Воспоминания

— Госпожа, — обратилась к Хюмашах Хиджан калфа, когда госпожа, закутавшись в мягкий халат, вышла из хаммама. — Ужин готов. На столике стояли плов, горячий чечевичный суп, несколько блюд с овощами и фруктами, айран. На блюдечке рядом — мягкая булочка, сливочное масло. Чашка кофе. Запах был вкусным, и голодный желудок сразу же отозвался тихим урчанием, но Хюмашах почувствовала, как её подташнивает. Тёплая вода хаммама, массаж, горячий чай в кейфе подарили долгожданное физическое расслабление, но вода не залечивает душевные раны и не восстанавливает силы. Нужно постараться заснуть и, может быть, после поесть. — Убери, Хиджан. Я пойду спать. Войдя в свои покои, Хюмашах легла в постель. Но, лёжа в темноте с закрытыми глазами, прислушиваясь к тишине, она никак не могла уснуть. В последнее время она стала бояться ночи, но не самой темноты, а именно закрыть глаза, погрузиться в сон и снова видеть кошмары. Взрыв, она замирает… Крики людей, она заставляет себя медленно обернуться и… Тёплый окружающий мир, который она видела, знала, любила — рухнул. Она остаётся одна и только острее и острее чувствует своё одиночество, и ей страшно. И в этом дворце сейчас это всё только усиливалось. Обнять бы сейчас матушку и не отпускать её. Хюмашах поджала под себя ноги, завернулась в лёгкий плед, как в кокон, и прижала подушку к себе, закрывая глаза. Матушка… Думать о маме… Она рядом… Их встреча в Старом дворце… Она была так счастлива в тот вечер, видя матушку здоровой, без цепей. Мама поднимает взгляд, нежно улыбается, встречая её, и она выдыхает, сама расцветая улыбкой. Хочется обнять матушку от всего сердца, но она быстро входит в покои, опускается на диван и так целует её руку, поднимая любящий и восторженный взгляд, продолжая улыбаться. Глаза в глаза… Брат жив, она должна сообщить это матушке… Тепло, радостно и спокойно. А в темнице было так страшно за неё, она старалась не показывать этого… Медленно, медленно Хюмашах проваливалась в дремоту… Но и там было хорошо… Рядом. *** Хюмашах положила голову на колени матери, закрывая глаза, чувствуя, как она ласково гладит её по волосам. — Моя прекрасная доченька, всю ночь не спала рядом с Нами… — Я в порядке, матушка, — ответила Хюмашах, поднося руку матери к своим губам, и посмотрела на Валиде. — Как же я рада, что вы у меня есть… — тихо произнесла Хюмашах, снова невольно вспоминая смерть Хандан и слёзы племянника. — Во дворце точно что-то случилось… — Не думайте об этом, мама, я просто хотела убедиться, что вы в порядке. — Возвращайся во дворец, доченька, скоро утро… — проговорила Сафие, наклоняясь и целуя дочь в лоб. — Моя прекрасная до… — внезапный приступ сухого кашля заставил Сафие отвернуться, прижав руку к губам. Хюмашах подскочила, чувствуя, как тревога тисками сдавливает сердце. — Мама! Подняв ладонь, Сафие показала, что с ней всё в порядке. Скоро кашель прекратился, оставляя после себя тяжесть в груди. И Сафие прислонилась к стене, судорожно вдыхая воздух. — Здесь холодно, и мне совершенно не нравится ваш кашель, — Хюмашах коснулась рукой лба матери, — но, по крайней мере, жар спал, — сказала Хюмашах, бережно обнимая Валиде. — Всё хорошо, — постаралась Сафие успокоить дочь. — Да, будет хорошо, — прошептала Хюмашах, — как только я вас вытащу отсюда, пока вы совсем не заболели. Скоро, Валиде, обещаю. Скоро. Внезапно окошко у двери открылось. И в камеру заглянул Искандер. — Простите, госпожа, но нам нужно вернуться во дворец, и море сейчас спокойно. — Мне пора, матушка, но я скоро вернусь, — отстранившись, Хюмашах посмотрела матери в глаза. Сафие кивнула, и, сжав Валиде руку, Хюмашах поднялась… — Вот это наша дочь. Хюмашах легко кивнула, улыбаясь, подтверждая сказанное мамой. — Мы знали, что ты не разочаруешь нас! Смотря в глаза матери, она едва сдерживала слёзы от восторга… *** — «…дадут вам больше времени…» — Резко всплывшие в сознании слова словно разбили счастливое мгновенье, заставив Хюмашах вздрогнуть, открыв глаза. Госпожа вздохнула и повернулась на другой бок. Шторы на окне до конца не были задёрнуты, и в проём между ними проникал лунный свет — слабый, размытый. Уже глубокая ночь, а она всё никак не может действительно уснуть. В голове так и крутятся мысли, несмотря на усталость. Хюмашах повернулась на спину, смотря на тёмный потолок, вслушиваясь в тишину. Чьи-то приглушённые шаги раздались в коридоре. Наверное, Хиджан калфы. — Да сколько можно себя мучить… — сказала себе Хюмашах и, скинув плед, вскочила с постели. — Хиджан калфа! — Госпожа, — вошедшая калфа поклонилась. — Что-то случилось? — Пусть девушки принесут мне одежду, и скажи агам подготовить карету. — Но, госпожа, сейчас ночь… — Делай, что я говорю! — Хорошо, как прикажете, — склонив голову, проговорила калфа. Торопя возницу всю дорогу до Старого дворца, и теперь буквально промчавшись по его коридорам, Хюмашах наконец оказалась перед покоями Валиде и вошла в них. Пройдя к спальне, она тихо открыла двери и замерла, наблюдая за мамой. Она спала, и её спокойное дыхание сейчас наполняло сердце надеждой. Госпожа не знала, сколько так прошло времени, прежде чем сзади неё раздался тихий голос. — Госпожа… — Бюльбюль вопросительно смотрел на неё. — Я никак не могла заснуть. Слова Эмира эфенди не выходят у меня из головы. — С Сафие султан всё хорошо, госпожа… Останетесь здесь? — Нет, не хочу разбудить матушку, — ответила Хюмашах, неплотно прикрывая двери. — Мне достаточно её видеть. — И, подвинув кресло, чтобы это было возможно, ближе к спальне, Хюмашах тяжело опустилась в него, откидываясь на спинку и укутываясь в мягкий плед. Закрыв глаза, Хюмашах тут же открыла их, смотря в сторону горящего камина. — В детстве треск горящего дерева вселял в моё сердце уют и безмятежность, я любила засыпать под него на руках матушки. Сейчас я по-прежнему люблю смотреть на огонь, но треск горящего дерева, как постоянно звучащий в моей голове, теперь разрывает мне сердце. Даже это отобрал… — Хюмашах сглотнула, а слёзы снова потекли по щекам. — Всё, что я люблю, забирает у меня… Всё. — Сафие султан поправится, госпожа. Заплаканный взгляд посмотрел на него, заставив Бюльбюля даже растеряться. Это был не взгляд Хюмашах султан, которую он знал, а обречённый, полный боли и отчаяния. — Да, Бюльбюль, конечно… — Хюмашах горько усмехнулась, и её голос звучал очень утомлённым. — Вы не должны терять надежду… — Я сделаю для матушки и её выздоровления всё, что в моих силах, но а матушка хочет этого? Бюльбюль молчал, как будто задавая немой вопрос. Достав кольцо, Хюмашах раскрыла ладонь. — В этом кольце мамы был яд. Сейчас оно пустое. — Я… я не знал этого, госпожа… Но ведь Сафие султан не сделала этого… — Мама делает это ради меня, она осталась, но это не то самое желание жизни… Поэтому я отпустила матушку, она хотела этого, уйти, а иначе, думаешь, я сделала бы это, зная, что могу её больше не увидеть? — сквозь слёзы говорила Хюмашах, а Бюльбюль снова молчал, понимая, что его ответ не требуется. — Я могла только молиться… И всю дорогу до старого дворца я молилась, чтобы матушка нашла силы вернуться ко мне… Но я знала, что это может и не случится… И не мне тогда обвинять матушку… Нет исцеления от боли, что причинили матушке по моей вине… И никогда не будет. Мне как-то сказали, что злость — это энергия жизни, и сейчас, вспоминая ещё, как первый раз подставила брата, я понимаю это как никогда. Иногда, смотря матушке в глаза, мне так и хочется крикнуть, разозлитесь на меня, закричите, как тогда, прошу вас! Но не смотрите на меня так безусловно… — Госпожа, я не очень понимаю вас? — Да, Бюльбюль, это сложно понять… — и Хюмашах снова усмехнулась. — Когда всё случилось, я, вернувшись во дворец, сидела на полу покоев и больше всего на свете боялась посмотреть матушке в глаза… Что она не простит меня… Никогда… Не захочет видеть, я бы умерла тогда… Но матушка… Она спасла меня, её любовь словно укутала меня и помогла вздохнуть. И сейчас я дышу только потому, что матушка за моей спиной. И в то же время в сердце словно впиваются кинжалы… — опустив голову, Хюмашах дотронулась рукой до своих висков. — Я не заслуживаю этого… На моих руках кровь брата… И каждый миг, каждую минуту я борюсь с этим ради матушки… Ради себя… Это тяжело, и это не прекращается никогда: ни ночью, ни днём. Я слышу и слышу этот безжалостный голос внутри вместе с этим… — Хюмашах бросила взгляд на огонь. — Проклятым треском. Это у меня внутри всё горит! — Госпожа, вам нужен отдых… Вы измотаны за все эти дни… — Мне нужна моя жизнь, Бюльбюль, которую у меня забрали на этой самой пристани… Моя жизнь… — тихо прошептала Хюмашах, продолжая смотреть на огонь. — Но… Матушка, Бюльбюль… — взгляд, в котором стояли слёзы, поднялся на Бюльбюля. — Она совсем не злится, она настолько сейчас умиротворена… Это конец. И её взгляд совершенно другой. И слова Эмира эфенди… Она прощается со мной. — Нет, нет, госпожа… — А как ты даже представляешь нашу дальнейшую жизнь, Бюльбюль? Матушка не терпит ограничений, не выносит ощущение собственной слабости, её физическое состояние будет её раздражать, но и без этого ты представляешь маму в саду, занимающуюся цветами? Я — дочь Сафие султан. Моя мама — госпожа. В этом её жизнь… Как и моя, я — госпожа династии Али Осман. Я горжусь этим. И если люди рядом со мной не хотели этого видеть, то, значит, я прекрасно следую словам матушки: повелевать, но не унижать. Но я — госпожа. Нет для меня жизни без этого. И когда мой брат назвал себя шехзаде, я гордилась им. Для меня это естественно, а не то, чего я должна стыдиться или прятать. За что должна оправдываться. Может быть, ещё поэтому мне было сложно постоянно оглядываться… Скрываться было временным решением, но ведь не постоянным, потому что это неправильно. Искандер был таким же шехзаде, более того, он был лучшим. И матушка… Это не вопрос власти как таковой. И если бы моему брату было возможно просто жить и не прятаться, не скрываться, я уверена, матушка бы отступила. Но она не должна просто отказываться от своего статуса. Отрицать его, игнорировать или позволять себя унижать. — Я более чем понимаю вас, госпожа. — Что я наделала… О, Аллах, что же я наделала… — Госпожа, вас обманули… Хюмашах вновь горько усмехнулась. — Я должна была не доверять ни Валиде, ни брата никому, кроме себя! Только я… Мне нужно было всё контролировать… Я расслабилась. Почему я это сделала? — Потому что Зюльфикяр паша не был для вас чужим человеком… Госпожа… — Тихо произнёс Бюльбюль, и Хюмашах посмотрела на него, сглотнув, и снова опустила голову. — Он спас меня от Хасана тогда… И я открыла ему своё сердце, поделилась своей слабостью… Я поверила, что могу быть слабой и меня защитят… Особенно, когда я в этом нуждаюсь… С Хасаном… — Хюмашах всхлипнула. — В момент похищения матушки… Я потянулась именно к нему. Бюльбюль молчал, а затем опустил голову. — Нужно было всё рассказать Сафие султан… Хюмашах резко подняла взгляд. — Но тогда я бы не успел, а у меня было плохое предчувствие. Я волновался за вас. — Ты спас меня, Бюльбюль. Ты поступил правильно. — Нужно было не отпускать вас. — Да, это было бы верно и лучше всего. Я совершила глупость, что пошла ночью, хм, в одиночестве… — Вам было нужно рассказать всё Сафие султан. — Да… И даже сделать это ещё раньше, как только злость ушла, мне нужно было решиться, но… — Хюмашах замолчала. — Не знаю, всё было так сложно, злость ушла, но я была обижена, не чувствовала матушку, потом хотела вернуться, но опоздала, мне не хватило одного дня, и всё стало ещё сложнее… Я действительно могла рассказать всё позже, но точно так же, как матушке нужно было рассказать мне о той калфе в темнице, что её изводила, но мама доверилась Искандеру… А я не хотела, вернувшись, снова поставить это прошлое, Хасана, между нами. Я всегда хотела быть бережной. Думала, что справлюсь сама. Не могу я перед мамой быть слабой и беспомощной, как и она передо мной… Уязвимой, да, но не слабой. Перед сестрёнками тоже не могу, и Искандера я должна была защитить, чего не сделала! Это моя ответственность: оберегать, защищать, быть другом, поддержкой! И мне нравится, когда мама доверительно сжимает мне руку, зная, что я рядом, нравится, когда сестрёнки тянутся ко мне… — сквозь слёзы Хюмашах улыбнулась. — Что-нибудь спрашивают у меня… Нет здесь проблемы и не было никогда, наоборот, всё плохо сейчас, когда я это теряю или ещё потеряю… Это не является долгом или обязанностью, это моё! Поэтому нет, я не устала от этого, но… Четыре года напряжения Египта, а здесь мне протянули руку… И я могу опереться, я не одна… И я поверила этому, что теперь не одна, что у меня появился дом, где я смогу отпускать себя… Не думать, не беспокоиться и чувствовать поддержку, что меня оберегают. Ещё раз я не устала, я не была измотана, в отличие от сейчас, я не нуждалась в этом ежечасно и ежеминутно, но небольшие минуты, когда я могу позволить себе быть слабой… Я расслаблялась, входя в свой дом… Я доверяла своему мужу… Хюмашах закрыла лицо ладонями, и Бюльбюль видел, что она дрожит всем телом не от холода, а от рыданий. — Один миг… Один миг… Мгновенье, что я позволила себе, разрушило мою жизнь! Ну, почему?! За что?! Если нужно было наказать, то пусть бы наказали меня, я виновата, но почему моя семья… Моя семья… — Госпожа… Госпожа… — неуверенно произнёс Бюльбюль. — Но он, ваш дом, и правда у вас появился… — Да, — Хюмашах подняла красные от слёз глаза и горько усмехнулась. — Только расслабляться там и доверять, как оказалось, было непозволительной ошибкой… И я сделала её дважды. — Мне очень жаль… — ответил Бюльбюль, чувствуя, как и его сердце сжалось. — Спасибо, Бюльбюль, но это мои проблемы, я доверилась, открыла сердце и совершила ошибку, и теперь всё так, как есть… И я должна видеть последствия своих ошибок. Я подставила под угрозу своего брата, я могла ещё тогда потерять маму, ведь я знаю, она была готова отдать свою жизнь за Искандера. Это опять же полностью устроило бы моего мужа, но я… Разве я могла бы здесь выбирать… А если бы маму опять увезли в башню, опять бы унижали, а я видела бы это, но ничем бы не могла ей помочь… — Как и когда она стояла на коленях… — Хюмашах закрыла глаза и покачала головой. — Мне невыносимо это даже представлять, внутри всё сжимается от ужаса… Или я теряю обоих… Здесь нет благополучных исходов для меня, и не может быть, и раз я не увидела этого раньше, то вот один из них и наступил в реальности… Я заслужила! — Нет, госпожа… Это не ваш грех. Вы не делали ничего плохого, но вас обманули. И этого вы никак не заслужили! Хюмашах снова подняла взгляд на агу. — Спасибо, Бюльбюль, но оставь меня сейчас, прошу, я хочу побыть одна. — Как пожелаете, госпожа. Если что-то понадобится, я рядом. — Я знаю, Бюльбюль, знаю, — ответила Хюмашах и совсем слабо улыбнулась. А затем снова откинулась на спинку кресла, укутывая себя в плед, повернула голову к камину и закрыла глаза, чувствуя, как слёзы продолжают стекать по щекам. Поправив плед, Хюмашах посмотрела в спальню, и вдруг перед ней возникла чёрная тень, которая стала принимать очертания человека и тянула руки в сторону Валиде. За несколько мгновений эта тень обволокла маму со всех сторон, раздалось сипение. Слыша это судорожное дыхание, Хюмашах почувствовала, как её сердце заколотилось. Непонятное что-то душило матушку! — Отойди от неё! — бесстрашно кинулась Хюмашах на помощь. — Я не отдам Валиде, уходи! Никогда! Уйди! Тень слегка качнулась, но не пропала. И Хюмашах услышала шепот: — Ах…какая преданность. Как мило. Но видишь ли, она мешает мне жить, и я её уничтожу. — Что… Что ты такое, кто ты? Оставь мою мать в покое! Я не позволю тебе навредить ей! Раздался холодный смех. — Да, тебя я не могу уничтожить, — снова тихий шепот. — Но могу сделать это с твоей душой. А без тебя и мама, и остальные станут беспомощны передо мной. Тень нависла над Хюмашах, и сейчас она действительно оставалась единственной преградой между ней и мамой. — Я не собираюсь слушать твой бред! Матушке ты не навредишь! — Да, а так… — Мне больно, отпустите! Хюмашах подняла взгляд, увидев, как несколько стражников грубо тащат одетую в простую одежду Фахрие. — Вы делаете мне больно! Вы не имеете права! Отпустите! Когда же их взгляды встретились, Хюмашах видела, как сестра дёрнулась к ней. — Хюмашах, помоги! — Фахрие… — дёрнувшись, Хюмашах замерла, бросив взгляд на Валиде. — Хюмашах! — Валиде или сестра… Валиде или сестра… — Не смей… — звенящим от ярости голосом проговорила Хюмашах. — Оставь мою семью в покое! — Нет… Мы только начали. Фахрие швырнули на землю, словно вещь, а затем появившийся неизвестно откуда Ахмед замахнулся на неё… Хюмашах сжала кулаки, она была готова разорвать Ахмеда, и ей было всё равно, что он — Повелитель. И в этот момент перед ним рядом с упавшей Фахрие на колени поставили Искандера. Хюмашах судорожно задышала, чувствуя, как сердце разрывается. Меч приближался к шеи брата, и его лезвие остановилось прямо у его горла. Металл коснулся плоти, появилась кровь, но Искандер продолжал смело смотреть на Ахмеда, а тот подошёл к Фахрие и снова ударил по лицу. — Не трогай её! — закричал Искандер. И в следующий же миг его ударил по лицу стражник и, повалив, начал пинать. — Хватит! Перестаньте! — срывающимся голосом, полным ярости, прокричала Хюмашах. — Возьми, возьмите мою жизнь! Не трогай мою семью! Отпустите их! — Эх, опять эта самоотверженность… Перестань, наконец. Ахмед посмотрел на Хюмашах. — Вы знали, что Искандер — шехзаде, и молчали. — Ахмед скривил губы в ухмылке, отталкивая ногой Фахрие. — Эта предательница у моих ног хотела убить меня, они получают заслуженное, а вы… — Ахмед покачал головой. — А я всегда относился к вам с уважением. — Предательница! — раздался женский голос. Это была тень, продолжавшая кружить рядом с Хюмашах. А уже в следующий миг госпожа почувствовала, как её схватили, тень всё больше и больше приобретала черты человека, и поражённая Хюмашах в ужасе смотрела на… Себя. Замах и удар в лицо такой силы, что, пошатнувшись, Хюмашах упала на пол, не успев увернуться от неожиданности. — Кажется, кого-то не хватает… — О, Всевышний, нет… Как… Это невозможно… — прошептала Хюмашах, видя, как она же ставит на колени связанных Фатьму и Михримах. — Не трогай их! — А если трону? — и раздался звук пощёчины, от которого Хюмашах на полу передёрнуло. — Как ты мне помешаешь? Хюмашах приложила ладонь к своей горящей щеке, чувствуя на губах кровь. В голове звенело, а перед глазами всё плыло, но хуже было сердцу, которое словно вырывали из груди. Её же отражение или неизвестно кто издевалось над ней, зная все болевые точки. Хюмашах скривилась от боли. — Вот теперь вся семья вместе… Чужая она обняла Фатьму и Михримах, и Хюмашах видела, как они дёрнулись, шарахаясь от неё. — Беги, Фахрие, я его держу! — внезапно закричал Искандер. Вырвавшись, Хюмашах не знала как, брат ударил одного стражника, державшего Фахрие, и бросился на другого. — Беги! Фахрие побежала, Искандера схватили за руки, Ахмед, шагнув к нему, наотмашь ударил по лицу, а затем в живот. Стражники добавили в один бок, потом в другой. — «Валиде ничего не угрожает… — пронеслось в голове Хюмашах. — Другая она сейчас с Фатьмой и Михримах, и они пока в целом порядке…» Нужно помочь Искандеру и Фахрие. Тяжело поднявшись, Хюмашах бросилась было на помощь, но почувствовала, как кто-то схватил её за руку. Обернувшись, она увидела Зюльфикяра. — Что ты делаешь?! Отпусти меня! — Хюмашах отчаянно вырывалась, но ей не хватало сил. Искандер упал на колени. Его принялись бить ногами. Удары сыпались один за другим. Он пытался защищаться, но против пятерых ничего сделать не мог. — Они все убьют моих родных! Дай мне их спасти! Не мешай мне! — Не надо, Хюмашах, ты не справишься, я сам иногда боюсь её. Но мы будем жить счастливо, как только всё закончится. — Вот с ней и живи! Чего ты от меня хочешь?! Оставь меня уже в покое… — Она должна стать тобой, тогда всё будет хорошо… Ты будешь рядом… — Ничего не будет! Никогда! Не вмешивай меня в ваши игры! Я скорее умру, чем позволю этому чудовищу стать мной! Ничего у нас не будет, нет моей семьи и нет меня! Отпусти меня… — отчаянно проговорила Хюмашах и обернулась. Избитого Искандера поставили на колени перед Ахмедом. Тот посмотрел на Хюмашах, которую продолжал удерживать Зюльфикяр. — Он виновен, но я добрый и милосердный человек, — его улыбка превратилась в оскал, — сохраню ваши жизни! Ахмед вытащил меч из ножен и… Меч пронзил сердце Искандера с хрустом, пройдя через рёбра. Наступила тишина, он сделал последний громкий вдох и беззвучный выдох, и тишину прервал звук рухнувшего тела. Хюмашах упала на колени, приложив руку к левой стороне груди. В глазах потемнело, сердце горело огнём невыносимой боли. — Беги, Фахрие, беги, сестрёнка… — взмолилась Хюмашах, теряя сознание, как вдруг раздался звук стрелы, пронзающей тело. И последнее, что Хюмашах увидела, как Фахрие упала на колени, а затем на землю… — «Моя прекрасная доченька… — Матушка… — Твоим сестрёнкам нужна помощь, давай, вставай… — Я не могу, матушка, она забирает у меня силы и становится сильнее… — Ты — моя дочь, Хюмашах… Не считай своё нежное сердце слабостью, ты сильнее… Ты сможешь, моё сокровище… И что-то внутри Хюмашах изменилось. Она не знала, что, но чувствовала это. — Да… Я смогу…» Приходя в себя, Хюмашах чувствовала, как кто-то легонько бьёт её по щекам и встряхивает. — Хюмашах, открой глаза, открой глаза… И, увидев над собой Зюльфикяра, Хюмашах резко отстранилась. — Не трогай… Не прикасайся ко мне! — Хюмашах… — потерянно произнёс Зюльфикяр, пока Хюмашах на коленях уже оказалась у кровати матери. — Матушка? — Хюмашах нежно провела рукой по волосам Валиде. — Хюмашах, помоги! — Мама! — Сердце бешено билось. — Мама… — Она тебя не слышит, — тихо сказал Зюльфикяр. Холодный взгляд поднялся на него, и в этот момент рукой Хюмашах почувствовала тихое дыхание матери… «Слава Аллаху…» — Хюмашах! — Не надо… — прошептал Зюльфикяр, но Хюмашах не обращала на него никакого внимания. — Хюмашах! — Зовите, зовите… Она всё равно вас не услышит! — Я скоро вернусь, матушка… — Сжав руку матери, Хюмашах поцеловала её. И поднялась, увидев, как другая она замахивается на Михримах. И тут же оказалась рядом, успев перехватить руку до того, как она нанесёт удар. — Я сказала, не трогать мою сестру! Убери от них свои руки! — процедила сквозь зубы Хюмашах, ещё крепче сжимая запястье и опуская другую себя на колени, вставая перед сёстрами и закрывая их собой. — Как… Это невозможно… — А теперь исчезни! Чёрная тень растворилась в воздухе, как будто её и не было. Присев, Хюмашах стала развязывать Фатьму. — Хюмашах… — Это я, я, сестрёнка. — Я знаю… Ты в порядке? — Нет, я не в порядке… — ответила Хюмашах, развязывая руки и снимая повязку с глаз Михримах, видя, как она невольно дёрнулась от неё, защищаясь. — Это я, я, Михримах… — Хюмашах раскрыла объятья и замерла. Михримах бросила взгляд на Фатьму, которая едва заметно кивнула, а затем снова посмотрела на Хюмашах. — Ты хотела убить нас? Хюмашах покачала головой. — Я никогда и ни за что на свете! Иди ко мне… Сестра была так уязвима, та другая никогда бы такой не была. — Хюмашах… — И Михримах упала в объятья сестры, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, а к глазам — слёзы. Хюмашах прижала сестрёнку к себе изо всех сил и так же крепко поцеловала её в макушку. Михримах плакала в объятьях сестры, пока Хюмашах, сдерживая свои слёзы, осторожно стёрла кровь с губ Фатьмы и снова усилила объятья младшей сестрёнки, прикрыв глаза. Так продолжалось несколько минут, пока тишину не прервал встревоженный голос Фатьмы. — Хюмашах… — Что? — Хюмашах подняла голову. Фатьма указала на постель Валиде, вокруг которой уже снова струилась тень, обволакивая и кровать, и маму. — Как она мне уже надоела! — с раздражением сказала Хюмашах, поднимаясь, затем обращаясь к сёстрам. — Оставайтесь за мной! Держа Михримах за руку, Хюмашах довела сестёр до кровати матери, посадив их рядом. А они замечали, как тень сразу отступает перед сестрой и не трогает её. — Оставайтесь здесь, прошу, никуда не уходите. Хорошо? Фатьма и Михримах кивнули, и Хюмашах поцеловала их в лоб. Продолжающий наблюдать за всем этим Зюльфикяр опустил голову. — Я сказала тебе исчезнуть, — Хюмашах вышла вперёд. — Отойди от моей семьи! Оставь мою мать в покое!!! В эту же секунду комната озарилась светом — настолько ярким, что сначала никто не понял, что всё вокруг охватил огонь. Он был всюду, приближался к ним, Михримах ощущала его жар, но, вытянув руку, госпожа поняла, что огонь не обжигал их, а, наоборот, она и Фатьма были как в кольце его. Была тень и рассеялась… Хюмашах, обессиленная, упала на колени, осматриваясь вокруг. Она в спальне мамы Старого дворца, не осталось ни темноты, ни Зюльфикяра, ни Ахмеда, все исчезли. Только матушка и… — Хюмашах, ты… Голос сестрёнок. Может, у неё в мыслях. — Как ты? — спросила Фатьма. — Я… Я немного устала, мне нужно несколько минут. Вы в порядке? — Да, с нами всё хорошо. — А матушка… — Она в порядке. — Хорошо… Хорошо, — прошептала Хюмашах. — Искандер, Фахрие, простите меня… — И, упав на пол, потеряла сознание… Вздрогнув, Хюмашах открыла глаза. Сердце бешено стучало, дыхание сбилось. Щёки были мокрыми от слёз. Скомканный плед валялся на полу. Присев на край кресла и опустив голову на руки, Хюмашах попыталась успокоить дыхание — не получалось. И в этот момент она услышала хрипы. — Матушка… Хюмашах кинулась к кровати. Состояние Валиде ухудшилось, она тяжело дышала и была очень бледной. Ещё большую тревогу вызывало, что её губы, плотно сжатые в тонкую линию, были неестественного синего оттенка. — Матушка… Нет… Нет… Я не позволю вам умереть… — Хюмашах охватил шок, но, бросив взгляд на столик, она быстро взяла в руки пузырёк, оставленный Эмиром эфенди. Дрожащими руками открыв его, Хюмашах вылила несколько капель содержимого в рот матери и прикрыла его рукой. При прикосновении дочери с губ Сафие сорвался стон, и Хюмашах тяжело вздохнула. Она даже не могла сейчас представить, какую боль испытывает её мать. Наконец Валиде сглотнула, и постепенно её дыхание выровнялось, а к губам вернулся естественный цвет. Хюмашах облегченно выдохнула и устало опустилась на колени, трепетно поцеловав матери руку. — Слава Аллаху… Не сдавайтесь, матушка, я прошу вас. Я не могу вас потерять… Мне очень плохо… — Не отпуская руку матери, Хюмашах судорожно заплакала. Через несколько минут дочь посмотрела на Валиде, её дыхание оставалось спокойным, и Хюмашах вновь поцеловала руку мамы. — Я верю в вас, матушка! Вы не оставите меня сейчас… — нежно проведя рукой по волосам Валиде, Хюмашах поднялась, смахнула слёзы, вернулась к креслу и села, дотрагиваясь до своих висков. За окном шумел дождь, и его капли барабанили по стеклу. Раздался гром, сверкнула молния, и Хюмашах невольно вздрогнула и усмехнулась. Да, только грозы, невыносимой с детства, ей сейчас и не хватало… Хюмашах тяжело выдохнула, закрывая глаза и откидываясь на мягкую спинку кресла. В висках неприятно стучало. О, Аллах, какой же ужас ей приснился. Госпожа посмотрела на свои руки. — Нет, это не я… Это была не я… Никогда… — Хюмашах тяжело сглотнула. Хотелось пить… Позвать Бюльбюля… Нет, он, скорее всего, уже спит. Пусть отдыхает. Хюмашах поднялась и подошла к столику, налив себе воды, выпила и вернулась обратно, продолжая блуждать в своих мыслях. Опять было холодно, но не в комнате, а её била нервная дрожь. Подняв плед, Хюмашах вновь укуталась в него, как в кокон, закрывая глаза. Этот ужасный сон… Он заставил её проснуться, а если бы нет, если бы её здесь вообще не было и она осталась во дворце, а матушка… Одна и… Хюмашах снова почувствовала слёзы на щеках. Это всё было невыносимо. Страх, боль, вина безжалостно давили, они её уничтожали, забирая надежду и все силы, не давая отдыха. Как во сне другая она… Чёрная тень из сна и была, скорее всего, виной. И, конечно, она виновата, не получилось помочь Фахрие, она позволила навредить Искандеру, маме, но ведь она не хотела ничего плохого. Она просто не ожидала удара… Но какая теперь разница, её близкие нуждались в ней, а она… Не справилась. И Хюмашах продолжала плакать и плакать. Больше всё равно не на что у неё сил не было. Полное опустошение, и так она не чувствовала себя ещё никогда. Не было ничего, кроме ощущения невыносимой тяжести, даже злости… И если бы она могла, она бы просто исчезла, чтобы наступил спасительный покой… Но нет, как матушка вернулась после всей боли, держаться и бороться, сражаться с этой темнотой ради мамы, ради сестрёнок… Ради себя. Наконец, одолеваемая усталостью и мрачными мыслями, Хюмашах провалилась в сон.