Влечение

Карен уже несколько месяцев снится один и тот же сон, в котором Фрэнк Касл выходит из бассейна и по его коже вместо воды стекает кровь. И вода в бассейне — это, разумеется, тоже кровь. Такое могло бы быть ночным кошмаром, если бы Фрэнк не был абсолютно и совершенно обнажен в этих пропитанных запахом пороха снах. Карен понимает, что влечение, которое она без сомнений испытывает к Фрэнку, не особенно здорово. Он старше нее, он нелюдим и угрюм, он абсолютно не умеет справляться с собственными эмоциями, он убивает людей каждый божий день даже сейчас, когда ему больше не за кого и некому мстить. Его жертвы все еще люди, как бы сердце Карен не пыталось убедить ее в обратном. И тем не менее, несмотря на "понимание" и "осознание" проклятый сон продолжает возвращаться, всегда одинаковый до самых мелких деталей. Со временем Карен выучивает все траектории капель крови и может точно сказать, какая из них исчезнет в завитках лобковых волос, какая будет стекать по бедру, а какая — красиво очертит ее любимый длинный шрам точно под левым соском. Карен думает, что виновата во всем сама; не надо было соваться тогда в больницу, Дина, Кертис и та девчонка разобрались бы со всем без ее помощи. Она топит свои переживания в коротких интрижках, бессмысленных и пустых, и ни один из партнеров не может дать ей того, что Фрэнк — так твердит проклятое сердце, — точно смог бы дать. А потом Фрэнк появляется на пороге ее квартиры. Он выглядит ужасно, и в реальности кровь, стекающая по телу, совершенно не такая привлекательная, как во сне. — Господи, Фрэнк! Карен отчитывает его, но все равно помогает. Он не может этого знать, но она какое-то время ходила на курсы медсестер — будто бы для статьи, — и научилась кое-чему, поэтому наложить несколько швов или даже вытащить пулю у нее получается с поразительной легкостью. Кровь пачкает ее пальцы, ее белую рубашку, ее длинные волосы. — Прости, Карен, — шепчет Фрэнк, откидываясь на жесткие подушки дивана. — И спасибо. Кажется, он улыбается, но лицо настолько распухло из-за чьих-то жестоких ударов, что не распознать. — Запрещаю тебе умирать на моем диване, — отвечает Карен, прикладывая к особенно внушительному синяку хрестоматийный кусок мяса из морозилки. — Я отойду на минуту, слышишь? Фрэнк слабо кивает. Карен закрывается в ванной и пытается прийти в себя. Она считает до двадцати, как может отмывает руки и волосы, но странное ощущение никуда не девается, а внизу живота появляется до неприятного приятное тянущее чувство. "Будь все проклято". Карен задирает юбку, запускает пальцы в трусы — влажные — и садится на край ванной, чтобы подрочить на чудовищную смесь образов из Фрэнка-из-сна и того Фрэнка, что пытается сейчас не умереть на диване в ее гостиной. От мысли о том, что ей совершенно точно не удалось смыть всю кровь Фрэнка с пальцев, она кончает гораздо быстрее обычного. — Будь я проклята, — шепчет Карен своему раскрасневшемуся отражению в зеркале.