Воспоминания

Май 1597 года. Хюмашах Султан не спеша шла по коридорам дворца, направляясь в классную комнату, чтобы забрать Фахрие после занятий с учителем. Через приоткрытую дверь госпожа видела, как сестрёнка старательно водит пером по бумаге. — Хюмашах! — увидев сестру, Фахрие вскочила со своего места и подбежала к ней, обняв. — Забери меня! — Ты не хочешь учиться? Так нельзя, сестрёнка, — Фахрие подняла взгляд на сестру, а Хюмашах посмотрела на учителя, который не мог сдержать лёгкую улыбку, смотря на разворачивающуюся перед ним картину. — Я прервала урок, Мехмед челеби? — Нет, госпожа. Мы уже заканчивали. — Слышишь, Хюмашах, я ничего не сделала, учитель разрешил; уроки закончились. Пойдём в сад, погуляем. — Тем не менее нехорошо без разрешения вскакивать с места. — Хюмашах опустилась перед сестрой на колено, смотря ей в глаза. — Но мы — госпожи, Хюмашах, как мама. — Да, мы — госпожи, но на занятиях ты должна слушаться учителя. Хюмашах поднялась. Фахрие опустила голову, а после посмотрела на эфенди. — Простите, Мехмед челеби. Я больше не буду. — Тихо прошептала Фахрие, смущаясь. — Всё в порядке, госпожа, — молодой учитель с доброй улыбкой смотрел на свою подопечную. — Думаю, сегодня вы просто устали. Я разрешаю Вам уйти несколько раньше. — Мехмед перевёл взгляд на Хюмашах. — Фахрие Султан этого заслужила своими успехами. — Да, Хюмашах, посмотри, что я написала, — Фахрие подбежала к своему столику и вернулась к сестре. — Прекрасно, сестрёнка, — похвалила сестру Хюмашах, на что та расцвела улыбкой. — Так куда ты хочешь пойти? — В сад… — Фахрие задумалась. — И хочу покормить Ангела. Хорошо? — Конечно. Только зайдём забрать Селима и пойдём гулять. Фахрие кивнула. — Всего Вам доброго, госпожа, госпожа. Хюмашах ответила лёгким склонением головы. — Да, до завтра, учитель, — попрощалась Фахрие, беря сестру за руку. — Как прошли твои занятия, Селим? — Спросила Хюмашах у племянника, ведя Фахрие за руку, направляясь в сад. — У меня болит голова, госпожа. — Ты и правда сегодня выглядишь утомлённым, — Хюмашах дотронулась ладонью до лба мальчика. Он горел словно в огне. — Похоже ты простудился. Что-то ещё болит? — Горло… Очень сильно, тётя. — Покажи, давай, я посмотрю. — О, Аллах, — Тихо прошептала Хюмашах, увидев малиновый язык с белыми крапинками. Отодвинув рукав кафтана, она увидела сыпь. И невольно сглотнула. Она узнала эту болезнь по признакам из прочитанных книг. Это была скарлатина. — Всё будет хорошо, Селим. Пойдём, я отведу тебя к Валиде. Тебя осмотрит лекарь… Нет. Не подходи, Фахрие. — Остановила Хюмашах сестру, заметив её движение. Маленькая госпожа замерла. — Случилось что-то плохое? — Спросила она у старшей сестры. — Нет, что ты. Но Селим простудился. И я не хочу, чтобы ты заболела. — Всё правильно, Фахрие, не надо, — Постарался успокоить Селим, — меня должны осмотреть лекари, а ты вдруг тоже простудишься. — Мы не пойдём к Ангелу, да, Хюмашах? — Спросила расстроенная Фахрие, и с сочувствием смотря на Селима. — Желаю поправиться, шехзаде. Болеть плохо. — Спасибо, госпожа. — Не сейчас, сестрёнка, позже… Или завтра я обязательно погуляю с тобой. — Ты будешь во дворце и завтра? — Конечно. Я приеду. — Хорошо, Хюмашах, я буду ждать. — Как это возможно, госпожа? — Спросила у Хюмашах встревоженная Махпейкер, стоя в отдалении и наблюдая, как лекари осматривают шехзаде. — Утром Селим был здоров. — Симптомы болезни могут проявиться не сразу. — Госпожа, госпожа… — Ну, что? Что с моим сыном? Говори! Лекарь с сочувствием посмотрел на мать и обратился к Хюмашах. — Госпожа, лекари должны осмотреть Вас, как и Фахрие Султан. Более того я настаиваю, чтобы вы покинули покои. К сожалению, Вы оказались правы. Я могу подтвердить, что наш шехзаде заболел скарлатиной. — О, Аллах… — Хюмашах с сочувствием посмотрела на Махпейкер. — Вам тоже желательно покинуть покои, госпожа. — Нет! Я буду со своим сыном, я не оставлю его одного! Вы… Никто меня не заставит уйти! И чтобы не было суждено, я буду рядом. И дай Аллах, мой шехзаде поправиться. — Аминь. — Госпожа, — Лекарь вернулся к Хюмашах. — Вы не должны оставаться здесь. Это опасно. Я настаиваю. Хюмашах кивнула и, посмотрев на племянника, которым продолжали заниматься лекари и на Махпейкер, ещё раз выразив поддержку, направилась к выходу. Лекари осматривали Хюмашах и Фахрие, которая уже была готова расплакаться, несмотря на всю поддержку сестры, около получаса, когда двери покоев с шумом распахнулись, и в них ворвалась Сафие Султан, не слушая хотящих её остановить лекарей и быстрым шагом подошла к Хюмашах, с тревогой осматривая её. — Я здорова, матушка, не волнуйтесь. Как и Фахрие. Сафие посмотрела на младшую дочь. — Матушка, — потянулась к ней она, захныкав. — Забери меня отсюда! Они давали мне что-то горькое и тыкали палочками, Хюмашах говорила, что так надо, но я устала! — Шш, — Сафие, успокаивая дочь, взяла её на руки, нежно прижав к себе и поцеловала её в щёку. Осторожно укачивая дочь, Сафие холодно посмотрела на лекарей. — Что здесь происходит? — Госпожа… Как Вам сообщили, шехзаде Селим заболел скарлатиной… Мы приняли все возможные меры… Но и должны были проверить Хюмашах Султан и Фахрие Султан, ведь они контактировали… — Так моим дочерям что-то угрожает? — Нет, госпожа, они здоровы, но в течение нескольких дней я хотел бы их ещё раз осмотреть. — Сейчас вы закончили? — Да, госпожа. — Хорошо, можете идти. Отнеся Фахрие в покои, Сафие вернулась к Хюмашах. — Я так испугалась за тебя… — проговорила Сафие, заключая Хюмашах в объятья, — моя прекрасная доченька, — нежно выдохнула госпожа. Удары сердца матушки были взволнованными, но Хюмашах сейчас чувствовала невероятное тепло, находясь вот так в объятьях Валиде… В последнее время их так не хватало, они так были редки, несмотря на все её усилия… А сейчас как будто она снова вернулась в их дорогие моменты… В детство… Сафие с нежностью поцеловала дочь в лоб и слегка отстранила от себя, спросив. — Пойдём в мои покои? — Конечно, матушка, — Хюмашах тепло улыбалась. — Буду рада. И не волнуйтесь, прошу Вас, я здорова, правда. Всё хорошо. Расположившись на тахте у окна в своих покоях, Сафие Султан смотрела на сидящую рядом дочь. Допив кофе, она в раздумьях вертела чашку руках, гоняя тёмную гущу по белоснежным стенкам, словно хотела найти ответ на какой-то вопрос. — Хюмашах, — мягко позвала Сафие, взгляд дочери поднялся на неё. — Ты такая задумчивая… Что-то случилось? Дома? — Нет, матушка… — Хюмашах снова посмотрела на чашку в своих руках и поставила её на столик. — У меня с Ибрагимом всё хорошо, более чем. Он очень внимателен ко мне с первых дней нашего брака. Сафие осторожно взяла дочь за подбородок и повернула её лицо к себе, поднимая его вверх. Хюмашах сглотнула… Этот мамин взгляд, долгий, внимательный, изучающих, но и одновременно тёплый… Она всегда терялась под ним… Но… Нет, она не будет обсуждать с мамой свои личные проблемы… По крайней мере не эту… Она ни с кем не будет это обсуждать. Достаточного того, что вырвалось с Фатьмой. — Всё хорошо, матушка, — Хюмашах постаралась, чтобы её голос звучал уверенно. — Я… Заходила к Вам утром… — Хюмашах бросила взгляд на стол, на котором лежали бумаги, и поднялась. — Вас не было… Это то, чем Вы занимаетесь? — спросила Хюмашах, перебирая бумаги. — Эскизы… Чертежи… Это… Религиозный комплекс? Вы хотите его построить? — Да, доченька… — Ответила Сафие, подходя к Хюмашах. — Здесь, — Валиде Султан указала на карту, — на берегу бухты Золотой Рог, в районе Эминёню и Галатского моста, наш архитектор Давуд ага построит религиозный комплекс, где будет мечеть больница, школа, хаммам, несколько фонтанов, рынок… — Он, в том числе, выполнит функцию финансового обеспечения строительства, — Хюмашах с восхищением смотрела на Валиде. Сафие мягко улыбнулась, продолжая перебирать чертежи, показывая их дочери. — Да. Мечеть будут венчать 66 куполов, расположенных пирамидально, и два минарета с тремя шерефе на каждом. Высота главного купола, поддерживаемого четырьмя полукуполами, будет около тридцати шести метров. Фасад Давуд ага украсит изникскими изразцами. Я хочу, чтобы внутри мечеть была хорошо освещена, а пол был выложен коврами. Окна украшали цветные витражи, и чтобы на всех них были аяты и суры из Корана. А мечеть отделали фаянсом, и она имела пять ворот, одни из которых вели бы во внутренний двор… В центре которого будет элегантный фонтан для религиозных омовений. — Матушка… — Хюмашах солнечно улыбалась. — Это так здорово! Мне нравится! — Утром я встречалась с Эсперанцой… — Вашей кирой? — Да. Мы решаем некоторые сложности… — Какие? Я могу помочь? — Нет, доченька. Мы всё решим. Этот район в основном населён евреями-караимами, последователями религиозной секты, которая в VIII в. н. э. откололась от ортодоксального иудаизма. Их старые дома будут снесены, чтобы освободить место для строительства… — Но… А как же люди, матушка? Сафие серьёзно посмотрела на дочь. — Ты что, думаешь, я их убью, Хюмашах? — Что? Нет! Вы что, матушка?! Как я могу дать думать, это невозможно! Вы никогда так не поступите! Но людям всё равно наверное горько покидать свои родные дома… — Они будут полностью обеспечены, их новые дома будут построены на другом берегу Золотого Рога. Кира как раз сейчас занимается этим. — Сафие вернулась на тахту. — Вы обиделись на меня, матушка? — Очень тихо и нежно спросила Хюмашах, забираясь на тахту с ногами и заключая Валиде в объятья. — Нет, доченька, конечно, нет, — ответила Сафие, поцеловав Хюмашах в висок. Хюмашах усилила объятья, опустив голову на плечо Валиде. — Тогда можно я спрошу Вас? Мне интересно… — Конечно. — Почему именно это район? Ведь там всегда проживали, преимущественно, евреи, насколько я помню свои уроки. — Да, доченька. Район Эминёню так же является коммерческим центром Стамбула. Местные и иностранные торговцы постоянно жалуются на увеличение мощи и влияния их еврейских коллег… Всё может усугубиться, я не хочу этого допустить. И все эти люди по-прежнему смогут жить спокойно… Расстаться с домом — это не слишком большая цена ради покоя… — Сафие вздохнула. — Но Мы бы солгали, если бы сказали, что это единственная причина… Как Валиде Султан я рассчитываю, что это строительство безусловно расширит сферу исламского влияния в пределах города. — Но и одновременно будет помощью людям. — Да, и это, моё сокровище, но всегда есть две стороны и не бывает одного без другого. Таков наш мир, и вообще жизнь. — Я понимаю, матушка. — Так что всё-таки случилось, доченька? Ты не расскажешь мне? — А что в последнее время происходит вокруг, матушка? Селим заболел… Надеюсь, Аллах подарит ему исцеление… — Дай Аллах. — Слава Всевышнему, Фахрие в порядке, а Михримах не оказалась рядом со мной, задержалась на занятиях… Но всё, что происходит… Я как будто запуталась во всём этом. Недавно Ахмед рассказал мне, как порвал чётки Мехмеда и убежал, и несколько часов сидел под деревом, боясь вернуться во дворец, пока его наставник, Дервиш ага, не пообещал ему починить их и вернуть на место. Что это за невероятный страх перед отцом, матушка? Ахмед ведь ребёнок, маленький ребёнок, и он его сын, а он его чуть ли не ненавидит? Почему? За что? И в то же время я вспоминаю своего старшего брата, который был рядом, оберегал меня… Вспоминаю, как он нянчился с Махмудом, когда мы все вместе, я и Михримах, были у Фатьмы… Как это возможно, что я сейчас говорю об одном и том же человеке? Не понимаю… Я скучаю по своему брату, но тот человек, которого я вижу перед собой, это не он… А тот день, та ужасная, безжалостная суббота… — Когда речь идёт о власти, о султанате даже брат становится только твоим соперником и больше никем. — Простите, матушка, я знаю, Вам больно, но мне тоже больно, я потеряла братьев… И наверное до сих пор мне где-то страшно… Я слушаю сейчас голос Михримах и моментами вспоминаю те дни, когда она не произносила ни слова… Фатьма была потеряна, Фахрие тихо плакала. Вспоминаю и благодарю Аллаха, что сейчас они в порядке, справились… Вернулись. «Хюмашах, моя прекрасная доченька… Все те дни, когда я не могла быть мамой, ты была рядом с сестрёнками… Оберегала их, согревала, заботилась… Отводила от меня… Со всем справлялась сама… Моё бесценное сокровище». Сафие растроганно поцеловала дочь в лоб. — Я должна была дать Вам время, матушка… Вы в нём нуждались… Должны были пережить. — Я тебя очень люблю, доченька, — сказала Сафие. — Я тоже Вас очень люблю, и, матушка… Я скучаю по Вам. Нет, нет, я не требую, чтобы всё было как раньше, я понимаю невозможность этого… Но тот холод, что стоит между нами… Он нужен Вам, чтобы справляться с болью… Он защищает Вас, а Вы не хотите, чтобы он и эта возможная злость коснулись меня… Нас… Оберегаете даже от себя… Но я, напротив, хочу попросить, позвольте мне взять Вас за руку, — под эти слова Хюмашах сжала Валиде руку, — и быть рядом с Вами, чтобы помочь, прожить боль, чтобы Вы не оставались с холодом один на один… Вместе мы справимся, матушка. И он исчезнет, растает… Боль уйдёт… Знаю, вы уверены, что справитесь сами, но, матушка, то, что происходит, что я чувствую… В один момент, когда Вы отказываетесь там, ваш взгляд меняется — становится чужим, даже безжалостным. Да, пока Вы возвращаетесь, как сейчас, но, а если когда-нибудь этого не случится… Я боюсь за Вас, — Хюмашах обняла Валиде, прижав её к себе из-за всех сил. — Ничего не говорите сейчас, просто подумайте и знайте, что я всегда рядом. Вам достаточно протянуть руку. Сафие сейчас ничего и не могла сказать, будучи абсолютно растроганной словами и теплом дочери и только снова нежно поцеловала её в макушку… Утром следующего дня Ибрагим паша поправлял свой кафтан перед зеркалом, когда увидел в отражении подходящую к нему со спины супругу. Она приобняла его. — Я не смогла вернуться вчера во дворец… — Шехзаде Селим заболел. — Да, надеюсь, он поправится, но я… — Хюмашах легко улыбнулась. — Была у матушки, уснула у неё и позавтракала с ней. — Я рад, что ты снова улыбаешься, — ответил Ибрагим, смотря на супругу. Она словно сияла внутренним светом. Мужчина обернулся и наклонился к губам Хюмашах, оставляя на них долгий поцелуй. — Чем ты сегодня будешь заниматься? — Фатьма и Михримах должны прийти ко мне днём, мы пообедаем вместе. После я обещала Фахрие погулять с ней… Возможно, мы будем все вместе… А сейчас, пожалуй, мне нужны мои книги. — Прекрасно, люблю, когда ты с семьёй, — сказал Ибрагим с улыбкой, чувствуя, как Хюмашах чмокнула его в щёку. — Мне пора на совет. К ужину вернусь. — Хорошо. Буду ждать. На прощание Ибрагим ещё раз с нежностью поцеловал Хюмашах и вышел из покоев. Вечером Хюмашах была в покоях младшей сестры, которая после прогулки попросила с ней остаться. — Хюмашах, ты что-то видишь, смотря на огонь? — Фахрие взобралась на колени сестры, которая сидела на мягких подушках у камина, держа в правой руке мятный шербет. — Я… — Хюмашах мягко приобняла сестру левой рукой, затем сделала глоток и поставила стакан на маленький столик, взяв руку сестру в свою. — Наверное вспоминаю моменты детства, сестрёнка. Как так же смотрела на огонь, и мама что-нибудь рассказывала мне, позже Фатьме, Михримах… Мы часто так собирались все вместе… А ты была ещё совсем маленькой. — Сейчас — нет, Хюмашах… — Тихо сказала Фахрие, расстроенно посмотрев на сестру. — Да, нет… Но матушка теперь Валиде Султан… Она часто очень занята сейчас. — Ты скучаешь по этим вечерам, да? — Конечно, иногда очень, но я верю, что когда-нибудь они вернуться. Обязательно. — Фахрие снова смотрела вниз, и Хюмашах захотелось поднять ей настроение. — Тебе понравилась наша прогулка? — Да, — просияв ответила Фахрие. — Ангел такой замечательный и красивый, Хюмашах. — Да, я тоже его люблю. Эта лошадь мне очень дорога, как подарок матушки и сама по себе. — А тебе понравилось со мной гулять? — Конечно, сестрёнка. Я люблю тебя и всегда рада быть рядом. Тебя что-то беспокоит? — Матушка занята, Фатьма теперь в своём дворце, Михримах как будто постоянно занимается, да и она такая серьёзная в последнее время, никак раньше… — Фахрие выдохнула, опустив взгляд. — Иногда мне так одиноко… — Ты что, сестрёнка, — Хюмашах осторожно повернула лицо сестры к себе. — Я же сейчас здесь, с тобой. — Да, сейчас всё хорошо, но ты тоже уедешь, Хюмашах. — Фахрие, посмотри на меня… Да, сегодня я уеду, но я ведь вернусь. И завтра и все дни… Если ты хочешь, мы можем гулять чаще… Или, может быть, ты хочешь чего-то другого? Фахрие задумалась и легко улыбнулась, облокотившись на сестру сильнее. — Было бы интересно увидеть твой дворец, но я ещё слишком маленькая, меня никто не отпустит. Он похож на наш? — В целом, да, конечно, только он несколько меньше, в нём меньше комнат и нет нашего огромного сада. Ты не говорила мне, что хочешь посмотреть его… — Я стеснялась… — смущённо проговорила Фахрие, снова опустив голову. — Нет никакой проблемы, сестрёнка, я покажу тебе свой дворец. Только не сегодня… Завтра. И в следующий раз не надо стесняться, хорошо? — Хюмашах тепло улыбалась. — Хорошо. — Так тебе ещё чего-нибудь хочется? — Хюмашах заговорщицки посмотрела на сестру. — Может быть, погулять… Только не во дворце… Вне его, Хюмашах. Я хотела бы посмотреть окружающий мир. — Ладно, я подумаю над этим. — И матушка разрешит? — Со мной, да. Матушка доверяет мне, я поговорю с ней. — Хюмашах… — и Фахрие сильно обняла старшую сестру. На что Хюмашах ответила нежным объятьем и легко улыбнулась. Но надеждам не суждено было сбыться, спустя 10 дней после первых признаков болезни, шехзаде Селим скончался от скарлатины. Лекари ничем помочь не смогли. Несколько дней после похорон Махпейкер Султан лежала в постели, не вставая, глядя в потолок и отказываясь от еды. Глаза её лихорадочно блестели, лицо было красным от жара. Болезнь добралась и сюда. — Сынок… Мой сыночек… Селим… — хриплым голосом и с трудом, горло покраснело и распухло, шептала бывшая госпожа в бреду, иногда приподнимаясь, будто собираясь куда-то уйти и снова обессиленно падая на подушки. Видя через окно, лекари категорически запрещали входить, эту агонию, Хюмашах, одетая в чёрное, чувствовала, как её сердце сжимается болью. — Хюмашах, моя прекрасная доченька, не нужно тут быть, возвращайся в свой дворец. — Матушка, — ничего больше не говоря, Хюмашах прижалась к матери из-за всех сил, оказываясь в её объятьях. — Тише, моя девочка, тише… Мне очень жаль… Очень. Страдания несчастной женщины, потерявший самое дорогое, своего ребёнка, продолжались несколько дней… Пятнадцатого мая наступил покой… Вечером после похорон Султан Мехмед в чёрном задумчиво сидел в кресле на балконе султанских покоев и внезапно почувствовал как его обняли со спины. — Повелитель, — Халиме тоже в чёрном прижалась к Мехмеду сильнее. — Разрешите, мне помочь Вам пережить эти дни траура. — госпожа обошла кресло и опустилась перед падишахом на колени. — Позвольте мне вернуться к Вам и нашим детям… Все эти прошедшие месяцы вдали от Вас и их — это и было моим самым большим наказанием… Халиме осторожно посмотрела на мужчину. Она никак не могла понять его мысли… Непробиваемо спокойный, а карие глаза тёмно-янтарного цвета напоминали тёплое закатное солнце. Но взгляд этих красивых глаз оставался холодным, он не излучал тепла, но словно проникал внутрь и захватывал в свой омут, затягивая больше и больше на дно… Молчание затягивалось: Мехмед внимательно смотрел на Халиме, она — на него. Наконец, его глаза вспыхнули, и, приподняв голову хасеки султан за подбородок, Мехмед страстно поцеловал её в губы. — Я очень тосковала, Мехмед… Резко подняв Халиме, Мехмед усадил её к себе на колени и впился в губы долгим даже жёстким поцелуем. На следующий день. Гарем. — Когда в Старом дворце я получила письмо о тебе и Мехмеде… Внутри меня поднялся целый клубок сомнений, но я не хотела им верить, — Халиме подошла к сидящей на подушках, находящейся на последнем месяце беременности Менекше. — Теперь я неприятно вижу, что они были правдой. Ты стала единственным человеком, которому я доверяла, и ты меня предала… Задумалась о власти… — Я никогда её не хотела, госпожа. А здесь каждый делает то, что приказывают, иначе оказываются в Босфоре. Я не могла выбирать. — Мне хотели сделать больно через тебя… И сделали… Нужно быть особенно осторожной… — Халиме посмотрела на балкон Валиде Султан, холодные и одновременно огненные взгляды встретились, словно столкнувшись. Затем Сафие Султан развернулась к своим покоям. Войдя в них, госпожа взяла письмо со стола и, развернув его, подошла к окну. — Госпожа… Наше солнце, — раздался сзади тихий голос Бюльбюля. — Я надеюсь, письмо порадовало Вас, и Вы сейчас чувствуете себя лучше… Ваш шехзаде, слава Всевышнему, здоров… — Как мне может быть лучше, Бюльбюль?! Это незаживающая рана… — Сафие сжала письмо в кулак и, бросив его в огонь, резко вышла из покоев. Подходя к покоям Повелителя, Мурад паша увидел в коридоре ожидающую его Сафие Султан и на какой-то миг замер. Валиде Султан слегка повернула голову в его сторону. И вот это случилось снова. Встретившись со взглядом невероятных голубых глаз, паша почувствовал, что попал, как и в Эдирне много лет назад его захватили в плен, и ему из него не вырваться… Сафие нахмурилась. Чужой взгляд смотрел и смотрел на неё. Наконец, паша, словно очнувшись, склонил голову и неуверенно сделал несколько шагов в сторону Валиде Султан. — Госпожа, я… Большая честь видеть Вас. Счастлив, что Вы в добром здравии. Сафие удивлённо смотрела на пашу. — Я так благодарен Всевышнему, что он позволил мне тогда в Эдирне оказаться рядом и… — Нет, — ледяные пальцы вцепились в запястье, и тихий, слабый голос произнёс, — Останься… Мне нельзя терять сознание… Пронеслось в голове Сафие, заставляя вспоминать смутные картинки… Кто-то надавливает на рану, пытаясь остановить кровь. Кто-то был рядом… — Матушка, — голос сына, подходящего к покоям, вернул Сафие в реальность. — Вы хотели меня видеть? — Мехмед трепетно поцеловал Валиде руку, заставляя её окончательно вернуться. — Да… Мне нужно поговорить с тобой. — Конечно. Позже, Мурад паша. — Как пожелаете, Повелитель. — Ответил Мурад, продолжая осторожно смотреть именно на Сафие. «О, Аллах, только влюблённого паши Нам сейчас не хватало… — с раздражением подумала Сафие, заходя в покои сына. — Что случилось, матушка? — Ты позволил вернуться Халиме, Мехмед? — Верно, матушка. Я решил, что прошедшего времени достаточно, чтобы усвоить урок. К тому же Дильруба очень скучала по матери. Халиме должна ценить эту возможность. Снова вернуться к детям. — Мы не уверены в этом… — Я принял решение, матушка. — Хорошо. Но Халиме Мы не доверяем. — Я ценю Вашу заботу, матушка, и приму во внимание Ваши слова, но не стану изменять своё решение. Что-то ещё, матушка? — Паша, который ожидал? — Это Мурад паша, матушка. Он хорошо себя проявил в недавнем походе. Я размышляю, чтобы оставить его в столице. — Что ж. Хорошо. — Хорошего Вам дня, матушка, — и Мехмед слегка склонил голову, отпуская Валиде. Выходя из покоев, Сафие снова столкнулась с Мурадом пашой, который остался и словно ждал её. Раздражение её никуда не ушло, но этот человек спас ей жизнь. Сафие выдохнула, успокаивая себя. — Паша, выходит, я должна поблагодарить Вас. — Госпожа, если я ещё смогу быть Вам полезным, то буду счастлив. Сафие протянула свою руку, Мурад паша осторожно дотронулся до неё и опустился на колено, оставляя на ней лёгкий поцелуй. Сафие позволила, чтобы этот контакт продолжался чуть дольше, чем должно, а затем убрала свою руку. — Служите моему сыну, паша. Этого будет достаточно. Сафие направилась в свои покои. Мурад паша, смотря ей вслед, поднялся. «Приди в себя, ты грезишь о женщине в роскошном наряде, как освещённой ореолом богатства, статуса, одним словом, женщины, невозможной для тебя. Более того, это по-прежнему очень опасные чувства…». Несколько дней спустя. — Джанфеда. — Госпожа, — главная калфа поднялась на балкон покоев Валиде Султан и поклонилась. — Ты помнишь, что сделала мне в прошлом вместе с Нурбану Султан? — Госпожа… — калва проследила за холодным взглядом Сафие в сторону сидящей внизу Менекше и сглотнула. — Вы… Именно Вы действительно уверены в этом? — Самое время замкнуть круг перед выходом на пенсию, Джанфеда! — Холодно отрезала Сафие, уходя в свои покои. — Так всё, девушки, спать, спать! — прокричала Джанфеда вечером, входя гарем. — Менекше, пойдём, провожу тебя в покои. — Благодарю, Джанфеда. Оказавшись в покоях, Менекше обратила внимание на пузырёк, стоявший на столе, и взяла его в руки, рассматривая. — Что это, Джанфеда? — Лекари передали, похоже. Снадобье поможет тебе заснуть. Менекше кивнула и сделала глоток, а ночью почувствовала резкую боль в животе. Она с трудом стала звать на помощь. Джанфеда и Дженнет, услышав стоны, прибежали в комнату. — Роды начались! Скорее, скорее, положите её на кровать! — Распоряжалась Джанфеда. — Дженнет, позови повитуху и принеси таз с водой и чистые тряпки. Но несмотря на все усилия, малыша спасти не удалось. После допроса лекарей и проведённого Газанфером расследования, всё снова выглядело так, что Халиме не смирилась ни с наложницей, ни с предательством близкой подруги. — Матушка предупреждала меня, но я дал тебе шанс ради наших детей, теперь вижу напрасно. — Чтобы я не сказала, твоё решение не изменится, — ответила Халиме, сдерживая слёзы, — это не имеет никакого значения. — Возвращайся в Старый дворец! Никогда больше я не хочу видеть тебя! А тем временем Сафие Султан в своих покоях смотрела на изумрудное кольцо на своей руке. Госпожа вспоминала прошлое. — Я не Вы! Никогда не стану Вами! Ты стала, ты стала такой же… Ты стала безжалостной… Говорил внутренний голос. Тебя это не беспокоит? — Пока, Сафие, — Валиде Султан холодно рассмеялась, — пока. Но ведь ты помнишь, ученик превосходит учителя… — Нурбану Султан протянула Сафие кольцо… Беспокоит… Что-то где-то было такое, как и её боль там, но сейчас ей ничего не хотелось этого слышать… Темнота захватывала, позволяя чувствовать только холодное торжество… Камень в кольце играл светом, и словно отражался во взгляде прекрасных голубых глаз безжалостным блеском. Еле уловимая ухмылка тронула губы Сафие, она потянулась к чашке кофе, стоящей рядом на столике, сделав глоток… Ещё несколько дней спустя. Старый дворец. — Менекше, — позвала Халиме, входя в покои к так же сосланной в старый дворец Менекше. — Ты же не думаешь, что это действительно я сделала? То что с тобой произошло? Менекше подняла наполненный болью взгляд. — Я не знаю, что мне думать, конечно, ты будешь отрицать, говорить, что всё это Сафие Султан… — Это действительно она! И я тебя предостерегала в наш последний разговор… — Но я помню и Манису, Халиме. Когда впервые появилась Хандан, ты устроила скандал… Повелитель в ярости игнорировал тебя несколько месяцев… Родился Ахмед… Другая девушка оказалась беременна. Тебе пришлось усмирить гордость, и ты говорила со мной об этом, чтобы не потерять всё… Ты пошла просить прощения, Повелитель простил… Вскоре ты вновь забеременела… Родилась Дильруба султан… — Да, девочка… А если бы это был шехзаде, Мехмеду бы не понадобились другие наложницы! — Тебе пришлось тогда смириться, ты не хотела рисковать, так у Повелителя появились Сулейман и Севгилим… Но у той, другой девушки случился выкидыш. И это ведь сделала ты? Не дала ей родить? — Манекше внимательно смотрела на Халиме, та молчала. — И так ты тоже способна на то, в чём обвиняешь, Сафие Султан… Затем я видела, как ты колдовала… И надо же, шехзаде Сулейман и Севгилим заболели, может, это совпадение, не знаю, но теперь и шехзаде Селим покинул этот мир, а твой Махмуд — старший наследник… — Менекше, клянусь тебя я ничего тебе не сделала. Сафие Султан играла нами с самого начала. И прекрасно знала, на каких струнах это делать точно в цель. Использовала ту Дженнет случайной жертвой, специально послала тебя… А теперь… Сафие Султан не просто опасный человек, как ты когда-то мне сказала, она — настоящий монстр! Да ещё и под абсолютной защитой своего сына! — Да, я знаю, но даже эта правда… Знаешь, почему она сработала? Почему этому так легко поверить? Потому что ты вовсе ни невинна, Халиме. И способна сделать всё то же самое! — Я ничего тебе не делала, Менекше. Ты веришь мне? — Может быть, это странно, но верю. Халиме опустилась на такту рядом. — Пусть не сейчас, но мы вернёмся во дворец, обязательно! И Сафие Султан заплатит за всё, что сделала! Несколько недель спустя. Впервые оказавшись на Большом базаре после того, как утром они с Хюмашах навестили Фатьму и Махмуда, и гуляя по нему в простой одежде вдоль лавок, Фахрие с интересом наблюдала за оживлённой торговлей, как торговцы нахваливают свои товары перед покупателями, ловила, слушая, многообразие речи и акцентов. Девочку манили запахи пряностей и восточных сладостей, а глаза разбегались перед многоцветием шелков, других дорогих тканей, сиянием золотых и серебряных украшений. Конечно, всё это им доставляли и во дворец, но здесь… В этом всём было что ли больше жизни, и это куда сильнее захватывало… И одновременно многолюдность базара моментами даже пугала маленькую госпожу, заставляя теряться, и тогда она оборачивалась назад, ища взглядом сестру… Она была рядом и внимательно следила, чтобы сестрёнку никто не задел и не толкнул, оберегая и закрывая её собой от толпы, и, видя взгляд сестры, улыбалась так тепло, что Фахрие мгновенно расслаблялась, продолжая свои исследования и открытия… А за спиной Хюмашах уже за обеими госпожами наблюдали как будто незаметно сопровождающие их стражники. Госпожи зашли поздороваться и в лавку Салахадина эфенди, и очень порадовали этим дедушку. Устав бродить по базару, госпожи присели за столиком в кафе под открытым небом. Фахрие заказала фисташковую дондурму, Хюмашах — чашку кофе. — Хюмашах, а ты бы хотела такую вот обычную жизнь? Рано утром мы бы шли на базар, что-нибудь покупали или продавали… Хюмашах не сразу ответила, вопрос сестры заставил её задуматься. Обычная жизнь… Могла быть у их мамы… Но была бы тогда она у неё? И действительно хотела бы она такой жизни? — Я хотела бы быть дочерью нашей мамы, и неважно в какой жизни это будет. — Но ты рада, что наша мама — именно Сафие Султан, — Фахрие проницательно и с тёплой улыбкой смотрела на сестру. — Тебе нравится быть госпожой… Нравится… Нравится, — говорила Фахрие, смотря на немного смущённую старшую сестру. Хюмашах мягко улыбнулась. — Да, конечно, нравится, Фахрие… Мне нравится чувствовать себя особенной… Я горжусь матушкой! Как она выглядит, как умеет держать себя… Но это не значит, что я сказала тебе неправду. Я горжусь, что я её дочь не из-за того, что матушка — госпожа, Валиде Султан, я действительно бы этого хотела всегда, если бы могла выбирать, кем бы матушка не была. И в обычной жизни нет ничего плохого, все мы достойны уважения, повелевать, но не унижать, сестрёнка… — Хюмашах опустила взгляд. — Правда, в другой жизни матушки, возможно, и не могло быть меня… — Хюмашах… Я не хотела тебя расстроить… — Нет, нет, сестрёнка… — Хюмашах замолчала. — Возможно, матушка когда-нибудь тебе расскажет, а сейчас доедай дондурму, и… — Нет, только не во дворец! Ещё немного погуляем, Хюмашах. Пожалуйста… Немножко, — просительно посмотрела на сестру Фахрие. — Ладно, ладно, хорошо, — и Хюмашах ласково потрепала сестру по голове, видя, как она расцветает улыбкой. Целью продолжения прогулки стал большой песчаный пляж вдоль берега Мраморного моря, рядом с которым так же был богатый зеленью парк. Хюмашах наблюдала, как младшая сестра резвится вдоль кромки воды, время от времени останавливаясь, чтобы поднять разноцветные камешки и ракушки, когда услышала, как рослый охранник, сопровождавший их, обратился к ней. — Госпожа, скоро стемнеет, не пора ли вернуться во дворец? Хюмашах бросила взгляд на счастливую младшую сестрёнку. — Подожди, пусть Фахрие ещё немного побудет здесь и повеселится. Ага почтительно склонил голову. Ступая по мягкому песку, вдыхая солоноватый морской воздух, Хюмашах и сама была готова признать, что если их дворец в последнее время вызывал у неё двойственные, смешанные чувства, то этот пляж был прекрасен. Госпожа улыбалась, смотря, как закатное солнце неспешно заходит за горизонт. Красно-оранжевые сполохи света, словно играли вокруг него, уступая наступающему вечеру кусочек за кусочком голубого неба и скрывались в синем, ласковом море, оставляя переливающуюся оранжевую, сужающуюся полоску на поверхности горизонта. Шум волн, лениво и раз за разом накатывающих на берег, листвы на деревьях, крики птиц… Какой чудесный сегодня был день. Замечательный. И как приятно завершить его вот так, в тишине, спокойно и легко… Как-нибудь ещё надо выбраться сюда и взять с собой книгу… — Матушка, мы вернулись! — воодушевлённая счастливая Фахрие, словно забыв на миг все дворцовые условности, практически вбежала в покои матери и, отпустив руку сестры, оказалась у неё на коленях. — Тебе понравилась прогулка? — спросила Сафие, целуя Фахрие в висок. — Очень! — Фахрие восторженно посмотрела на старшую сестру. — Матушка, — трепетно произнесла Хюмашах, опускаясь на тахту и заключая Валиде в объятья, целуя её в щёку. — Простите, что мы к Вам вот так ворвались, но сестрёнку переполняли эмоции… Фахрие мягко улыбалась под взглядом Валиде, но на этой фразе сестры смущённо опустила голову. — Надеюсь, мы Вам не помешали… — с тёплой улыбкой закончила Хюмашах. Её дочери были так счастливы, что Сафие даже если бы хотела, не могла бы сейчас на них рассердиться. — Разве вы можете мне помешать, моё сокровище? — риторически спросила Сафие, смотря на Хюмашах и Фахрие с тёплой улыбкой. — Я рада вам. Вы согрели мой вечер. — Матушка, — Хюмашах снова улыбалась. — Тогда я хотела ещё Вас спросить… Фахрие хочет со мной во дворец, я возьму её? Пусть поспит у меня ночь в продолжении её сегодняшнего приключения, а завтра, после завтрака, я, конечно, привезу её и отведу на занятия. — Ты правда хочешь этого, доченька? — Сафие внимательно смотрела на младшую дочь. Та кивнула и опустила голову. — Что ж, тогда, конечно. Фахрие подняла взгляд. Матушка тепло и мягко улыбалась. — Матушка, люблю, люблю Вас! — Хюмашах несколько раз поцеловала Валиде в щёку. Фахрие смотрела на взаимодействие мамы и сестры и размышляла. Так легко и просто. Просто рассказать, и всё. Но она сама так не умеет, так свободно, как Хюмашах, почему-то она всегда теряется перед мамой, и она кажется ей такой отдалённой, хотя, кроме этого, матушка была замечательной… Ну, может, потому, что она ещё достаточно маленькая… А как ещё вырастет так… И Фахрие сильнее прижалась к Валиде. Она и сейчас предлагала Хюмашах уехать сразу, а потом рассказать маме, но сестра была категорически против… — Фахрие… Фахрие… Сестрёнка, — Хюмашах осторожно дотронулась до Фахрие. — Ты слышишь меня? Фахрие непонимающе подняла взгляд. Хюмашах покачала головой, но Фахрие видела, что она совершенно не злится. — Я говорила, чтобы ты подождала меня у матушки. Я зайду к Михримах и вернусь, заберу тебя, и мы поедем во дворец. Хорошо? Фахрие кивнула, улыбаясь. — Матушка, — Хюмашах трепетно поцеловала Валиде руку и поднялась… — Хюмашах, здравствуй! — увидев сестру, Михримах расцвела улыбкой, откладывая книгу. — Я рада тебе… Несколько месяцев спустя. Сад Топкапы. — Хасан паша, как давно мы уже знаем друг друга? Вы были главным казначеем при Соколлу Мехмеде паше… Затем бейлербей Египта, бейлербей Анатолии, с 1588 года бейлербей Ширвана, участник осады Гянджи, а после его захвата военный комендант города, в 1594 году вы вернулись в совет. У Вас богатая карьера, паша. — Благодарю Вас, госпожа, — паша почтительно склонил голову. — Так о чём вы хотели поговорить со мной? — Госпожа, как Вы знаете, три года, проведённых в Египте, я занимался некоторыми делами… — За которые вас заключили в Едикуле, а ваше имущество арестовали… Да, припоминаю. Вмешательство Валиде Султан тогда спасло вам жизнь. Похоже, вы были ей очень нужны. — Я могу быть полезным и Вам, госпожа, — паша сделал знак рукой. К госпоже и паше подошёл ага, на руках которого был небольшой, но очевидно достаточно тяжёлый сундук. Хасан паша открыл его. Он был доверху наполнен золотыми монетами. — Если вы поспособствуете тому, чтобы я стал великим визирем, обещаю, я буду очень полезным. — Паша! Вы действительно сейчас предлагаете мне взятку? — Что Вы, госпожа, — Хасан паша оставался абсолютно спокойным, — Вы затеяли такое благое дело, что я не смог остаться в стороне. Это мой небольшой дар, госпожа. Поверьте, вне зависимости от того, примите Вы его или нет, мы никогда больше не вернёмся к этому разговору. Но если Вы захотите мне помочь, то я смогу помочь Вам. Сафие закрыла глаза… Всё, что сейчас происходило, было неправильным… Когда-то Сиявуш паша предлагал ей похожее… Она категорически отказалась… Она и сейчас должна сделать это, всё внутри этого хотело, но… — Госпожа, — кира склонилась в поклоне перед Валиде Султан, — простите меня, но я должна заметить, расходы на Ваше строительство могут значительно превысить рассчитанную смету. — Но Мы его даже ещё не начали, Эсперанца? — Люди хотят значительную компенсацию… Я разговариваю с ними, но они настаивают. Говорят, что они и терпят убытки, и теряют родные дома, так и пока они не смогут обустроиться на новом месте, то и не смогут работать. И сколько это займёт времени, а у них семьи, дети… Но, если Вы не хотите, мы можем выселить… — Нет! Забудь об этом, никаких насилия и жестокости. Выплати людям всё, что они хотят, — Сафие взяла в руки перо и поставила на бумаге свою подпись. — Госпожа, — кира взяла бумагу и присела в поклоне. Это строительство и мечеть очень важны для неё… Это не оправдание… Как ответил внутренний голос… Я хочу поступить правильно… Не теми средствами… Да, ты прав… Но я этого хочу. В глубине красивых голубых глаз Валиде Султан сверкнул холод. — Я подумаю, Хасан паша. — Госпожа, — паша поклонился. Развернувшись, Сафие направилась в свои покои… Из письма английского посла Генри Лелло в Лондон. «… 3 ноября 1597 года Хасан паша с должности третьего визиря назначен на пост великого визиря благодаря вмешательству Валиде Сафие Султан. Говорят, паша просто купил свой пост. Так же ходят слухи, что сейчас паша занимается тем, что продаёт высокие государственные должности на аукционах, а собранные деньги и подарки направляет Валиде Султан…».