрадовалась бы я больше, а я знаю, что это не в вашей власти, — она вздохнула и направилась в сторону своей комнаты. Фарамир сделал знак носильщикам следовать за ней. — Позволить вам броситься в битву мы с братом и в правду не можем, но я могу заказать вам тренировочный костюм и костюм для верховой езды. — Правда? — глаза Эовин загорелись, и она резко остановилась, так что носильщики сзади натолкнулись на Фарамира, который шел слегка позади королевны. — Я сделаю все возможное, если в городе остались швеи. — Я буду премного вам благодарна, а то я совсем не знаю, как себя занять, а сил у меня прибавилось, — она от радости схватила руку Фарамира, но, смутившись, сразу же отпустила, — огромное тебе спасибо, Фарамир. — Поставьте сюда, — сказал Фарамир слугам, когда они пришли к комнате Эовин, — и передайте мою записку брату, хотя нет, я сам займусь этим делом, он и так занят. Большое вам спасибо. Эовин попыталась открыть сундуки, но ларец был закрыт. — Я совсем забыл, вот ключи, — Фарамир протянул ей два серебряных ключа с эмалью. Эовин отперла замок первого сундука и с силой откинула крышку.