Рыцарь Храма Соломона

      После утренней молитвы Гуго вместо тренировки приказал идти назад в отведённые им покои.       — Без лишних глаз будем учиться, ещё не хватало при царском дворе позориться.       Бертран пропустил уже привычный намёк на то, как не повезло несчастному рыцарю с оруженосцем, и уточнил:       — Как мы будем тренироваться в покоях? Мы же всё там разнесëм.       — Тренироваться можно не только с оружием. Чтобы вести себя достойно моего оруженосца, нужно и без оружия много знать. Слишком много. То, что боец из тебя никакой, я уже понял, посмотрим, насколько плох ты в элементарном этикете. Подозреваю, что коня завести в гончарную мастерскую, что тебя в зал советов — результат будет одинаковым. Бесполезный урок.       Бертран изобразил восторженное внимание и с максимальной почтительностью спросил:       — А вы сами, драгоценный брат, видимо, часто пропускали подобные уроки, да?       — Что-о?!       Бертран всё тем же подобострастным тоном пояснил:       — В Уставе сказано, что истинный рыцарь Христа обязан вести себя с сервиентами уважительно. Не наблюдаю у вас сего, драгоценный брат.       Гуго опешил на мгновение, хищно прищурился и ласково осведомился:       — Через день капитул, забыл? Давно не пороли?       — Давненько, мессер. Я всегда готов принять от капитула всё, что посчитают нужным старшие братья. Верю, что магистр со всем вниманием отнесётся к вашим жалобам и сделает верные выводы, — смиренно сообщил рыцарю Бертран.       В игру «доведи противника до осатанения» прекрасно можно было играть вдвоëм.       Гуго бешено раздул ноздри, прикрыл глаза, вдохнул, выдохнул.       — Я когда-нибудь убью тебя, — сообщил он уже спокойно. — И скажу, что так и было. Так. Не делай такого угождающего и глупого лица. Никогда более! Не позорь орден своей торгашеской угодливостью, лавочник! Только спокойное достоинство должно исходить от тебя. Лик воина Христова должен быть чист, спокоен и благообразен. Непозволительно показывать окружающим свои чувства.       Бертран фыркнул и открыл уже рот осведомиться, почему тогда сам рыцарь регулярно впадает в гнев, но тот опередил его, дал подзатыльник и рявкнул:       — Молча слушай, сопляк! Не пререкайся! Второй раз повторять не стану! Лицо!       — Что «лицо»?       — Приличное сделай — серьёзное и строгое!       Бертран постарался. Гуго, раздувая ноздри, плотоядно осмотрел его.       — Не так трагично. Выглядишь, как будто у тебя кишечная хворь. Ладно, сойдëт пока что. Дальше. Как ты ходишь?       — Нормально я хожу, — возмутился Бертран. — Как можно ходить-то неправильно?!       — Давай, пройдись до той стены.       Бертран сделал шаг.       — Стоять. Подбородок. — Гуго пальцем чуть приподнял Бертрану подбородок. — Голова должна быть выше, для этого надо расправить плечи. Подними плечи вверх, отведи назад, опусти.       Бертран выполнил требуемые манипуляции — шея вытянулась сама собой, подбородок высокомерно задрался.       — Так и ходи. Башкой своей тупой сильно не верти — слегка поворачивай вправо и влево.       — А воевать как, простите?!       — Потом научишься сочетать. Надо всегда быть настороже, но достоинства не терять. И с кем ты собрался тут воевать? На поле боя и в пути от тебя требуется быть начеку, хорошо биться и оставаться живым. Там можешь себя вести хоть как. А вот на приёме в царском дворце будь любезен достойно нести звание моего оруженосца.       — Гордыня — смертный грех, брат. Я в ордене уже пятый год, никого ещё не опозорил. И ходил как надо, и поручения нормально выполнял, — не мог заткнуться Бертран.       Ругаться с рыцарем вошло в привычку.       — Не надо равнять своего бывшего худородного, нищего, как церковная мышь, рыцаришку, у которого у самого ещё молоко на губах не обсохло, с адъюнктом Великого магистра.       За Робера стало так обидно, что кулаки сжались сами собой.       — Робер — прекрасный рыцарь! Отважный, благородный и очень умный! Он столько всего знает! И он хороший воин!       Гуго снисходительно глянул на Бертрана.       — Он не плохой воин, но и не отличный — средний. Молодой, тонкий, мощи пока мало, в бою с ним я даже не вспотею. До хорошего рубаки махать и махать мечом. А что касается знаний и благородства… Оно было бы хорошо, если бы он родился первенцем. Или умел применить таланты, чтобы занять положение в ордене или при дворе. Зачем ему это там, где он сейчас? Это в сказках благородство и пылкость вознаграждаются. В реальной жизни мало много знать, надо ещё уметь применять знания. Иногда лучше вообще прикинуться неучем и дураком. Благородство в высоких кругах тоже вещь сомнительная, может выйти боком. Гораздо полезнее умение заводить связи. Там же, где он сейчас, нужна только удача и умение убивать и не быть убитым. А так просто сгинет ни за грош.       — Все дураки, кто сейчас там воюет? — зло прищурился Бертран.       — Я этого не говорил.       Бертран угрюмо уставился в пол. Наконец вздохнул и глухо сказал:       — Виноватить человека в том, что он молод и неопытен — недостойно. Не виноват Робер и в том, что беден.       — Не виноват. И война — самое правильное поприще, чтобы сделать себе имя и выбраться. Но твой приятель никуда не продвинется и дальше — характер не тот. Дурак.       — И очень жаль, что даже в высоких кругах хорошие, честные люди спотыкаются там, где проходят мерзавцы и лизоблюды.       Гуго усмехнулся и пожал плечами:       — Если ты меня имеешь в виду, то не задел. Я — лучший.       — Всё-таки гордыня.       — Да плевать. Всё равно лучший, и таким не родился. А насчёт твоего приятеля… Я не знаю, что тебе сказать. Мир такой, как есть, и другим не будет. Бог высоко, а на земле стоять надо самому, своими собственными ногами из плоти. Ты вот, например. Ты действительно самый достойный юноша, чтобы быть моим оруженосцем? Чтобы быть вхожим в свиту магистра?       Бертран покраснел до слëз.       — Может, хватит попрекать меня тем, чего я не хотел и не просил?!       — О! Я только начал. Ладно, мы отвлеклись. Приём сегодня вечером. Твоё дело маленькое — стоять у меня за спиной. Но ты же даже там, где нужно просто молча стоять, умудришься опозориться. Начнём.       Бертран кипел от возмущения и стремления доказать рыцарю, что тот неправ, но у Гуго отпала охота вести споры, и он лишь отмахнулся от оруженосца, напомнив, что у них мало времени. Бертран ещё немного злобно попыхтел, представил на голове Гуго рога и успокоился.       — Дверь отворил, голову чуть склонил — только чуть! — меня пропустил, вошёл следом. Отстаëшь на шаг, идëшь за левым плечом. Если нет прислуги — а на секретных переговорах, скорее всего, её не будет, — отодвигаешь мне стул, отступаешь к стене, стоишь и притворяешься стеной с глазами. Стоишь прямо, не гримасничаешь, головой по сторонам не вертишь, никого и ничего не разглядываешь, как уличный зевака на рыночной площади. Ясно? Дверь открыл, прошёл, стул отодвинул, к стене отступил. Начиная от двери повторить пятьдесят раз.       Бертран вздохнул и направился к резным громадным дверям.       — …Нет. Стул отодвигать надо учтиво. Ещё раз. Да не греми ты им по полу! Тихо отодвинул, незаметно подхватил полу плаща, если я неудачно его откинул, придвинул назад. Ладно, сойдёт. Если я захочу пить и чуть приподниму бокал?       — Подойду, возьму кубок и налью в него вина.       — Изобрази. Ну что ты булькаешь! Не должно быть слышно!       — Я не служанка в кабаке! Как умею, так и делаю!       — Умей как надо! Лучше всех умей! Не умеешь — учись! Налей в кувшин воду и десять раз повтори. Подходишь, берёшь кувшин, аккуратно наливаешь, ставишь кувшин назад, отступаешь. Давай ещё раз. Сойдёт. Надеюсь, что всё же слуг не оставят за дверьми, а я лучше сдохну от жажды. Если надо будет передать свиток?       — Ну тут-то что?! Подойду, возьму, передам.       — Неслышно подойдëшь! Учтиво чуть склонишь голову, учтиво возьмëшь свиток и так же учтиво передашь! А не просто «подойду-возьму»! Покажи. Нет! Не кланяйся! Не смей лебезить и ронять честь Ордена! Каждый воин — лицо Ордена! Не смей его пачкать! Чуть склонись! Чуть! Только обозначь из вежливости, не более того! Сядь! Смотри! Вот так, понял?       Бертран постарался повторить. Гуго кивнул.       — Да, так хорошо. Пятьдесят раз.       Через час Бертран даже перестал чувствовать себя идиотом, бесконечно отворяя двери, отодвигая стулья и передавая в пустоту свитки, просто повторял из раза в раз движения. Между лопаток наливался синяк — стоило забыть про осанку, как по спине прилетало латной перчаткой. Скотина, мог бы и снять железо с руки!       Наконец Гуго свернул ему всю кровь и махнул рукой.       — Ты безнадёжен, и мы опозоримся, но, возможно, Бог хотя бы зачтёт мои усилия. И краем глаза наблюдайте за другими оруженосцами, они своë место знают.       На счастье Бертрана, к Гуго пришёл брат, исполняющий при магистре обязанности кастеляна и цирюльника. Гуго, ничуть не растеряв пыла, принялся портить настроение и тому. Бертран даже восхитился: надо быть абсолютно бесстрашным, чтобы доводить до бешенства человека, одновременно подставляя ему голову под режущие инструменты. Брат же восхитил ещё больше: все подколки отлетали от него как от каменной стены. Он невозмутимо стриг, подбривал, где надо, укорачивал волосы, ровнял бороду и обращал на зловредного рыцаря внимания не больше, чем подбивающий подковы кузнец на дуркующего коня. Более непробиваемого человека Бертран не видел.       — И этого тоже, — ткнул Гуго пальцем в Бертрана, когда кастелян окончил приводить его в порядок.       Кастелян обстоятельно оглядел Бертрана и махнул ему, подзывая.       — Иди-ка сюда, приведëм и тебя в божий вид.       — Да у меня же всё нормально? — возмутился Бертран. — Тонзуру недавно подбривали. Да и не видно же её никому.       — Ничего, ещё раз подбреем дочиста, и вот то безобразие, которое у тебя под носом, тоже лучше убрать. Всё равно ничего путного пока не растёт, а выглядит неопрятно.       Бертран надулся, а кастелян добродушно усмехнулся:       — Не переживай, отрастёт, молодость — очень быстро проходящий порок. Скоро, кстати, тебе сюрко менять — вот-вот мало станет.       Бертрану показалось, что Гуго хотел что-то сказать, но в последний момент передумал, только скривился ещё больше.       Перед выходом рыцарь придирчиво осмотрел сначала себя, а потом и Бертрана. Не нашëл к чему придраться, на всякий случай ещё раз напомнил, как себя вести, и широко зашагал по залам и переходам.       Они подошли к покоям, где расположился магистр, дождались того.       — Драгоценный мой брат, приветствую тебя. — Магистр и Гуго церемонно раскланялись.       Магистр, разумеется, поприветствовал только Гуго, а по Бертрану лишь скользнул глазами. Но жёсткая складка губ на мгновение смягчилась.       Подошла остальная свита. Бертран скосил глаза, рассматривая второго адъюнкта и остальных рыцарей свиты, и ему вдруг захотелось расправить плечи: Гуго таки действительно смотрелся величественнее и совершеннее всех, хоть сейчас на страницы летописи.       Их провели к огромным двустворчатыми дверям, филигранно не дав столкнуться со свитой магистра Госпиталя, — Вилларе вошёл в зал одновременно с тамплиерами через другие двери. Вся сопровождающая прислуга осталась снаружи, рыцари же с оруженосцами проследовали в величественный зал.       Бертран в кои-то веки подумал о своём рыцаре с благодарностью — без нескольких часов внушений он обязательно не удержался бы и уставился на короля. Бертран никогда прежде не видал царственных особ, ну интересно же! Такой важный: голову венчает золотая корона, затейливо скроенная парчовая одежда расшита золотыми же нитями, ножны поясного кинжала сверкают драгоценными каменьями, а плечи укрывает плащ из королевского горностая. Под стать королю были и советники. Бертран как никогда радовался, что просто стоит за спиной. Как вести себя в таком высоком обществе, он понятия не имел и едва не заработал косоглазие, наблюдая за оруженосцами других рыцарей. Ничего особого, к счастью, от них не требовалось — оруженосцам надо было просто стоять позади своих сеньоров вдоль стен и не привлекать внимания.       Король Константин принимал магистров не в зале для приёмов, а в пиршественном — иначе все вынуждены были бы стоять всё время переговоров. За огромным же столом свита обоих магистров разместилась без труда. Чуть поодаль с не меньшим почтением разместили ещё нескольких рыцарей — по обрывкам фраз Бертран уяснил, что гроссмейстера тевтонцев здесь нет, его представляет ландмейстер Киликии. Беседовали по-французски. За велеречивостью и бесконечными восхвалениями друг друга Бертран смог вычленить завуалированные упрёки в сторону всех трёх орденов, папы, европейских монархов и кипрского короля. Магистры так же учтиво и многословно отбивались, напоминая, что не отвечают за королей — только за свои ордены. Обсуждали оборону замков в горной цепи, проблемы подвоза фуража и продовольствия, отток мирных жителей вглубь страны и необходимость обеспечить всем необходимым идущее на подмогу войско монголов. Беседа лилась и лилась, Бертран устал от обилия информации и словесных расшаркиваний и, кажется, впал в оцепенение с открытыми глазами. Поэтому при звуках имени Гуго он едва не подпрыгнул, а прислушавшись — ошалел. Завтра советники короля направлялись на границу: с почестями встречать своего сюзерена ильхана Газана. От храмовников к ним присоединялся адъюнкт Великого магистра Гуго де Пейро.       Бертран, привыкший получать от Робера пространные объяснения всему на свете, маялся, вздыхал и крутился в кровати. Спать не хотелось.       — Если ты ещё раз повернёшься, я тебя придушу подушкой. Совесть не чиста, что ли? — наконец не выдержал Гуго.       — Спать не хочу, — честно ответил Бертран.       — Ну так не спи! Лежи, смотри в потолок и молись!       — Я и так…       — И так, — передразнил рыцарь. — А ну, скажи, что ты знаешь о том, куда мы направляемся?       — Эм-м… К ильхану Газану? — неуверенно ответил Бертран.       — И? Кто такой ильхан? Что из себя представляет?       — Ну как? Правитель ильханата. Враг мамлюков. Киликия — их вассалы и данники.       — А сам Газан? Сколько лет, кто такой?       — Да откуда же мне знать?! — подивился Бертран. — Моё дело вас сопровождать. Там и посмотрю, что представляет.       — Ой, дур-ра-а-ак.       Рыцарь встал, подошёл к сундуку, в котором, вопреки всему, что разрешал Устав, возил личные вещи сверх обозначенного. К чести рыцаря надо сказать, что возил он дополнительное оружие и книги. Достал тяжёлый том, перелистал, поманил Бертрана:       — Невозможно вершить политику и блюсти интересы ордена, если не понимаешь, что из себя представляет край, где ты находишься, что происходит вокруг и с кем ты говоришь. Ты должен понимать, что особого выбора у армян не было и союзника они выбрали вынужденно. Союзничек такой, что врагов не надо, но уж какой есть. Читай. — Рыцарь перелистал тяжёлые страницы. — Вот тут. Это перевод обстоятельнейшего труда армянского летописца Григория из Акнера «История нации лучников».       Бертран принялся читать.       «Итак, теперь мы расскажем о том, на кого были похожи эти первые татары, потому что первые явившиеся в верхнюю страну не были похожи на людей. Они имели неописуемо жуткий вид: у них были огромные головы, как у буйвола, узкие глаза, как у птенцов, вздёрнутый приплюснутый нос, как у кошки, выдвинутая челюсть, как у пса, узкие чресла, как у муравья, ноги короткие, как у свиньи, и от природы совершенно не было бороды. При львиной силе они имели пронзительные, как у орла, голоса. Они появлялись, когда их меньше всего ждали. Их женщины носили красивые шапки, повязанные поверх шалями из парчи. Их широкие лица были обмазаны ядовитой смесью смол. Смерть не являлась среди них, так как жили они по триста лет… Сами они, по силе и сноровке своей, прибывали с набегами своей кавалерии и захватывали непокорённые города и замки, грабили и брали пленных. Они безжалостно убивали мужчин и женщин, священников и монахов, забирая в рабство дьяконов, грабя без стыда церкви христианские, обдирая украшения с драгоценных мощей святых мучеников, с крестов и священных книг, выбрасывая сами книги, как ненужные, не имеющие цены».       Бертран удивлённо поднял голову. Гуго отобрал книгу, спрятал её в сундук и лениво хмыкнул, снова укладываясь на своё ложе:       — Ну, про триста лет — чушь. Люди как люди, живут мало, помирают внезапно. Ни болезни, ни пороки не обходят их стороной. А вот про жестокость, неисчислимые бедствия и разруху — правда. Кочевникам не нужна высокая культура. Они за десятки лет понахватались, конечно, от завоёванных народов, но всë равно…       — Так, а…       — Ну вот так. Армения оказалась между тремя жерновами — сельджуки, мамлюки, монголы. К тому времени уже были разорены лежавшие севернее Большая Армения и Грузия. У Киликии выбор был невелик. Сейчас королевство умело лавирует, пользуясь тем, что и сельджуки, и мамлюки монголам смертельные враги. Сколько ещё пролавирует — одному Богу ведомо, потому что не придут на помощь ни папа, ни даже их ближайшие родственники и соседи Византия и Кипр.       Бертран открыл было рот возразить, но Гуго метко кинул в него сапогом.       — Молчать! И слушать! Я знаю мнение твоего отца, и не надо мне его излагать ещё раз.       — Зачем же мы тут, если это бесполезно?       — Почему бесполезно? Монголы — сила, и их надо держать в друзьях. Они с армянами очень удачно ослабляют остальных игроков, нам это на руку. Чем больше мелких драк мусульман между собой, тем легче нам удержать свои позиции. Если султанаты будут кусать с востока, то на западе на нас у них может не хватить сил. А вот что касается самого хана Газана, то должен сказать, что это личность весьма примечательная. Воспитан был в буддизме. Ярчайший и талантливейший правитель. Бремя власти принял всего пять лет назад, и, опираясь на своего не менее достойного советника, уже провёл многие реформы в ильханате, стараясь укрепить и усилить его. Чрезвычайно образован, знает кроме родного монгольского несколько языков: персидский, тюркский, арабский, хинди, китайский и франкский, увлекается астрологией и алхимией, интересуется различными методами врачевания. Необычный человек, мне будет любопытно взглянуть на него. И если ты, щенок, сейчас же не прекратишь тревожить мой ночной сон, я оставлю тебя ему в подарок. Изучать на тебе медицину. Спать!