Ветер вереска

С листьев серебристой вереницей падали капли. Из-за плотных дождевых облаков стоял сумрак, хотя ещё был ранний вечер. Майский, грозовой. Ноги нерешительно переступили по порогу — было страшно наступить туфельками в грязь. Да и ситцевое платье с дождём не очень дружило. А голод, наверное, был пострашнее дождя и влажной земли. Решимость вдруг ударила точно, в самое сердце, и то быстро забилось, пытаясь казаться храбрым и благородным. Пальцы на миг ослабели и разжались, едва не выпустив хлеб. А потом туфельки шлёпнули по луже, брызги взметнулись в стороны. Берёза становилась всё ближе, а хлеб в руках остывал.

***

      Утерев пот со лба рукавом рубашки, Стефани выдохнула, снова согнула ногу в выпаде вперёд и надавила. Второе колено коснулось земли, на белой ткани вновь отпечаталась коричневая пыль. Кадеты повторяли это упражнение до скрипа в мышцах и боли в коленях, а следом ждало новое.       — Ниже, выпады ниже! — рявкнул Шадис, с силой хлопнув кого-то по плечу. Кадет охнул и присел на месте. — Ниже, глухое вы отребье, или нагибаться будете в другом месте. Сейчас в планке до обеда простоите!       Угроза оказалась действенной. Кадеты оживились и стали показательно стараться, лишь бы не навлечь на себя что потруднее.       Июль заканчивался, и лето брало своё. Жара стояла с раннего утра до заката, продохнуть можно было лишь перед сном, когда окна оставляли нараспашку даже несмотря на комаров, а в остальное время кадеты задыхались от духоты. Казалось, что ещё чуть-чуть, и начнут драться за воздух. Пот лился ручьём, одежда липла к телу и натирала кожу. Куртки уже никто не носил, а у рубашек закатывали рукава. Инструкторы, слава Стенам, смотрели на это сквозь пальцы, хотя могли и придраться, что не по уставу. Наверное, и у них сердце было.       Шадис дал команду на передышку. Стефани разогнула ноющую спину и выдохнула, помахивая на себя ладонями. Живительный холодок охватил шею и ключицы, колыхнул расстёгнутый ворот рубашки.       Ладони нещадно болели из-за натёртых мозолей. Стефани забинтовала их тряпицами, выпрошенными в лазарете, но те, уже сменённые утром, вновь пропитались солёным потом, их снова надо было стирать. За неподчинение Вергеру пришлось две недели вне очереди дежурить ночью и драить отхожее место. Привыкшей к городской чистоте и ухоженности Стефани хотелось рыдать. Она сроду не делала никакой работы, разве что училась шить салфетки да вязать кружева, а тут грязь, скверный запах, ещё и мухи страшно жужжат. Стефани не была уверена, кусаются ли они, но мальчишки уверял, что ещё как, особенно тех, кто чистый. Мол, это их привлекает, потому что сами мухи замызганные оборванки. Из-за этого Стефани вся напряглась, опасливо вздрагивала, когда жужжание становилось громче, и неуклюже взмахивала руками, пытаясь отмахнуться. Она думала, что там и умрёт (как говорили иные кадеты — подохнет или скопытится). Ей было дурно, голова кружилась, а лёгкие просились вывернуться наизнанку.       На ночном посту ужасно клонило в сон и приходилось таращиться на огоньки окон, а ещё комары жрали. Вергер смотрел так, будто выиграл и поставил её на место. Хотя где было её место, место сопливого кадета, ещё даже не солдата? Это, конечно, вгоняло в тоску и зарождало жгучую обиду. Но Стефани понимала, что нарушила устав и должна была ответить по-взрослому, по-военному. Она даже возмущаться не имела права, чего, собственно, и не делала. Возмущаться было страшно.       Зато кому было не страшно, так это Люке. Она бурчала по поводу и без. Люка была такой шебутной, что становилось за неё страшно. Порой она встревала в стычки со здоровенными кадетами и прямо-таки нарывалась, скаля зубы. Получив от Имир, она, кажется, только больше распалилась и теперь решила, что будет выходить из драки или победительницей, или мёртвой. Драк, к счастью, не случалось — инструкторы пресекали их сразу же и давали нагоняй всем в радиусе пары метров, да и сами кадеты спешили разнимать товарищей. А то бывало, что в пылу доставалось и правым, и виноватым, и тем, кто просто подошёл спросить, где инструктор Казиник. Стефани казалось, что всё это какой-то глупый спектакль — кадеты (в основном мальчишки) могли вспылить из-за любой ерунды, и потом их было трудно растащить. Как сцепятся, пиши пропало. Разругаются, наорут друг на друга, а через пару часов идут рядышком как ни в чём не бывало и спокойно разговаривают. Стефани их не понимала. Вроде ссорились, а вроде нет. Над кадетским, где двум с лишним сотням детям приходилось уживаться в тесноте и на личное пространство ежеминутно посягали, постоянно кружило напряжение. И в любой момент, как спичка, могла вспыхнуть ссора.       В перерыве Стефани отползла к деревянной стене. Она немного размотала бинт и взглянула на преющую кожу. Мозоли стали набухать, и прикасаться к ним стало ещё больнее. Стефани запрокинула голову и тяжело вздохнула.       — Что-то случилось?       Она дёрнула головой налево. Бертольд скользнул взглядом по её рукам, на лице его нарисовалось подобие жалости. Кажется, спрашивал он то ли из вежливости, то ли от простого любопытства.       — Да так, — выдохнула Стефани. — Тяжело просто.       Бертольд скрестил руки и задумчиво пожевал губу.       — Прости, можно вопрос?       — Ну… Да? Давай.       Вид у него сделался неловкий, будто Бертольд собирался сказать какую-то глупость или грубость и заранее извинялся. Он опустил взгляд, тихо вздохнул и заговорил:       — Зачем ты пришла сюда?       — Что?       — Нет-нет, я не про… — заговорил он, словно оправдываясь. — Ой, ты только не обижайся. Не думай, я не хочу сказать… Ох.       Он умолк, вздохнул и покачал головой. Стефани кивнула и принялась вновь заматывать руки тканью, только ровно, без складок.       — Я поняла.       Бертольд покосился на неё и осторожно добавил:       — Правда? Только не обижайся. Я не хочу сказать, что тебе надо было уйти или…       — Да я поняла. Правда. И я не обижаюсь, — бросила Стефани и на всякий случай улыбнулась.       Она в самом деле поняла. Ну или думала, что ей всё ясно. По Бертольду было видно, что он хочет сказать, даже если он это отрицал. Что ж, Стефани и сама задавалась вопросом, почему она до сих пор не ушла. Хотя порой ведь хотелось очень-очень, распрощаться с жабами-инструкторами и вернуться в родную Гарду, тихую и добрую. Вероятно, вообще все кадеты, которые знали Стефани, удивлялись, что она до сих пор здесь делает. Но ответ, наверное, не был слишком сложным. По крайней мере, даже если Стефани не могла ответить полностью, одно она знала точно: было бы жаль расстаться с девочками и бросить их тут. Да и младших мальчиков тоже жаль. Ладно её гордость и сломанные ожидания, с этим смириться можно, но Стефани знала, что будет тосковать, оставь она ребят здесь. Так что… Она пока останется.       Бертольд выглядел так, будто не поверил ей, но всё же кивнул кивнул.       — Хорошо. Но всё равно… — пробормотал он, нахмурившись. — Ты вроде не из-за Марии, на земледельческие работы тебя не отправят, но ты здесь. В полицию ты не хочешь, в разведку вроде тоже. Хотя я не помню… Но тебе ведь тяжело здесь. Правда? Ну да, киваешь, конечно, тяжело, — выговорил Бертольд, судорожно цепляя пальцы друг за друга, — никому не легко. Но тебе, кажется, прямо совсем плохо.       Он вскинул голову, посмотрел на Стефани и шумно вздохнул. Она даже сказать ничего не успела, как Бертольд продолжил:       — Нет-нет, я не про то, что ты слабая или, ну… Не по-подходишь, а просто… Просто, — с запинками выдавил он, хмуря брови, и понизил голос. — Но мне кажется, что ты страдаешь. Почему ты не уходишь? Тебе же есть, куда возвращаться? Я просто, просто… Просто почему ты здесь? — выпалил Бертольд одним духом, вскинув руки. — Я не могу понять!       Повисла тишина, только с плаца доносилась монотонная болтовня.       — Я не знаю, — пробормотала Стефани, слегка опешившая от сказанного, и тут же встрепенулась. Нет, ей же есть что ответить, почему она не сказала?       Бертольд замер с открытым ртом и растерянно оглянулся, потом вдруг прижался спиной к стене и съехал по ней на землю. Его руки схватились за голову, пальцы вцепились в тёмные волосы.       — Ладно, забудь, — вздохнул, уткнувшись носом в колени он. — Это неважно.       Стефани нерешительно уставилась на землю, потом махнула рукой и присела рядом. Мысли её метались и никак не могли собраться вместе. Пришлось ухватиться за одну — почему она решила стать кадетом — и заговорить.       — Понимаешь, я и сама сомневаюсь, — тихо бросила Стефани, и Бертольд искоса посмотрел на неё, отодвинув руку от лица. — В детстве всё казалось проще. Ну, я думала, как пойду в кадеты, быстренько отучусь и стану солдатом.       Она задумчиво хмыкнула и прислонилась затылком к стене, покручивая в пальцах травинку. Взгляд дёрнулся к ладоням Бертольда, закрывавшим его лоб. Они были длинные, узкие и с видневшимися прожилками вен. Голубоватые ниточки тянулись по смуглой коже и терялись за рукавами рубашки. Стефани недолго смотрела на них, потом отвернулась. Держаться за эти руки было приятно, даже пробираясь через бурелом.       — У нас в Гарде — это город мой — есть штаб Гарнизона. Ну, город у самой Стены, солдаты поднимаются на Стену, спускаются, все дела. Иногда стреляют. Представь, ты спишь, и тут из пушки начинают палить.       — Представляю, — промычал Бертольд. Стефани улыбнулась. Наверное, трудно было представить то, чего никогда не видел.       — Ну и вот, солдат в Гарде много. Полиции не особо, зато Гарнизона… И я как-то в детстве всё пыталась с ними поговорить. Интересно было. Ну а они-то люди взрослые, смеялись, наверное, болтали так, из развлечения. Но мне нравилось. Знаешь, это как… Будто они признавали меня равной. Было приятно. А ещё у них были те устройства, и я видела, как солдаты поднимаются на Стены. А они иногда и по городу летали.       — Эрен называет их показушниками, — пробормотал Бертольд и вздохнул. — И что, прямо по всему городу?       — Ну так, — улыбнулась Стефани, — около площади и ратуши. Народу нравилось. Когда город маленький, и к вам даже бродячие артисты редко заезжают, любое развлечение хорошо. Эх, а то обыденность, знаешь ли, убивает, — задумчиво сказала она и потянулась, разминая ноющие мышцы.       Бертольд двинул бровями и тихо сказал:       — Обыденность, значит, убивает.       — Ну, так взрослые говорят, — ответила Стефани и хихикнула. — Наверное, им виднее. Меня пока не убила. И вот, мне так нравились эти полёты, что тоже захотелось. Если честно, я не думала, что будет сложно. Да знаешь, кажется, я вообще не думала, — немного обижено фыркнула она, сердясь на то, что была так недальновидна.       Сощурившись от выглянувшего солнца, Бертольд наморщил нос и задумчиво помолчал, потом подытожил:       — Ты поступила в кадетское, чтобы летать.       Стефани качнула головой и дёрнула плечом.       — Выходит, что так.       — Интересно.       — Да не то слово.       Они помолчали. Стефани машинально рвала редкие травинки рядом с собой. На языке вертелось признание в том, что все её надежды оказались растоптаны, и жизнь в кадетском ожидания не то чтобы оправдала. Она нерешительно покосилась на Бертольда, думая, нужно ли делиться этим. Потом решила не говорить. Он ведь и сам всё понял.       Палец потёр отворот сапога. Внутри материал был помягче, почти махровый, и Стефани стала рассеянно разглядывать его и тонкий ремешок с краю, потом оттянула белую ткань на коленке. Когда нечего было сказать, форма вдруг становилась очень интересной.       — А что у тебя? — вдруг поинтересовалась Стефани, подняв голову.       — А что у меня?       — Ну, я про кадетство. Почему ты сюда пришёл?       Он поморщился, будто она сказала что-то неприятное. Стефани спешно добавила:       — Конечно, не говори, если не хочешь. Это я так, любопытно стало…       — Ну, я же из-за Марии. Не знаю, как у остальных было, но Эрена и тех ребят вроде тоже сослали на поля.       — Ой, точно…       — И вот, и нас туда тоже отправили, — безрадостно заключил Бертольд. — С Райнером и с…       Он умолк, нервно покусывая губы. Стефани оживилась и с интересом взглянула на Бертольда. Она почти ничего не знала о его прошлом, и сейчас оно могло приоткрыться. Бертольд поджал губы и зажмурился. Стефани соскользнула с обрыва и упала в реку нетерпения.       — С кем? — с напором спросила она, не сводя взгляда.       Поколебавшись, Бертольд ответил дрогнувшим голосом:       — Энни.       Брови невольно взметнулись вверх. Стефани открыла рот. Картинка вдруг оказалась хорошо подогнана, словно она всегда это знала.       — Вы втроём из одной деревни? — тихо поинтересовалась она.       Бертольд мотнул головой, пожал плечом, потом закивал и снова принял неуверенный вид. Стефани сочла это за согласие. Должно быть, его нагнали слишком неприятные воспоминания.       — Понятно, — кивнула Стефани, боясь растревожить что-то страшное.       Казалось странным, что эта угрюмая девочка дружит с Бертольдом и Райнером. Бертольд, конечно, тоже не пылал дружелюбием, но Райнер казался Стефани довольно любезным. Или они просто знакомые? Тогда крупно повезло, что их дороги не разошлись за долгие года, и у ребят рядом был знакомый человек.       Колокол на башне три раза прозвонил. Хор голосов подхватил единый гул: «Построение!», и Стефани лениво оглянулась.       — Пойдём, — бросила она, поднимаясь на ноги.       Бертольд кивнул.       Стефани вдруг задумалась, откуда берётся его беспокойство, порой возникающее за неё. Просто любезность? И это тоже неплохо, но почему-то она упорно думала — а вдруг, что-то другое? Стефани решила, что она слишком придирчива, и поморщилась. Бертольд и так помог ей ещё в начале. Придираться к нему было бы совсем глупо. Стефани нахмурилась, пытаясь избавиться от странных мыслей, лезших в голову. Бертольд не был ничем ей обязан и не был ничего должен. Порой казалось, что он хочет чего-то и сам пытается завязать разговор, а потом вдруг делался неразговорчивым и замкнутым. Это сбивало с толку. Стефани словно балансировала на грани и рисковала одним неверным движением сломать всё. И тогда Бертольд снова превратится в хмурого мальчика, из которого и слова не вытащишь. Такие перемены сбивали её с толку. Может, и не был он никогда дружелюбным, просто обстоятельства вынуждали.       А почему Бертольд тогда помог в апреле практически незнакомой девочке? Ещё улыбался ей и придержал, чтобы помочь. Стефани подняла взгляд на небо и прикусила губу. Солнце опять нырнуло за облака, раскиданные по небу рваным кружевом.       Может, понравилась она ему. От этой мысли Стефани невольно улыбнулась. Наверное, здорово кому-то нравится. Ну, не как девочка, нет-нет. До этого ей было далеко, как до луны. А как, как… Как человек? Стефани повозила губами друг о друга, задумавшись, какой она человек и может ли понравиться так кому-то. Она не знала, но ей очень-очень хотелось нравиться людям. Так ведь легче. А она даже в Гарде, когда была маленькой, тихо мечтала о друзьях. Чтобы было много-много. Ну, даже если не много, то хотя бы несколько. А девочки из её комнаты — это уже подруги или пока нет? А другие кадеты? Этого Стефани тоже не знала.       Она украдкой взглянула на Бертольда. Он смотрел на инструктора, не улыбался и стоял ровно, по-армейски. Серьёзный такой, губы плотно сомкнуты, а взгляд серьёзный… Внутри зажёгся странный интерес. Стефани отвернулась, пряча взгляд, а с губ почему-то не сползала улыбка.       Шадис помуштровал кадетов, недовольный построением, говоря, что это какой-то сброд, а не солдаты. Заставлял их по команде поворачиваться направо, налево, потом велел отдать честь и отправил облагораживать территорию. Маявшиеся без обеда кадеты разочарованно загудели и побрели к бытовкам.       — Ну и бурьян тут! — воскликнула Мина, тыча лопатой в заросли. — Я в шоке.       — Как убирать будем? — озадачилась Ханна и примяла молодой репейник ногой. — У нас такие растут…       Жан фыркнул.       — Такие везде растут. Эй, картофелина, а у вас в лесу там как?       Саша вскинула брови и неловко улыбнулась.       — Да у нас там чего только не растёт. Но сосен побольше будет, — добавила она, почесав затылок. — О, их у нас много.       — Деревенщина, только свои сосны и знает, — буркнула Имир, присев на корточки перед зарослями, и придирчиво их оглядела.       — Знаешь что! — возмутилась Мина, обернувшись к ней. — Ты на всех ворчишь, самая умная?       Имир смерила её взглядом и равнодушно хмыкнула. Мину это разозлило, и она стала взывать к совести. Ханна с Рут присоединились. Имир глазела на них с нескрываемым пренебрежением, потом бросила пару бранных слов, развернулась и ушла. Мина сочла это победой и довольно усмехнулась, скрестив руки. Стефани с сомнением наблюдала за ними. Наверное, ей стоило вмешаться и попытаться их помирить, но она уже устала. Да и всё равно её никто не слушал и почти не замечал.       — А мы с братом такими друг в друга кидались, — усмехнулся Марко, повертев в пальцах мелкий репей. — Липнут будь здоров.       — Знаем мы, — фыркнула Мина и сорвала такой же. Прищурив один глаз, она прицелилась и запустила репей Жану в затылок. — Ха!       Жан ничего не понял, завертел головой и стал шарить ладонью по затылку. Репей повисел на волосах и отвалился, Мина невинно захихикала.       — Ну и зачем? — вздохнула Стефани, укоризненно покосившись на неё. — Думаешь, это приятно?       Мина пожала плечами и состроила непричастный вид.       — А что? Этот вон, даже не заметил ничего. Будет значит, как обзывать Разведкорпус!       Ребята разбрелись по краю территории, соображая, с чего начать. Ханна на пару с Рут стали выкапывать сорняки и выбрасывать за колючую проволоку, Жан разозлился на уколовший его чертополох и принялся с остервенением топтать его. Вскоре колючих резных листьев было не видать.       Стефани пыталась справиться с дикорастущим кустарником. Тот разросся около ограды и заходил на территорию, чем сильно не устроил начальство. Вот они решили схлестнуть в сражении дикие растения, которые не жалко, ибо щё нарастут, и кадетов, которых тоже было не жалко. Горбатится под солнцем в разгар дня было удовольствием ещё тем, но это хотя бы не бегать. Да и лучше сейчас, вместо тренировки, чем потом в ночи или рано по утру, теряя драгоценные часы сна.       Кадеты подкапывали и подрубали корни, выдергивали сорняки, держа стебли через рукава снятых курток, и выкидывали зелень подальше, в поле, которое кадетскому уже не принадлежало. Поняв, что просто так с кустарников не сладить, Стефани обломала у него мешающие ветки и отправила их в общую груду — её решили отправить на растопку, чтобы зря не пропадало. Рядом кружили назойливые насекомые, мимо пролетела пара бабочек-крушинниц. Разогнувшись, Стефани утёрла со лба пот и проводила взглядом два жёлтых пятнышка, вспорхнувших в небеса. Майка и рубашка вновь неприятно липли ко взмокшему телу.       — Уколола меня, зараза, — заворчала Мина, сердито втаптывая колючие листья в землю. — Вот тебе. И тебе, пакостник.       Стефани мотнула головой, отфыркиваясь от мошек, капнула землю под кустарников и надавила на край сапогом. А потом заметила шевеление за оградой и скосила туда взгляд. В проёме межд досками она увидела любопытные глаза, но они тут же исчезли. Послышалась какая-то возня. Стефани удивилась, соображая, кто это, подошла ближе и заглянула за ограду. На неё испуганно уставилась пара ребятишек, ещё маленьких для кадетов. Они упали на траву и прижались спинами к тыну.       — О, ну привет, — хмыкнула Стефани.       Ребята вздрогнули, таращась на неё с таким страхом, будто Стефани пообещала их съесть.       — Мы ничего не делали, — заверила девочка и вытянула руку перед чернявым мальчиком, точно ждала, что на него Стефани нападёт первой. — Мы это…       Стефани ухмыльнулась и свесила с ограды скрещённые руки.       — Да я и не говорю ничего. А вы откуда?       Девочка недоверчиво нахмурилась, всё ещё заслоняя мальчика плечом, словно пыталась спрятать его от Стефани.       — Да не бойтесь, не сделаю я ничего. Я учусь здесь. Кадет, понимаете? — объяснила Стефани и оглянулась. — И вот они все тоже кадеты.       — Мы знаем, — кивнула девочка, немного осмелев. Потом встала на ноги и добавила: — Деревенские мы, вон оттудова.       Она протянула руку, указав пальцем на запад.       — О-о, — оживилась Стефани, — так это ж там… Это вроде там наша Маруся живёт. Ой, вы правда из деревни? Здорово как! А я вот городская…       — Городская, — заворожённо протянула девочка, словно это было какое-то чудо, и потормошила мальчика за плечо. — Елес, слышал?       Мальчик покивал, округли глаза. Они у него были карие, с примесью болотного. А по его носу рассыпались рыжеватые веснушки, прямо как у Марко. Стефани невольно улыбнулась.       — А-а… Елес — это имя?       — Елисей, — ответила девочка. — А я Весняна.       — Чудные какие имена, — хмыкнула Стефани, почесав нос. — Не слышала никогда.       Весняна потеребила кончик русой косички и вновь с любопытством заглянула за ограду.       — А вы там… Солдатами становитесь? — спросила она и затаила дыхание.       Стефани безрадостно усмехнулась, помотав ладонью.       — Ну типа того.       — Здорово, — выдохнула Весняна. — А мы вот тоже хотели, когда вырастем.       — Я не хотел, это ты хочешь, — возразил Елисей. — Я хочу быть, как Ермак. Или гармонике учиться, — добавил он, запрокинув голову, и посмотрел на Стефани. — Ты знаешь, что в Митре учат гармонику?       — Ой, нет, — улыбнулась та. — Откуда мне?       — А они учат, — серьёзно заявил Елисей и покивал. — Говорят, что в Академии искусств. Но я не знаю. А… А я хочу туда поступить. Мне нравится музыка, играть её тоже нравится.       Вон как разговорились, а сначала пугались.       — О, так вы играете на чём-то?       — Да на балалайках, — отозвалась Весняна и нарисовала руками треугольник. — Во какие. Знаешь?       Стефани покачала головой. Дети потеряли к ней интерес и принялись глазеть на кадетов, воюющих с сорняками.       — И все станете солдатами? — полюбопытствовала Весняна. На лице у неё нарисовался живой интерес. Она ткнула пальцем куда-то Стефани за спину и спросила: — Даже тот дядько?       Стефани обернулась и стала искать «того дядю», решив, что девочка увидела кого-то из инструкторов. Может, Казиника или Лекси. Или вообще Шадиса. От этой мысли она хихикнула, но никого из инструкторов в поле зрения не оказалось. Зато попался Бертольд. Он пытался выкорчевать пырей и озадаченно оглянулся, видно, поняв, что тут его ещё много.       — Он выше, чем мой батяня, — пробормотала Весняна, сделав круглые глаза. — У-у, вот это дядько…       — Ты про Бертольда? — удивилась Стефани, наблюдая, как тот устало вздыхает.       — Гликось, он как дерево! — продолжила девочка, потормошив Елисея. — Хочу такою же стати.       Елисей покивал, зорко смотря на Бертольда. Любопытные глазёнки бегали вокруг и неизменно возвращались к нему. Стефани вдруг захотелось похвастаться, что она знает Бертольда.       — А это мой друг, — зачем-то сказала она.       — Я тоже хочу себе высокого друга, — пробормотала Весняна, прильнув к ограде, потом обернулась к Елисею. — Елес, а ты станешь высоким, а? Пожалуйста, давай, вырасти! Я очень-очень хочу высокого друга.       Тот крепко задумался, сведя чёрные брови.       — А твой друг… Как зовут его? — полюбопытствовала Весняна.       — Бертольд, — ответила Стефани, испытывая удовольствие от того, что может рассказать о нём хоть что-то.       Весняна напустила на себя многозначительный вид.       — И имя тоже длинное, — заговорщически прошептала она Елисею.       — А фамилия Гувер, — добавила Стефани. — И ему, кажется… четырнадцать? Ой, хотите позову?       Весняна ахнула и закивала. Стефани соскочила с ограды и подбежала к Бертольду.       — Можно тебя отвлечь?       — А что случилось? Помочь надо?       — Ой, нет. Там просто… Дети из деревни, и ты им понравился.       Бертольд вздёрнул бровь, блуждая взглядом по полю.       — Какие дети? — пробормотал он. — Зачем понравился?       — Пойдём, я покажу, — сказала Стефани и подцепила пальцем рукав его рубашки. Бертольд дёрнул рукой. Она поджала губы и спрятала ладони за спиной.       — Ну… Пойдём, — хмыкнул Бертольд.       Весняна с Елисеем сначала несмело глазели на него, потом осмелели, как со Стефани, и стали задавать всё больше вопросов. И почему Бертольд такой высокий, и не стукается ли он головой, и может ли достать до облаков, и как вырасти таким же (этим в основном интересовалась Весняна). Стефани увлечённо поглядывала то на детей, то на Бертольда. Он озадаченно хмурился, смешно двигал бровями, подносил руки к лицу, изредка даже улыбался. Прислонившись к забору, Стефани сама не заметила, как стала больше наблюдать за ним, чем за детьми. Бертольд усмехнулся, опустил взгляд, сцепив пальцы в замок, и вдруг показался ей красивым.       Бертольд вдруг поднял голову и обернулся к ней.       — Ты же тоже высокая. И что, ничего не скажешь? — полюбопытствовал он, словно вовлекая Стефани в одну с ним игру.       Бертольд склонил голову, немного её запрокинув, и улыбнулся краешками рта. Почти неуловимо, будто давая Стефани шанс заметить эту улыбку и тут же позабыть. Она засмеялась, пряча неловкость, и собралась ответить, но сзади раздался топот       — Стефани, Стефани, а там Шадис идёт! — испуганно воскликнула Мина, размахивая руками. — Да хватайте лопаты уже, иначе всем влетит!       — Ой, нам пора, — пробормотала Стефани, отлипнув от тына. — Пока-пока!       Она помахала ребятам за изгородью. Те заулыбались и принялись махать в ответ. А Стефани с Бертольдом вернулись на рабочие места, опасливо оглядываясь в поисках Шадиса.       — Забавные они, — вдруг сказал Бертольд, начав подрывать корни кустарника. — Давай тут помогу, а то Шадис прицепится.       — Ой, спасибо большое. Да, интересные такие. Сказали, что из деревни. Мне кажется, им лет… Ой, не знаю, Елисею восемь, наверное, или семь.       — Да, а девочка постарше вроде. Она говорила, что кадетом хочет стать?       — Да вроде да.       Бертольд цыкнул и покачал головой, пытаясь перерубить корень.       — Ну, она пока маленькая, может сто раз передумать.       Стефани кивнула. Хотя она ведь тоже загорелась этой странной идеей пойти в кадеты в детстве. И вот, не передумала. Она пока не понимала, к чему это приведёт и не лучше ли бросить всё и, наплевав на гордость, вернуться. В конце концов, дома спокойно, тихо и уютно. Но с другой, Стефани пока не сбежала. Может быть, и не сбежит никогда и таки станет солдатом. Она пока не знала. Но время покажет.