Отныне все будет хорошо

       Онни подпирает косяк между комнатами и наблюдает, как Туури носится по их домику и пихает в дорожную сумку что попало. Где ее глаза, где ее мозги?! Его так и тянет подсказать сестренке, что вместо дырявых кастрюль или тряпок для пола надо брать зубную щетку, теплую одежду, носки, аптечку… Однако это бы означало, что он поддерживает ее затею. А он категорически против. Но после письма от Холлолы все доводы брата влетают Туури в одно ухо и из другого вылетают. И Онни молча смотрит, как она волочет подушку, клубок лент для волос (зачем? она же подстриглась специально к отъезду!), банку маринованных маслят из подпола. Люк с хлопаньем закрывается, и Онни вздрагивает. Вскоре сумка готова треснуть по швам, и Туури по инерции продолжает суетиться безо всякой цели, и по дороге подлетает к брату, обнимает и пищит прямо в ухо. От избытка энергии, не иначе. Онни глотает комок в горле. Раньше, когда… когда они только-только приехали в Кеуруу, и чуть ранее, она часто цеплялась за брата — от страха, от неизвестности, но потом привыкла, осмелела, отрастила норов — не управишься. Говорят, дети быстро взрослеют. С этим ничего не поделать. Но с того злосчастного письма с предложением работы Туури снова обнимает всех подряд. Лалли не в восторге и уворачивается, если не совсем спит на ходу. Онни… да тоже не очень рад. Как бы ни скучал он по прежней близости, это предвестье разлуки. Может, даже вечной. Мир — слишком жестокое место для кого угодно и тем более для девушки без опыта, без иммунитета, без навыков охотника или разведчика. Онни хочет обнять ее и никуда не пускать, но не успевает — она уже со смехом уносится обратно. Туури выбегает в прихожую, толкая брата локтем, возвращается, забирается с ногами на свою постель. Смотрит снизу вверх, хлопает ресницами. Ясно, опять его маленькой сестренке что-то надо. Но все равно Онни не может удержаться и подходит погладить ее по стриженому затылку. Без кос или хвостика ее волосы на ощупь как шкурка белька. — Ой как я счастлива! — Туури улыбается до ушей. — Вообще заснуть не могу, а нам идти на причал через… ого, через пять часов уже! Но если я не отдохну, то буду завтра клевать носом и обязательно пропущу все самое интересное за бортом! Отключиться бы сейчас, а? Может, ты споешь колыбельную, ну как в детстве, на покосе? Что-то ломается в сердце Онни, царапает память зазубренными осколками. «…как в детстве»… Когда она сворачивалась калачиком под его рукой в шалаше на крохотном островке и плакала, а он сжимал бабушкину винтовку, судорожно вспоминал любые ограждающие руны и вслушивался в ночь, боясь в любой момент услышать из деревни голоса троллей. Или потом, в отгороженном для «семейных» закутке казармы в Кеуруу, когда Туури заползала к нему на койку прятаться от кошмаров, а он мог лишь обнять ее и дышать поровнее, чтоб ничем не выдать собственной усталости: работа, обучение, тысячи бытовых дел — и вечный страх, что если он не будет справляться, то сестру и кузена заберут в интернат. Он пел колыбельную-заклинание, чтобы Туури отдохнула, и чтоб самому всхлипнуть раз-другой, не пугая ее. Неужели она помнит только, как на фермерском острове ее силком загоняли спать засветло, и мать просила Онни угомонить сестру, чтобы та выспалась до рассвета и не сбежала ночью одна? Он тонет в памяти с головой. Прошлое и не думает проходить. Беспомощность и страх, снова и снова. Что толку, что он уже взрослый, опытный маг, один из сильнейших в Кеуруу, если через несколько часов Туури уплывет, и он ничего не… Нет. Кое-что он может сделать. И он поет. *** Он не удивлен, когда вечером того же долгого дня в дверь стучат. Он не встревожен, когда видит на пороге замкома гарнизона и начальницу Туури — главного скальда. Он не напуган, когда гости рассказывают, что водяной гигант напал на судно утреннего рейса в Пори в зоне отчуждения Тампере, и патрульные катера успели только подтвердить, что выживших не было. Онни слишком устал, на другие чувства его не хватает. — Знаю. Одного слова с них хватит. Им же известно, что он когда-то был учеником одного из сильнейших экзорцистов, старшего офицера линий обороны, и лучше многих магов воспринимает любые движения душ и духов. И как он заботился о своей семье. И что на борту была Туури вместе с Лалли — в билетной кассе отмечены все пассажиры. Да и Туури рассказывала о грядущем приключении всем встречным и поперечным с того момента, когда узнала точные даты. Нет нужды говорить или спрашивать что-то еще. — Хотакайнен, — все равно заговаривает замком. Ровный тон, лицо напряжено, чтобы не терять самообладания. — Можете получить увольнительную на несколько смен, я организую замену. Да, вы будете… Он наконец-то спотыкается, и за него продолжает женщина-скальд. — Будете провожать их души, или… Онни пристально глядит на нее, и она замолкает. — Не нужно, — выдыхает он. — Я уже сделал все, что мог. Они в безопасности. Офицер и скальд переглядываются и наконец-то уходят. Онни закрывает дверь и прижимается лбом к прохладной деревянной поверхности. Пара-тройка свободных смен — это отлично. Он бы и пару суток подряд проспал, но столько времени у него нет. Часов пять можно выделить, но этого хватит. Найти через мир снов водяного гиганта в сотне километров или выманить его на судоходный участок несложно. На порядок труднее упросить богиню Велламо отвернуться от судна под ее защитой, пока гигант ломает борта. Онни потом отключился на несколько часов и с трудом выплыл в явь, когда в сознании зазудело сигнальное заклятье на пороге, предупреждая о гостях. Но зато сейчас никто из команды и пассажиров судна, особенно одна бывшая офицер-стратег, не сообщит, что Хотакайнены на борт не поднимались. Зря Холлола вздумала отнять у него семью, совершенно зря. …Она отказалась уезжать без Лалли и Туури и собиралась уже бежать искать их в поселке, так что Онни пришлось остановить ее. На третьей-четвертой строке спутывающей сознание руны она заподозрила неладное, но успела только произнести «какого?..», и тут же глаза ее остекленели, а ноги направили ее на борт. А перед этим еще Онни вызывал небольшую метель, чтобы замести следы и скрыть от посторонних глаз свои перемещения между его с Туури домом, казармами разведчиков, тракторной станцией и складом металлолома. Рисковать он не собирался. Утомительный, в общем, день. Да еще сколько стационарных заклинаний завязано на Онни: старые ограждающие и отпугивающие барьеры вокруг поселения, новые кое-какие… Надо их проверить, прежде чем завалиться спать обратно. Онни сканирует улицу за дверью: действительно ли ушло начальство. Затем на очереди дом. Отвод внимания — на месте. Звукоизоляция — на месте. Сигнализация на вход у обеих дверей и на выход на крышке люка в подвал — на месте. Засов и петли люка — в норме. Лестница вниз — тоже. Металлические решетчатые перегородки, делящие подвал на две части — стоят, несмотря на все попытки Туури расшатать их. Неплохо для конструкции, собранной за ночь. И хорошо, что в казенных домиках в подвалах есть вентиляция и прочие удобства, чтобы в случае прорыва периметра гражданские и неиммунные могли отсидеться, пока военные разбираются с проблемой. Туури бодрствует. Она не маг, в отличие от Лалли, и не умеет спать по несколько суток подряд; Онни отпустил ее сознание, как только ограждения были готовы. С тех пор Туури уже устала возмущаться и трясти прутья — они выдержали. Уже устала обвинять брата, что он портит ей жизнь — он выдержал; он привык к этим ее «Ненавижу тебя!», пока оттаскивал излишне любопытную сестренку от лодок и жаловался родителям на ее глупые затеи. Уже устала умолять его, строить щенячьи глазки — он выдержал, но с трудом. Напомнил себе, что она неспособна осознать всю опасность. Она не маг и не слышит голоса троллей, угрожающие убить всех, умоляющие убить их — круглосуточное, ничем не заглушаемое напоминание, во что вирус Сыпи превращает неиммунного человека! Она не маг и не видела, как души мамы с папой покидали мир по Птичьей тропе, с последними словами любви провожающему их сыну, с просьбой позаботиться о сестре. Пусть ей уже за двадцать лет, но она все та же маленькая девочка, которую надо за руку увести в безопасное место. Уж это-то он может сделать. По крайней мере, Туури съела кашу с хлебом и клюквенный кисель, и то ладно. Прямо сейчас Онни не в состоянии кормить ее насильно. Потом, если она все же прибегнет к голодной забастовке, он тоже пойдет на крайности. Лалли все еще спит — проснуться ему не дадут ни усталость после ночной вылазки, ни та же колыбельная, что использована на Туури, ни снотворное. Синтетический шведский препарат намного действенней любых трав. Может, и ни к чему держать Лалли взаперти. У него есть иммунитет и нет шила в одном месте, как у его кузины. И проблем от него почти нет. Велишь ему остаться дома и отдыхать — подчинится. Только вот Туури тоже способна повлиять на двоюродного брата и втянуть его в любую авантюру. Хоть отправиться в Тихий мир за тридевять земель, хоть сбежать из подвала. Поэтому пока она бодрствует, Лалли должен спать. А Онни защитит его от любых чудовищ моря-между-снами. И если другой маг (а их в Кеуруу десятки) случится рядом в снах, то увидит один огромный частокол из сосен — так внешне проявляются барьеры. Никто не догадается, что за этой стеной два острова, а не один. Распоряжаться чужим пространством сна сложнее, но Лалли рядом и в реальном мире, и Онни считает его душу и ее отражение почти своими. Они же семья. Онни слишком устал волноваться каждую ночь, когда Лалли уходил на разведку. От когтей, клыков и тонн агрессивной плоти не бывает иммунитета, и кладбище у внешней стены Кеуруу расширяется. Иногда Онни проводит погребальные ритуалы для охотников и разведчиков, имея на руках только имя да что-то из личных вещей вместо тела. Он обмирает, представляя, что в следующий раз на дереве придется выводить имя Лалли. Все, следующего раза не будет. Нет, понятно, любой выживший после крушения старого мира человек должен помогать остаткам человечества всеми своими силами и знаниями, а то и жизнью. Но Онни не желает платить жизнями своих родных, и пусть общественное благо катится на лыжах под хвост Хийси! Туури дуется и не глядит на брата. Забилась в угол своего отсека, подтянув колени к груди, такая маленькая и взъерошенная, что Онни не может удержаться от улыбки умиления, пока отпирает другую половину чулана, проверить, как там Лалли. Младший брат (двоюродный, но какая разница; они давно уже ему как дети) спит крепко, глубоко. Пульс еле прощупывается. Хорошо, так и должно быть. В кои-то веки Лалли не выворачивается из рук, и Онни может обнять его спокойно на минуту, две, три — сколько надо, чтобы впитать чувство безопасности, осознать: вот они, его малышня, рядом, живы-здоровы, отныне и навсегда. Он вздыхает с облегчением. Впервые с тех пор, когда маленький Лалли прибежал с бабушкиной винтовкой и сообщил о коде ноль, Онни больше не чувствует страха и беспомощности. Будто крылья разворачиваются за спиной, несмотря на изматывающую усталость. Он-то знает, каково это — иметь крылья. И еще он знает, что для него нет ничего невозможного.