Обещания и уловки

— Я прошу тебя забрать свое слово, — попросила его Соня, вся бледная, но с красными пятнами на щеках, словно у нее была лихорадка, и тряслась она, словно в лихорадке, так что зубы едва не стучали. Николай же отчего-то оставался глух к ее таинственному недомоганию и повторил холодно, хотя, очевидно, все прекрасно расслышал: — Ты просишь меня… забрать свое слово? — повторил он холодно, — скорее, он просто не мог поверить своим ушам. — Да, я бы не хотела… чтобы оно как-то сдерживало тебя, — запинаясь, продолжила Соня, хотя вид Николая был страшен и, очевидно, не мог придать ей сил. — Мы были слишком молоды тогда… для таких обещаний. — Никогда не слишком поздно для обещаний, — пробормотал Николай. — Не стоит обещать того, чего выполнить не можешь. Однако свою клятву я сдержать, к своему облегчению, могу. — Можешь… — повторила эхом Соня. — Но не стоит, право же, — в ее темных глазах стояли слезы, и она быстро прикоснулась к лицу рукавом. Николай быстро скосил глазами туда, откуда за разворачивавшейся сценой явно наблюдали домочадцы, и отозвался возмущенно: — Ты просишь меня, дворянина, забыть обещание жениться на тебе и взять в жены вместо этого Марью? А затем, очевидно, когда вместо Марьи я случайно увлекусь кем-то еще, мне следует немедленно разорвать с ней брак и жениться уже на третьей? — Нет, что ты! Я знаю, что ты не разлюбишь, я ведь видела… как у тебя аж все лицо светлеет, когда ты говоришь о ней! Как у тебя глаза загораются, как голос дрожит. Женское сердце не обманешь… я знаю. — Может быть, ты что-то и знаешь о любви, но не о чести, — никогда прежде Николай не был так груб с ней; но сейчас что-то будто надломилось в нем и заставляло произносить такие злые слова. Казалось, Соня вот-вот должна была разрыдаться от этих слов, но те, наоборот, словно иссушили ее, и она не проронила ни слезинки. — Я обещал жениться на тебе, и я так и поступлю. Только я бы очень попросил не вспоминать более Марью и вообще никаким образом не напоминать обо всем этом. Он пронесся мимо, оставив Соню недвижимой, безмолвной, и только отойдя на десяток шагов, обернулся и сказал небрежно: — Я прикажу, чтоб начали готовиться к свадьбе. Надеюсь, обойдемся без слишком пышной, — и продолжил свой путь прочь. Соня наблюдала за тем, как он чеканил шаг, удаляясь, и теребила ногтями манжеты, даже пуговицу случайно отковыряла — и тут же бережно припрятала, чтобы позже пришить обратно. Уж и если и быть женой Николаю, то мудрой, рачительной, всегда опрятной — что еще ей могло оставаться? Да, быть может, стерпится — слюбится, ведь так говорят. Да и Николай… ведь был же он влюблен в нее в детстве — и не случайно, наверное, была тому причина, была между ними связь? Ей стоило радоваться, пожалуй, что тот так крепко держал однажды случайно вырвавшееся слово; но ни капли веселья не приходило, даже самой крошечной искры. Жить пустой надеждой на перемены… уж лучше одной, чем так. — Николай! Пусти, прошу тебя, — трепеща, она просилась в его покои, вся обмирая от предчувствия позора, с которым он вот-вот выставит ее, да, быть может, с насмешливыми словами: «А ну как станешь моей женой, так и будешь в моих покоях хозяйничать, а пока не положено». Но дверь вдруг отворилась, и Ростов схватил ее за локоть, быстро завел к себе. — Сонечка… — начал было он, но та не обратила внимания на эту неожиданную ласку. — Я не выйду за тебя, — твердо сказала она. — Если меня позовут к алтарю и спросят согласия, я откажусь, так и знай. Так и знай! Пусть я буду опозорена, пусть даже ты будешь опозорен, но это ради твоего же блага. Уж лучше мимолетный позор, чем до конца жизни быть с нелюбимой… и вспоминать, что однажды данное слово, данное в запале, почти в детстве, стало причиной всех этих тягот. Но Николай, словно оставаясь глухим, ласково погладил ее по локтю и утащил вглубь комнаты. — Послушай, — шепнул он. — Разве ты все это всерьез восприняла? — Но ты… был серьезен, — у Сони совсем голова пошла кругом — причем не только в метафорическом, но и в самом буквальном смысле, так что она пошатнулась и схватилась за изголовье постели. — Да к тому же я и сама вижу… сама знаю… — Ничего ты не знаешь, — мягко сказал Ростов и взял ее за руку. — Ну-ка, послушай меня. Ты все бледная… Да неужели же ты не видела, как я тебе подмигивал? Я думал — у меня лицо вот-вот скрючится от моих усилий. Призадумавшись, Соня вспомнила, что, кажется, Николай и правда как-то подозрительно косил во время их прошлого разговора, но она не придала этому должного значения, подумала — быть может, какой-нибудь тик так невовремя развился от излишнего нервного напряжения. — Да… я начинаю вспоминать, — сказала он все еще тихим, но уже окрепшим голосом. — Так что же ты… хотел мне показать этим? — Хотел показать, что все это уловка… неправда. Я подумал было, что ты мне подыгрываешь поначалу, но потом засомневался — уж очень натурально ты вела себя… Теперь, продолжая припоминать, Соня могла сказать уже с большой уверенностью, что гнев Николая, вероятно, привиделся ей, и свирепость была, пожалуй, искусственной — она в ужасе преувеличила ее так сильно, что сама же себя и испугала. У страха, как известно, глаза велики, а ей было так страшно тогда, так страшно все потерять. — Что ж, если ты сыграл, то сыграл очень хорошо, — голос снова едва не изменил ей. — Только я не никак не мог взять в толк, зачем… зачем же все это? Неужели ты меня проверял так? Считал, что я откажусь от своей любви? Но я не отказывалась от нее, никогда! Лишь хотела, чтобы ты не отказывался от своей. — Я от своей и не отказываюсь, — горячо возразил Ростов. — Послушай же ты сюда. Ведь там папенька стоял неподалеку и зыркал в нашу сторону, прислушивался. Не желает он нашей свадьбы, хочет, чтобы я Марью взял в жены — так сказать, поправил… наше финансовое положение. Ты для него — как сухой бутон. А Марья — как медоносный цветок. — А для тебя, — пролепетала Соня, совсем теряя голову. — А как для тебя? — Для меня? — озадаченно переспросил Николай. — Да ведь все наоборот для меня. Но только… — он пристыженно опустил голову. — Но только признаться в этом прямо сейчас я не могу. Никак не могу. Ведь это я… столько в карты проиграл. Стало быть, мне и исправлять. Но таким способом не желаю. Так что… пришлось слукавить. Ноги все-таки отказали Соне в этот самый миг, и она присела на краешек его постели — где в самом ближайшем будущем могла оказаться на правах жены, и этот неожиданный дар судьбы, так тесно соседствовавший с разрушительным разочарованием, сразил ее едва ли не сильнее недавнего горя. — Я спрошу воды, — Николай заметался было, но она остановила его движением руки. — Постой, не нужно мне никакой воды. Ты только объясни по-человечески… — Да что тут объяснять. Перед тобой трус, прошу любить и жаловать. Никакого другого способа избежать семейного скандала и отречения от сына не придумавший. — Папенька бы не отрекся от тебя. Он души в тебе не чает. — Может быть. Но все же… противостоять ему тяжко. А так… слово дворянина — и как ты против него попрешь? Он это понимает и, скрепя сердце, может смириться. Слово проигравшего дворянина — и долг отдать надобно, — он издал короткий горький смешок, вспоминая об этом. — Слово дворянина… и теперь женюсь — не отвертеться. И вот я подумал, что уж потом… Заживем отдельно припеваючи и забудем обо всем этом. Вот только… ты теперь и не согласишься, наверное, за меня выйти? — Как это? — спросила Соня с испугом от такого предположения, страхом снова лишиться надежды. — Как это я не соглашусь? — Как-как… сама видишь, какой я жалкий трус. Еще и глупый в придачу: напугал тебя, сам того не желая. Бросаюсь словами о благородстве, а сам какие-то ужимки придумываю, тайны за семью печатями… Такому не грех и отказать, чтобы проучить хорошенько. — Да как же я могу отказать тебе, когда у меня чуть сердце не разорвалось, едва я подумала, что ты выйдешь за другую? — выражение лица Ростова, и без того достаточно невеселое, стало прямо-таки горестным. — И случилось это потому, что я был слишком глуп. — Хватит, хватит, — Соня быстро обняла его за шею, прервала поцелуем, вся обратившись в чувства, силясь понять — есть ли разница? Не маячил ли образ Марьи между ними? Но, кажется, не было ни намека. — Я тебя знаю любого… разного… с самого детства вижу тебя. Все твои недостатки… я их знаю наперечет. Ничего меня не отвратило и уже никогда не сможет. — А говорила еще совсем недавно, что обо всем догадалась, что женское сердце не обманешь. Так уверенно говорила! — Видишь, не только ты один из нас двоих глуп, — Соня рассмеялась, ей стало вдруг так легко, так легко. — Конечно, любое сердце обмануть можно — и женское, и мужское... но неуверенное, боязливое сердце, — она мимолетно прижала руку в груди, как бы упрекая собственное, — его обмануть легче всего.