Поезд

На безродной груди сверкала эмаль родства и заката. Холодный февральский ветер свистел в щелях между рам. Жестяные звёзды снежинками посверкивали из-за туч. Вот так и ехали тогда мы в паровозном дыму, схватившись друг за друга, чтобы сохранить равновесие, а напротив сидел призрак смерти и глядел в пустые оконные проемы. Я узнал тебя по жженому сиропу небылиц. У тебя овечий волос. Ты — еретик. Может, ты знаешь секрет, как перевезти Бога через всю Сибирь в спальном вагоне? Или, может, ты знаешь, как вырвать душу из собственной головы? Что для тебя любовь? Ею ты ненавидишь? Тогда в чем же смысл? И есть ли смысл в этой хуйне? Конечно, нет. А ведь мы-то в ней живем и используем ее для дезинфекции своего добра и зла. Мы привыкли к завыванию ветра в надутых окнах. К стучащимся в стекла воронам. Желтый клен, темная роща и этот мерно покачивающийся паровоз. Ты такой важный. Ты из меди, может, даже из стали. Ты из тех металлических духов, что стоят на краю бытия. Из тех, что бормочут непонятные слова, немо рычат и громко хохочут. Ты — несущаяся вперед косинусоида. В тебе течет небесная жижа. Оттого ты так красиво смотришь. По небу ползет караван ослепших звезд, и кажется, будто это стая голодных козлов бредет сквозь сосновый бор. Небо смотрит на нас твоими черными зрачками, словно миллион бельмов, и нам страшно. Если бы это был не ты, я бы подумал, что это полип, пожирающий мозг. А может, и сам мозг — просто скопище полипов, и любой из них пожирает тебя изнутри. Но это ты. Ты — безымянный хуй, что едет сквозь весенний туман, сквозь мокрую листву, сквозь мерзкие мысли об Америке, о вере, о заповедях, о земле обетованной и даже о несправедливости во всем мире. Мы — уже мертвые. Вот только что ты был большим и живым, а сейчас — крошечный серый пупсик в оболочке из кожи. Вот-вот он выпадет из этого поезда, который уносит в вечность, и будет всосан этим всемирным деревом жизни.