Далеко не первый раз

Самые мрачные декорации — реальность.

Полупустой лист в текстовом документе. Кегль шрифта помельче, чтобы проделанная работа казалась значительнее. Чёрные буквы расползаются в разные стороны в голове, никак не желая нормально собираться в звучные, ёмкие слова. Что бы он ни написал — получается какое-то пресное дерьмо, в лучшем случае для детсадовцев и малолеток, в худшем — для какого-нибудь рекламного текста, написанного SEOшником в пьяном бреду на отвали и разбавленное водой ровно настолько же, насколько блевотными продажными оборотами. Три абзаца на экране перед ним мироточат пошлостью и бессмысленностью именно во втором смысле. Даже смотреть противно, кто угодно бы сказал лучше. Чтобы вот так вот... кто угодно мог написать эти слова, кроме него самого. Разве этого мы достигли, разве ради этого годами оттачивали скилл? Всё, хватит. Достаточно. Крышка ноутбука тихо опустилась на клавиатуру, погрузив комнату в темноту. Днём слишком много дел, писать некогда: пробеги, утешь, подотри сопли чувствительным творческим личностям, с которыми приходится работать, вдохнови, замотивируй, возглавь. А своё, когда своё-то, Димон? Творчество — где оно? Можно довольно долго утешать себя тем что лидерство это тоже своего рода самовыражение, но им сложно что-то сказать, а долгая немота убивает. Да и в общем, какая разница, с какой стороны придёт депрессия, с той или этой — итог один. Дерьмовое самочувствие, дерьмовые руки из дерьмовой жопы в дерьмовой жизни и бесполезная голова, которая только чтобы в неё есть — ни больше ни меньше. Ноги сами отнесли его на кухню. Он что-то налил в стакан, что-то куда-то переложил, что-то хлебнул из стоявшей на столе полупустой бутылки, не обращая внимания на то, чем занято его тело. Во рту плеснуло горечью. Через пару часов он будет бухой как свинья и мысленно закопается ещё глубже под плинтус, так что стоит наслаждаться миром, пока он ещё его видит не вертящимся из стороны в сторону. Из приоткрытого окна весьма кстати тянуло озоновой свежестью, оставшейся после дождя. Помнится когда этот дождь начинался ему показалось что писать под дождь отличная вдохновляющая идея, пусть и отдающая слегка ванилью. Хорошо что дождь уже закончился и больше некого винить в том что нихрена не выходит, кроме себя. Конечно, его случай не уникален, но если уставал кто-то другой, его можно было отправить пинком в отпуск и тот возвращался свеженький, холёненький, хоть сейчас на собачью выставку. Себя тоже можно отправить в отпуск, но почему-то когда он в последний раз вернулся из такого загула, стало ещё хуже чем было. Всё путалось, валилось из рук. Кое-как удалось собрать мысли в кучу и не превратиться в лужу вязкой грязи окончательно. Удивительный эффект. Чёрт его знает, что делать: как-то нужно отдыхать, но отдыхать не выходило ни активно, ни пассивно, ни медитация, ни йога, тьфу — что ему было ещё делать, совершить паломничество в Тибет, чтобы при каждой попытке сотворить нечто не скрипеть зубами от злости на себя? Коротко, длинно, одному, в команде, от души, без души — неважно! После десятка попыток, после часов смотрения в пустой документ, после всего того дерьма, через которое он прошёл, пора бы признать... ...Он выгорел. Это ведь не просто усталость. Усталость можно снять отдыхом. Тот эффект что висел на его персонаже иначе как проклятием не назвать, у человечества не было надёжного рецепта от него кроме как «успокоиться и ждать чуда». Ах, если бы на деле дожидаться чуда было так же просто, как на словах... Терпеливые люди редко ходят со знаменем перед армиями. Он сам привык быть чудом и спасателем дня, но сейчас, кажется, никто не собирался проследить за часовым. Первые звоночки его пожарной сигнализации прозвенели ещё пару лет назад, тогда и нужно было останавливаться, а сейчас — это всё равно что пытаться жить в сгоревшем доме. Он ярко горел и ярко сгорел. Естественный порядок вещей, но оттого не менее удручающий. Итак, что с собой обычно делают люди, которые не видят выхода из сложившейся ситуации? Кунгуров задумчиво посмотрел на тёмное окно, взвешивая за и против... нет, пожалуй и не в этот раз тоже, такого эффектного финала он пока не заслужил. Почему-то от этой мысли стало чуть легче. Надежда есть всегда, пока мы живы... но разве ж это жизнь? Он хлебнул из бутылки ещё. И ещё — от всего сердца, чувствуя, как с опьянением ему становится всё равно. Ох, как же его развалит на следующее утро... но, строго говоря, это проблемы его будущей версии, а не его самого-нынешнего, пытающегося как-то купировать алкогольным равнодушием острый приступ тоски. Тоска окружала его плотным ватным одеялом, накрывала всё к чему он прикасался, невидимая, но такая толстая, что не он один её замечал. Правда, остальные легко списали эту общую депрессию на осеннюю хандру и спокойно пережидали, думая, что она закончится, и только один Кунгуров знал, что эта хандра никого не отпустит, пока он не придушит её самолично. Таков удел героя... был когда-то, пока он сам не стал источником хандры. Боже, какой же он депрессивный. Он прямо таки упивался этим, нырял в говно с головой и весело в нём барахтался, купаясь в собственной никчёмности. Ему даже цвета в чужих материалах казались чуть коричневее, чем раньше, будто он был заражён скверной, отравляющей всё кругом. Где-то этажом выше инфернально завывали дети. Кунгуров невольно поднял голову к потолку. Ребёнок — кажется, всё-таки один, хотя вопил он за десятерых — орал так, будто его кто-то резал, изредка прерываясь на жалостливое хныканье, а потом снова захлёбываясь визгами. Говнюк мелкий. Диме неожиданно захотелось поорать ему в ответ, чтобы пиздюк знал, как звучит «мне плохо» на самом деле. Эй, кстати, а ведь это он ещё не пробовал. ...Этажом выше уставшая женщина, едва успокоившая не в меру капризного племянника, испуганно вздрогнула. Кажется, в квартире снизу открылся портал в Ад. Кто-то кричал так, что вода в стоявшей на столе бутылке едва заметно вздрагивала с каждым пробившимся сквозь перекрытия пола стоном агонии. Напуганный этой фантасмагорией племянник моментально умолк, круглыми глазами смотря на женщину — она немедленно взяла его на руки и прижала к себе, то ли из желания защитить от неведомого ужаса, то ли эгоистично им прикрываясь. А Дима орал, орал так, что если бы в комнате была люстра, она уже бы лопнула. Он крыл матом себя, он материл всё, что он видел в комнате и что чувствовал в своей голове. Когда его монолог о себе нелюбимом закончился, он вспомнил про всех остальных людей, с которыми был вынужден контактировать по работе — и начал крыть матом их поимённо за все прошлые и будущие грехи. О, набралось их немало! Каждому нашлось место в его спиче: всем крысоватым любителям втихую скопипастить чужой текст, ленивым задницам, постоянно просирающим сроки, заднеприводным клоунам, которых потерял уехавший цирк, а особенно его бесили те, кто ничего такого не делал — мерзкие правильные суки точно прятали что-то за спиной так, что он не мог видеть подставы. Он не чувствовал, чтобы ему становилось легче от разрывания собственных лёгких, просто... это было правильно. Это тот кусочек паззла, которого ему не хватало, чтобы любовно сложить свой психоз воедино — небольшое истерическое соло на голосовых связках. И он жёг их так, что чуть ли не дышал огнём, а в конце, обессилев и прогорев до конца, медленно осел на пол, затихая, тупо уставившись в белый потолок. «Какой же я всё-таки неудачник», — подумал Кунгуров и отрубился.

***

— Эй, ребят, сорри, — автор голосового сообщения перед записью будто сожрал всю перечницу вместе со стеклом, не запивая, — я вам завтра или послезавтра запишу голос для мульта, окей? Приболел. Простите, вся вина на мне будет.

***

Помолчав несколько мучительно долгих секунд, человек на другом конце Интернета тяжело вздохнул и неожиданно мягко спросил: — Ты дурак? — А?.. — Слушай внимательно, — голос сделал паузу, будто собирался с мыслями. — Ты. В порядке. Это. Нормально. Если не будешь загоняться, то и загоны твои пройдут быстрее. — А если не пройдут? — Хуесли, Димон. Попробуй жрать нормально начать и высыпаться, а то я как в рабочий чат ни зайду — ты онлайн. Гарантирую, поможет. Ты на себя слишком много взваливаешь, причём иногда то, что тебя вообще не касается, как будто мы дети малые и если ты на секунду отвернёшься всё нахрен взорвётся, — вторая пауза показалась Диме легче предыдущей, но куда печальнее. — И сходи к психологу что ли, сколько можно... — Да… хорошо. Спасибо. — Да не за что. Звонок закончился. Пустота в квартире тихо звенела, отмечая очередной пройденный спад. Так было и так будет, и ничего он с этим не поделает. Кунгуров вздохнул и снова открыл ноутбук.