Такова судьба

Как же вовремя решили объявить перерыв на собрании столиц. Неизвестно как другим, но вот Днепровскому сейчас очень хотелось уйти подальше от всех этих знакомых до боли лиц, некоторые из которых очень напрягали и даже раздражали. Наверное, не стоит упоминать о особых отношениях с Михаилом Юрьевичем. Даже одно его упоминание заставляло брови сдвинуться и недовольно цокнуть языком, уж больно Дмитрия бесило это имя. Даже трудно представить, что так было не всегда. Даже бывшей столице древней Руси порой слабо помнилось, что у них были кардинально другие отношения. Порой создавалось ощущение, что это всё было сном, не более, но это был далеко не сон. Именно Московский послужил причиной такого резкого желания поскорее выбраться из помещения, где проводилось собрание и оказаться в каком-нибудь уединённом месте, чтобы немного поразмышлять о прошлом и нынешнем. Если бы сейчас голову не так сильно занимали мысли о том, что Дмитрий заметил во время собрания, он бы удивился такому внезапному желанию предаться ностальгии. “Незачем ворошить прошлое, всё это уже давно быльём поросло”, так он всегда отвечал на вопросы, которые ему раньше задавали об отношениях с Мишей, да и сам он настойчиво держался такого мнения внутри себя. Ведь это действительно бессмысленно – вспоминать что-то хорошее, что уже давно нельзя назвать хорошим, категорически нельзя. Это очень тяжело, если Днепровский не хотел признаваться в этом даже самому себе. Обсуждение насущных вопросов, которые касались большинство стран мира, если не всех, какие-то формальности, требующие обязательного исполнения, очередная подпись документов – в общем вещи совершенно естественные для собрания столиц стран. Вещь довольно скучная, но всё же необходимая. Хоть Дмитрий и старался всё внимательно слушать, параллельно вставляя свои пять копеек, кому не надоест слушать весь этот поток политических дел? Как будто ему этого каждый день недостаточно. В момент, когда официальная беседа уже не сильно касалась его, рыжеволосый поставил голову на кулак и стал слушать чужие голоса лишь краем уха. Он наблюдал за всеми этими лицами, переводя взгляд то на одну столицу, то на другую, в зависимости от того, кто подавал свой голос. Но вдруг боковое зрение уловило какое-то движение где-то в двух метрах от себя слева. Киев сразу понял, что кто-то просто решил немного изменить своё положение за этим столом, что его конечно же мало интересовало, но взгляд как-то рефлекторно хватался за малейшие перемены в пространстве. Как только поняв, что за блондин решил вдруг переставить ногу на ногу и соединить свои руки замком на столе, захотелось сразу же отвернуться и даже закатить глаза. Ещё чего не хватало наблюдать за этим Московским и так постоянно глаза мозолит лишь один его силуэт. Но, только Киев хотел вновь вернуться к прежнему наблюдению за другими присутствующими, как он тут же обратил внимание на эту открывшуюся, блестящую на солнце деталь. Эта золотая вещица была знакома ему, как никому другому. И почему он вообще посмотрел в сторону Миши? Лучше бы и дальше пялился на других, не вспоминая об этой вещице и о том, что было с ней связано. Теперь стоя в одной из комнат отдыха в этом здании и задумчиво глядя в огромные панорамные окна, в голове крутился образ Московского после того, как он увидел, что Дмитрий вдруг уставился на его грудь. Всё бы ничего, но почти сразу яркие зелёные глаза переместились прямиком на лик Михаила и губы изогнулись в какой-то неопределённой усмешке. “Что за выражение лица?” подумал блондин ведь действительно сейчас не понимал значения изменений в мимике этого человека. Но для него в тот момент это стало выглядеть, как издевка, что явно не радовало. Брови, такие же светлые, как и волосы, напряженно сдвинулись к переносице и руки тоже скрестились не в самом дружелюбном виде. Кажется, в этот момент все в комнате почувствовали внезапное напряжение, которое нарастало с каждой секундой. Складывалось ощущение, что даже температура воздуха поднялась и в комнате стало душновато. И даже если некоторым было на это абсолютно плевать, все согласились с тем, что надо бы взять небольшой перерыв. После чего все спокойно удалились из помещения, а Днепровский так и чувствовал, кто сверлит ему спину всё это время пока он не скрылся за одним из поворотов в коридоре. Тот, кто минут пятнадцать так неопределённо усмехнулся, как оказалось собственным мыслям, теперь вспоминал, как держал в своих руках этот увесистый золотой крестик, а затем заботливо одел его на шею маленького Мишеньки, стараясь не задевать прямые, словно лучи солнца, такие светлые и мягкие волосы. Он до сих пор ощущал у себя в ладони тот вес небольшого украшения, чувствовал его гладкую поверхность, будто прямо сейчас проводил пальцами по этим прямым линиям. А сразу после этого, нагнувшись, он ощущал маленькие руки, которые так крепко и радостно обнимали старшего за спину. “Спасибо!” – ясные глаза были в точности, как голубое небо, которое в тот момент расстилалось над этими совсем юными людьми. Глядя на этого мальчишку, действительно создавалось ощущение, что ты смотришь высоко в небо. А особенно видя его искреннюю улыбку. Он так и светился от счастья, завидев этот подарок, а почувствовав на себе прикосновение металла, ещё теплого от того, что его держали в руках, казалось он был готов подпрыгнуть от радости. “Что за милейший ребёнок?” проносилось тогда в голове у Киева, но сейчас он бы ни за что так не подумал. Уже давно наступил конец солнечных дней. Теперь вряд ли Дмитрий сможет когда-нибудь увидеть то ясное голубое небо, которое отражалось в лице этого мальчика, от чего любой сам бы невольно улыбнулся. Когда он вообще в последний раз видел это выражение лица у него? Словно кадры какого-то фильма, в голове очень быстро по щелчку начали проносится лица. Точнее одно и то же лицо, которое менялось с каждым столетием. С каждым веком оно становилось всё взрослее, всё суровее, но поначалу казалось, что это всё ещё тот добрый и весёлый Миша, и он таким и останется. Пускай и серьёзным, но как столице не быть серьёзной? Но это всё был самообман. Уже ближе к девятнадцатому веку эти двое понимали, что их отношения меняются, но видимо их это не особо беспокоило. Пусть всё идёт своим чередом, в конце концов все растут, все меняются – в этом нет ничего необычного. Но всё же эти проносившиеся в голове лица сейчас давали понять, как же быстро всё пошло по наклонной. А особенно то выражение лица в двадцатом веке. Черты лица заметно огрубели, волосы уже не казались такими мягкими, как раньше. Это будто был совсем другой человек. Что вообще осталось от тех ясных голубых глаз и от той яркой улыбки, которая была ярче солнца? Совершенно ничего. Эти глаза теперь совсем поменяли свой прекрасный цвет и в них ничего не читалось. Это лицо не выражало ничего кроме ненависти и жажды достигнуть цели, несмотря ни на что. Всё что было до двадцатого века можно было смело стереть из памяти и представить, что этого и никогда и не было. Но Киев всё сохранил в своей памяти. И он хранил это глубоко в душе, как что-то дорогое, что никогда бы никому не показал. Это было похоже на ящик пандоры, о котором он бы хотел забыть и никогда больше его не открывать, но сейчас он сам того не понимая впервые за долгое время расковырял его. Будет враньем сказать, что эти люди не разу не задавались вопросом: “В какой момент мы пошли по разным путям?”. Но, по сути на него можно было очень легко ответить, ведь было понятно, что пути двух столиц окончательно разошлись в конце двадцатого века. Наверное, под этим вопросом они имели в виду “Почему всё закончилось именно так?”. Разве они не должны были идти рука об руку всю жизнь? Всегда поддерживать и помогать друг другу, а главное, всегда быть рядом? Разве, когда Миша увидел эти яркие глаза, которые он всегда сравнивал с сочной травой, которую видел на бескрайних полях этого великого государства, где всегда так хорошо становилось, глядя на всю эту широту и красоту этих мест. Ему всегда казалось, что, смотря в эти глаза он будто переносился в эти приятные летние деньки и прямо сейчас мог бы насладиться теми замечательными видами, на которые так любил любоваться в детстве. Разве глядя в эти глаза в тот момент, он не думал, что этот улыбчивый и добрый до глубины души человек, который всегда мог подобрать для него нужные слова, чтобы успокоить или развеселить, всегда будет рядом с ним? Конечно. Что такого может произойти в их жизни? Но за долгий период времени жизнь преподносит очень много сюрпризов и испытаний. Поэтому никогда не стоит загадывать наперед. Смотря на эти бесконечные высотки, возвышающиеся над ясным голубым небом, к сожалению или к счастью, Днепровский вспоминал те самые времена, когда Михаил Юрьевич был ещё совсем мальчишкой. Тем самым ребёнком, от которого ты никак не ожидаешь того, что было в двадцатом веке. Но он в этом не виноват. Таким его сделала война, да и не только она. Он просто хотел править великим государством и он делал всё, чтобы добиться своей цели. Главное, чтобы сейчас он был счастлив. – Ох, Дима, так ты тут! – рыжеволосый лишь слегка удивился внезапно прервавшему его размышления мягкому голосу, но ничуть не разозлился. Он спокойно развернулся и взглянул на появившийся силуэт Минска в проёме двери, – собрание вот-вот продолжиться. Стоит начать собираться. – Да, конечно. Спасибо, что предупредил, а то я совсем потерял счёт времени, – он последовал за Николаем. Уже оказавшись рядом с выходом из помещения, почему-то захотелось ещё раз посмотреть на это голубое небо. Будто сейчас это была последняя возможность, – Ха, какие же это всё-таки глупости... Тихий смешок раздался в комнате, но кажется в тот момент его услышали только стены, ведь даже Дмитрий не понял, что усмехнулся. А Минск лишь вопросительно посмотрел на него. – Ты что-то сказал? – Нет, ничего. Теперь он достаточно насмотрелся на этот голубой пейзаж и больше уже не хотелось. Возможно, сегодняшнего наслаждения пейзажами города ему хватит ещё на один век, если не больше. Теперь столица Украины вернулась к своим первоначальным мыслям, то есть, что всё это полнейший бред и размышлять об этом теперь бесполезно и совершенно глупо, даже смешно. Ведь сейчас уже ничего не изменить, пусть лучше всё останется так как есть. Они оба живут хорошо, пусть и порознь, но видимо так было предначертано судьбой. “Интересно, а он ещё помнит, что я ему сказал тогда?” – это была одна из множества мыслей, что проносились в голове у Днепровского, когда он в полном уединении размышлял о прошлом и настоящем. Даже удивительно, что столица России в тот момент думал о том же. “Я тогда даже не понял, что это значит и зачем ты мне это сказал” – Михаил Юрьевич, находясь в идентичном одиночестве вспоминал о том разговоре двадцать четвертого августа девяносто первого года. – И помни, Миша, все мы полны лишь гордости, ответственности, верности, нравственности и альтруизма, – он говорил это с такой же доброй и даже беззаботной улыбкой на лице, будто говорил какое-то напутствие, но тогда Москва вообще не понял к чему это было. Он ещё долго время не понимал, что значат эти слова, но, когда смысл ему открылся стало смешно. Да, всё это иногда напоминает одну большую комедию, жаль, что это далеко не так.