Рыцарь Храма Соломона

      Поездка к ильхану была интересной, но тягостной. Бертрану хотелось развернуть коня и припустить вот весь опор обратно и дальше — на юг. Где-то там волна мамлюков уже накатила на приграничные крепости, уже схлестнулись в противостоянии защитники с захватчиками, а они тут… расшаркиваются. Что с Робером и Эсташем? Не ранены? Живы? И хотелось торопить, подгонять и посольство, и союзников: «Ну что ж вы! Там же уже бьются!»       На монголов Бертран старался не пялиться, хотя это и было ужасно трудно: больно уж чуднóе было у тех обличье — и лица, и одежда, и оружие. Даже лошади у них были не такие — приземистые, крепенькие, с лохматыми ногами и большими головами. Хорошо хоть, вчера книгу читал и иллюстрации рассматривал, а то выглядел бы дурак дураком.       Хан Газан, принимавший послов в просторном походном шатре, был одет в странную яркую одежду, голова тоже была укрыта необычного кроя шапкой, усы и борода, как у виденных кхитайских торговцев, тонкими ниточками обрамляли смуглое безносое лицо. Сидел ильхан, странно подогнув ноги, на выстеленном богатыми коврами возвышении. Что вкупе с неплохим французским выглядело дико. Гуго же такие мелочи не смущали, как и отсутствие стульев, — он как-то хитро подогнул ноги, отзеркалив позу ильхана, и с удобством устроился напротив того на пёстрых коврах, умудрившись не растерять при этом величавости и представительности. С лёгким поклоном, адресованным Газану, принял у слуги непонятную миску, что-то отхлебнул оттуда и завёл речь о тактике предстоящего похода.       Бертран лишь порадовался своей незначительной должности и необходимости стоять за спиной рыцаря в присутствии ильхана.       Беседа тянулась несколько часов, под конец её всех лишних, в том числе и Бертрана, из шатра выставили. Бертран с оруженосцем госпитальеров, чей рыцарь тоже остался беседовать с ильханом с глазу на глаз, отстояли у входа весь остаток беседы, гордо расправив плечи и изо всех сил не замечая друг друга.       В обратный путь направились незамедлительно. Но лежал он отчего-то не к Аманским горам, а обратно в портовый Айас: Магистр Храма и его свита возвращались на Кипр.       Полной грудью вдохнув свежий морской воздух, Бертран принялся выспрашивать у Гуго, отчего они не присоединятся к войску.       — Так и основная часть войска скоро вернётся, с монголами останутся только местные храмовники. Сил у ильхана хватает, а мы и так значительно поможем, не дав мамлюкам продвинуться вглубь страны. Ты в шатре ильхана чем слушал? Что́ мы уговорились сделать?       — С двух сторон ударить. Мы — с моря.       — Ну а что тогда спрашиваешь? Да. Нам нужен Тартус. Но для этого необходима более серьёзная подготовка, желательно ещё и светские власти Кипра сподобить нам помочь. Деньгами, например, или кораблями. Не так-то просто штурмовать береговую крепость. К тому же захваченное лично нами нельзя будет приписать чужой доблести. А Киликия… На что она нам? Зачем мы будем бесполезно жертвовать своими людьми? Пусть монголы с армянами на своей земле сами управляются. Мы сейчас просто обозначим добрые союзнические намерения. Если всё будет хорошо, то местные крепости Храма вновь перейдут к нам, но пока это неважно. Нам нужно побережье. Портовые города — жирные гусыни, несущие золотые яйца.       Бертран задумчиво кивнул. То есть скоро Робера отзовут обратно на Кипр? Это хорошо.       В Айасе свите Магистра опять предоставили роскошные покои. Полюбовавшись обстановкой, Бертран подумал, что так недолго и привыкнуть. Впрочем, уже завтра их ждала теснота и неуют корабельного нутра — отплытие было назначено на раннее утро.       После вечерней молитвы Бертран проверил рыцарские одеяния, уложил вещи и уже предвкушал сон, когда в дверь коротко стукнули. Бертран изумлённо уставился на открывающуюся дверь. Кого принесло на ночь глядя?       Вошедший мужчина обладал удивительно располагающей внешностью: весь он был какой-то округлый, мягкий, не блиставшее особой красотой лицо выражало простодушие и доброжелательность.       Любезно поприветствовав незнакомца, Бертран осведомился, чего желает добрый брат в покоях адъюнкта. Вошедший был храмовником, и Бертрану подумалось, до чего обманчива бывает внешность. Вряд ли тюфяк дожил бы до этих лет, да и рыцарский меч у незнакомца не для красоты.       Тот как-то мимоходом организовал пространство вокруг себя: через полчаса они с Гуго сидели за столом с запрещёнными, вообще-то, вне трапезной кувшином вина и блюдом с орехами и вываренными в меду фруктами. Не, и этот ещё будет рассказывать про безупречность облика храмовника!       Пылая негодованием, Бертран тихо сидел в углу и старался быть незаметным. Но такого шанса ему не дали.       — Брат, — окликнул гость Бертрана, с затаëнным интересом оглядывая его с головы до ног. — Брат, а налей-ка нам со славным рыцарем Гуго вина. Да себя не забудь, неси кубок.       Бертран смутился. Высшие сановники могли, конечно, пренебрегать общими правилами, тот же командор Ноэль, бывало, разбирал хозяйственные записи, прихлëбывая пиво и рассеянно хрустя орехами. Но Бертрану-то куда? Поэтому он налил два кубка и почтительно отступил.       — Не положено, брат, простите.       Гуго фыркнул, без слов сообщая, что́ думает по поводу приличного поведения Бертрана, а его гость добродушно и хитровато улыбнулся.       — Ну-ну, совсем ты, брат Гуго, парня застращал. Разреши уж. Ибо во всëм должна быть мера — и в усмирении плоти тоже. Всё иное — гордыня.       У рыцаря сделалось такое лицо, словно ему предложили хлебнуть уксуса.       — Тебя, брат Жослен, послушать, так всё на пользу, если в меру.       — Ну а что? Разве менее храбро сражаются госпитальеры оттого, что у них водится в суме немного мелких монеток?       Гуго упреждающе протянул руку в протестующих жесте.       — Всё. Стоп. Жослен, тебе на роду написано быть змеем-искусителем, хорошо, что ты молодым братьям не доносишь свою точку зрения. — И, обращаясь к Бертрану, с досадой рявкнул: — Да бери ты уже вино и проваливай с глаз моих! Чай, с одного не сопьëшься.       Бертран растерянно моргнул, взял кубок, который незаметно уже успел наполнить вином добродушный брат, поблагодарил рыцарей, отошёл от стола и отхлебнул. Замер. Шёлковая тёплая волна прокатилась по языку и горлу, мгновенно разогнала кровь. Всякие вина пробовал Бертран, но такого ещё не пил. Это что они такое пьют? Сколько же такое может стоить? Бертран прихлëбывал маленькими глоточками, медленно сглатывал, наслаждаясь вкусом, и краем уха слушал лёгкую беседу рыцарей ни о чëм. Ему вдруг стало тепло и уютно, захотелось скинуть тяжёлые сапоги, снять перевязь с мечом и свернуться клубком на постели. Спать…       Бертран дёрнулся, моргнул ещё раз, силясь держать глаза открытыми. Да что же…       Сквозь необоримую дрёму он услышал шаги двух человек.       — Сморило наконец. Крепко уснул?       Бертрана невежливо потрясли за плечо, но сил отреагировать у него не было.       — Как убитый.       — Крепкий парнишка, долго продержался.       — Опять твои фокусы, Жослен?       — Пусть поспит, ему полезно. Совсем затюкал парня.       — Его затюкаешь. Где сядешь, там и слезешь. Ну и зачем?       — Что же оставалось делать, дорогой мой, если мне хочется побеседовать с глазу на глаз? Уезжаю завтра, когда ещё получится пересечься? Я уж устал темы для беседы придумывать. Не ожидал я такой прыти от драгоценного брата Жака. Такие глаза и уши к тебе приставил — не перекупишь! Подозревает в чëм?       — Да ну. Во-первых, не в чем меня подозревать! Да и Жак не для дворцовых интриг, слишком сложная комбинация. Он просто хочет, чтобы я натаскал его щенка манерам. Ну и, разумеется, в случае чего спросит. Но пока они ни разу не виделись и не разговаривали. Этот-то сдаст, конечно, при случае с удовольствием, не засомневается.       Бертран сквозь сон злобно подумал, что всё слышит. И обязательно донесёт! Обязательно! Только знать бы, о чём доносить. Сволочи какие. Отравители.       — А не надо было гнобить. Приручать надо было. Лаской-то оно от людей гораздо больше можно добиться, Гуго.       — Не зли меня! Как представлю, что неотёсанный торгаш скоро белый плащ наденет! Бумаги ему Жак уже выхлопотал, идут из Европы.       — Хм. Ну, если честно, я бы то же самое сделал на месте магистра. Но я не понимаю твоей злости — сколько кругом родовитых рыцарей, и что? Будет ещё один. Если уж Ногарэ можно, отчего этому нельзя? У него прав дворянином считаться всяко поболе, чем у законника! У тебя других соперников нет, что ли? Что тебе мальчишка? Он в силу лет через десять войдёт. Ты сам-то чей племянник?       — Я не пользовался… — Гуго аж зашипел.       — Да ладно, — мягко усмехнулся отравитель. — Все мы люди. А пацана прекрати гнобить, мой тебе совет. Если он заберётся на вершину — такой враг не нужен, а если свернёт шею по пути — так совестью мучиться будешь. Ладно, бес с ним, я не про последствия чужого прелюбодеяния поговорить хотел. К тебе от Вилларе * приходил кто?       — Ко мне — нет. За других не поручусь. Говорят, ему не до Иерусалима сейчас. Да и что ему я? Что я могу отсюда? Это ему надо к тем, кто подле Святого престола обретается, гонцов засылать. Чтобы Папе при случае слово замолвили.       — Да, у них какая-то неприличная грызня за власть. Вилларе пытается реорганизовать орден, но Госпиталь привык сладко есть и мягко спать. Я не уверен, что он в состоянии переломить Капитул, хватка уже не та. Думаю, у Госпиталя скоро будет новый магистр.       — Не беги впереди лошади — Вилларе ещё простудится на наших похоронах. Нам бы поддавить их с Кипра и во Франции, пока у них дрязги.       — На всё Божья воля. Что Газан **? Зачем Жак отправлял тебя к нему?       — Обговорить совместные действия. Всё как будто бы неплохо: монголы с армянами давят отсюда, а мы в это время захватываем остров Руад, через год бьëм с двух сторон и захватываем Иерусалим. Нас, собственно, порт Тортосы интересует. Газан согласен в случае победы вернуть нам территории всех государств крестоносцев. Кипр тоже не против вложиться.       — А Франция и Рим?       Бертран из последних сил цеплялся за ускользающее сознание, безумно хотелось упасть в манящую качающуюся темноту. Молчание над головой затянулось. Потом послышался вздох. Шаги. Собеседники отошли от Бертрана, и теперь из голоса звучали тише.       — Не знаю. Если будут успехи, то желающих разделить победу будет много.       — А она будет? Победа?       — Я не знаю, Жослен. Зачем ты травишь душу? Не знаю. Я не знаю вкуса побед, я не видел нашего Храма, не стоял там службу. Как и никто из ныне живущих. Я считаю, что мы зря распыляем тут силы, врагов слишком много. Но это я так считаю, его вон папаша свято верит в своё предназначение.       — Кстати, об этом. Слыхал я намедни занятную байку… Про тайных несогласных внутри трёх орденов. Про основание нового государства где-то в горах в Европе. Новый центр силы.       — Хм. Ерунда какая-то. И что же? Каких именно орденов?       — Нашего, иоаннитов и тевтонцев. Если магистр принимает в этом участие, то я подумал, что ты знаешь.       — Думы Магистра заняты новым крестовым походом, он точно ничего такого не делает. Тебе не кажется, что это сказки? Кто, кстати, сказочник?       — Ну вот этого я тебе не скажу, драгоценный брат. Значит, ты не в курсе. Интересно…       — Да к чёрту. Не до того сейчас…       Голоса кружились, бубнили в голове, убаюкивали, и Бертран проваливался, проваливался, проваливался…       Утром Гуго имел наглость отчитать Бертрана за сон, Бертран же — отлично выспавшийся — дико злился на себя, что ни чёрта больше не услышал из интересного разговора. Да и если честно, из того, что услышал, почти ничего не понял. Ну как же не хватало Робера!       Примечания автора       * Очередная нестыковка. Гийом де Вилларе (магистр госпитальеров) никак не хотел покидать Авиньон (Европа)и перебираться в Лимасол (Кипр). Иоаннитов давили с Кипра, Капитул, устав отбиваться от нападок без главы, настаивал, чтобы магистр ругался с кипрским королём лично, а не через письма и посредников, магистр, которому гораздо удобнее было руководить орденом из Европы и держать руку на пульсе Рима, вертелся как уж на сковородке. Но в конечном итоге вынужден был подчиниться и прибыть на Кипр. 5 ноября 1300-го года. Но вот историк Хетум из Корикоса указывает на присутствие магистра Госпиталя в Армении в 1299 году, во время завоевания Газаном Сирии. Так где был магистр, и кто был вместо него в Армении? Дело ясное, что дело тёмное. Там, разумеется, ещё много других факторов и тонкостей было, я стараюсь не углубляться, не учебник истории, в конце концов. И да, предупреждаю: с этой главы я начинаю врать беззастенчиво, ежели кто испытает необузданное желание закричать «аффтора на мыло, аффтор не знает истории», — напоминаю, в шапке крупно стоит: «Конспирология».       ** Государство, называемое в западной историографии Ильханатом, в российском востоковедении — государство Хулагуидов (потомков Хулаги), официально носило название Иранзамин (Иранская земля). Было весьма обширным (Иран, Азербайджан, Туркменистан, Афганистан, Ирак, Курдистан, частично Малая Азия и прочая, и прочая). Завоевав территории, монголы мотылялись между удобством оседлости и привычкой: часть времени проводили в Тебризе, часть на летних и зимних пастбищах. Правили страной захватчики, персидская знать частично была уничтожена, частично признала власть монголов. Попытка соединить две системы управления, два языка в делопроизводстве, два образа жизни была неплохой, но, увы, не удалась. Государство ярко вспыхнуло и очень быстро угасло, не просуществовав и ста лет (с 1256 — в составе Монгольской империи, с 1295 по 1335 как суверенное). Таланты молодого ильхана Газана (Махмуда после принятия ислама) и его советника Рашид ад-Дина давали неплохие шансы — проведя множество реформ, они, казалось, отодвинули крах. Но тут всё неоднозначно. Реформы, сначала эффективные, со временем давали откат, метод ведения войны — напали, разграбили, откатились — тоже не позволял закрепить победы. И смерть Газана то ли послужила причиной последующего краха, то ли, наоборот, умер он вследствие неудач своей политики. Согласитесь, когда молодой мужик (34 года, совсем пацан по нынешним меркам) умирает «от расстройства», впору заподозрить неладное, например, недовольных придворных с табакеркой наперевес. А может, действительно сердце было нездоровым, кто теперь скажет? Смерть Газана (казалось бы где связь?) стала весьма весомой частью мозаики в общем узоре неудач и просчётов де Моле. Ну… Знал бы прикуп, жил бы в Сочи 🥺